ТЕОРИЯ "Я

 

 

Рассуждая о том, что лучше способствует исцелению и само­развитию — самопринятие или принятие других, — не лишне будет обратиться к вопросу о том, что же имеется в виду под понятием «Я», или самости.

Когда мы обращаемся к данной проблеме, сразу же ста­новится очевидным, что термин «Я» и его варианты, такие, как Эго и самость, настолько по-разному используются различными теоретиками, что зачастую их очень трудно сопо­ставить. Биполярная самость Кохута, трансцендентное Эго Гуссерля, организмическое Я Роджерса, Я, Оно и Супер-Я Фрейда лишь весьма приблизительно сходны по своим значе­ниям. Для Юнга жизненное путешествие заключается в про­движении Эго к самости (Stevens, 1990). В буддизме Эго и Я считаются синонимами и трактуются как пагубные и разру­шительные сущности (Gyatso, 1986, р. 264-282). В гумани­стической психологии нас призывают любить самих себя. В традиционном христианстве Я понимается как нечто смерт­ное (Лойола И. Подражание Христу. Гл. 3), и тем не менее нас призывают также «возлюбить ближнего как самого себя» (Евангелие от Матфея. 19.19). Обычно считают, что термин «Эго» восходит к Фрейду, но в действительности он был введен его переводчиками, поскольку сам Фрейд говорил только о Я («das Ich»). «Термин "Das Selbst" встречается в трудах Фрейда очень редко» (McIntosh, 1986). Терминология настолько запутана, что часто трудно понять, находятся ли два каких-либо теоретика в согласии или в оппозиции друг к другу. «Современная неразбериха» (Redfearn, 1983, р. 102), когда «термины "ego" и "self"... используются... подчас то таким, а то прямо противоположным образом» (там же, р. 105), берет свое начало отчасти в истории возникновения и развития различных психологических школ, однако на более фундаментальном уровне она обусловлена таинственной природой самого предмета исследования.

Данный предмет представляется сложным даже на уров­не обыденной речи, в которой слово «Я» (self) может упо­требляться в значении существительного и притяжатель­ного местоимения, что дает почву для путаницы. Когда я говорю, что принтер моего компьютера обладает функцией «самозагрузки», я вовсе не считаю, что он имеет душу или психику. Когда же мы беседуем о любви к себе, неясно, име­ем ли мы в виду следование трансцендентному принципу, об­разующему сущность нашего бытия, или же слабость перед еще одним куском шоколадного торта, или же потакание склонности к мастурбации.

При обращении к терминам типа "самовосприятие", "Я-концепция" или "самопринятие" мы попадаем на «минное поле». Так, для некоторых людей понятие «Я» подразумева­ет нечто неизменное. В таком понимании Я — это самость, которая проходит сквозь поток жизни, и это понятие ассоции­руется с традиционной идеей бессмертия души. Понятно, что это не та Я-концепция, которую имел в виду Роджерс, когда писал: «Индивид имеет внутри себя огромные ресурсы для самопонимания, для изменения Я-концепции, установок и контролируемого им поведения» (см.: CRR, р. 135). То, что выдерживает испытание временем, не может быть изменено, хотя даже здесь самость и Я-концепция, возможно, не эквивалентны. С другой стороны, из этого утверждения Роджерса следует, что Я-концепция есть нечто скорее меня­ющееся время от времени, нежели существующее непрерыв­но, но возможно — если вы еще следуете за моими рассуж­дениями — Роджерс не имел при этом в виду саму самость.

В традиции Роджерса мы различаем Я-концепцию и пе­реживания, или организмическое Я. Является ли организмическое Я равнозначным тому, что аналитики относят к бессознательной сфере, остается спорным вопросом. Столь же неясно, является ли Я активным фактором, определяющим поведение человека, или же оно является просто объектом либо конструктом восприятия.

Эти загадки привлекают внимание к главной дилемме любой психотерапии, направленной на осознание. Эта ди­лемма такова. Осознание — это всегда осознание объекта. «В обычном, повседневном поведении мы забываем о на­ших Я» (Murakami, 1990, р. 3). Но даже в рефлексивном созер­цании невозможно осознавать самого субъекта осознания. Субъект осознания может быть объективирован и рассмот­рен, но к тому времени, когда это будет сделано, он переста­нет быть субъектом и станет объектом. Повторим то же са­мое на более простом языке: я могу воспринимать объекты. Осознание состоит из восприятия объектов. Я может быть рассмотрено как объект и воспринято. Когда Я рассмат­ривается как объект восприятия, должно существовать другое Я (субъект), Я воспринимающее. Я, которое воспринимает, непосредственно не познаваемо. Следовательно, для нас всегда характерно воспринимать «другого» — даже тогда, когда мы думаем, что сосредоточены на самих себе. Даже при рассмотрении собственного Я оно должно быть объекти­вировано, чтобы быть видимым. Можно сказать, что полно­ценно функционирующий человек — это тот, кто в дейст­вительности смотрит на объекты, а не на свое Я. Человеку внутренне присущ взгляд, направленный вовне.

Следовательно — по крайней мере в той степени, в которой мы апеллируем к нашему опыту,— в центре нашего бытия находится пустота, ибо, что бы ни означал термин «центр на­шего бытия», он обозначает воображаемую точку, из которой осуществляется восприятие, точку, которая никогда не может оказаться в пределах нашей видимости. На первый взгляд, эта идея пустоты в центре материальных вещей представляется несколько странной, однако она стоит в одном ряду со многими современными теориями, в которых даже галактики рассмат­риваются как вихри, образованные вокруг пустого центра.

Человек организован таким образом, чтобы смотреть за пределы своего Я. Действительно, мы можем получить пред­ставление о своем Я, только делая его чем-то, что находится вовне, например встраивая его в другого. Я является скорее чем-то абстрактным, чем конкретным объектом наблюдения.

Естественному функционированию человека свойствен­на ориентация на другого, а не на самого себя. Оно может быть направленным на себя только тогда, когда мы начинаем видеть Я в другом человеке. Такое Я-как-другой является Я-концепцией, но это не Я самого себя и даже не может им когда-либо стать. Идея, согласно которой Я-концепция совпадает с самим Я, опирается на положение о его неизмен­ности в процессе становления, что весьма маловероятно.

Если естественное функционирование человека ориен­тировано на другого, тогда терапия должна помогать людям оставаться в таком состоянии или возвращаться в него. Конечно же, этот подход сильно отличается от установок большинства терапевтов.

Роджерс говорит, что «то, как человек воспринимает самого себя, является самым значимым фактором в предска­зании будущего поведения» (Rogers, 1986, см.: CRR, р. 209). Но воспринимаемое Я не может быть одновременно и воспри­нимающим. Процесс объективации может основываться на непосредственном личном опыте или может быть вычленен через восприятие других людей (ср.: James, 1890). Так, кто-то, может быть, думает, что он слаб здоровьем, поскольку заме­чает повторяющуюся физическую боль. Кто-то может пред­ставлять себя важной персоной, потому что слышал об этом от своих поклонников. В любом случае ясно, что Я-концеп­ция — это понятие. Этот конструкт выстроен из мнений и суждений, а не из чего-то, что воспринимается непосредст­венно через органы чувств. Таким образом, это понятие трак­туется с некоторой степенью произвольности. Действительно, человек вполне может иметь несколько разных Я-концепций (Rowan, 1990).

В противоположность утверждению Роджерса мы счи­таем, что то, как человек воспринимает других,— наиболее значимый фактор, предсказывающий его будущее поведе­ние, и можем доказать, что это утверждение имеет широкое применение. Многие люди, которых спрашивали, что они думают о себе, имели о себе самое слабое представление. Были даже такие, которые просто не понимали, о чем их спрашивают. В то же время не было ни одного человека, неспособного немедленно сказать что-нибудь о своем отно­шении к другим людям, исключая, конечно, тех, кто, нахо­дясь под сильным прессингом, отмалчивался. Отношение человека к самому себе является производным от его отно­шения к другим, а не наоборот.

Выражение своего отношения к другим людям — естест­венное проявление человеческой активности, а выражение своего отношения к самому себе — искусство, которому сле­дует учиться и которое требует некоторой искушенности: оно является в меньшей степени частью человеческой природы.

В современном обществе каждому из нас необходимо иметь одну или несколько Я-концепций и быть готовым из­лагать или отстаивать их в определенных социальных ситуациях. Парадоксально, но для меня очевидно, что Я-концеп­ция существует не столько для того, чтобы способствовать самоактуализации, сколько для того, чтобы осуществлять социальный контроль. Это подтверждается тем фактом, что мы обычно должны носить с собой документы, удостове­ряющие личность. Самопринятие — это скорее социальный, нежели индивидуальный артефакт. Принятие другого — это человеческая природа.

Хотя общество вынуждает нас иметь Я-концепцию, наи­более личными и приносящими наибольшее удовлетворение являются те ситуации, в которых мы забываем о том, кем являемся. Это глубоко личные, интимные, ситуации, в которых мы проявляем искренние чувства, неподдельный интерес к другим людям и окружающей природе. Вероятно, человек воспринимает жизнь наиболее остро, когда соприкасается с другим человеком или находится в прямом общении с при­родой, и в полной мере ощущает реальность своего сущест­вования, когда вовлечен в деятельность, имеющую очевидную личностную ценность.

С другой стороны, когда кто-то какое-то время занима­ется исключительно собой, у него возникает явственное ощущение нереальности и отчужденности. Жизнь самых богатых и избалованных членов общества, обладающих всем, что только может пожелать человеческое Я, вовсе не доказы­вает, что они — самые счастливые люди, а человека, живу­щего в мире, практически полностью созданном из проек­ций Я, мы объявляем сумасшедшим и считаем достойным наибольшего сожаления. Когда люди только потребляют за­боту, но не проявляют ее по отношению к другим, у них появ­ляется ощущение утраты смысла жизни, и это зачастую ведет к роковым последствиям. Ни одно из этих явлений не может объяснить теория, базовым принципом которой яв­ляется самопринятие, но все они становятся достаточно понятными, если предположить, что первичным является принятие другого человека.

Мое предложение, таким образом, состоит в том, что чело­веку следует меньше думать о себе и больше о себе забывать. С этой точки зрения термин «самоактуализация» является довольно неудачным. Полноценно функционирующий чело­век не создает нечто единое, что называется Я, — он слишком погружен в жизнь. Полноценно функционирующий человек «существует здесь-и-теперь с минимальным осознанием самого себя». Это точка, где «Я как объект стремится к исчез­новению» (Rogers, 1961, р. 147).

Сила характера накапливается с опытом, в ходе постоян­ных усилий по поддержанию первичного альтруизма, невзи­рая на жизненные перипетии. Если мы нуждаемся в обобщен­ном понятии для обозначения стратегий, компенсирующих такую изменчивость, то мы можем использовать слово Я или Эго. Следует, однако, учитывать, что такое понятие обозна­чает скорее вторичный феномен, нежели нечто основопо­лагающее для нашей теории. Может быть, здесь более уместен старый добрый термин «характер».

 

ОРГАНИЗМИЧЕСКОЕ И КОНЦЕПТУАЛЬНОЕ "Я";

 

Роджерс верил, что определение психического здоровья включает некоторую степень конвергенции опыта: Я и иде­ального Я (Rogers, 1959, см.: CRR, р. 242). Представляется, что в этом определении Я опять относится к Я-концепции. Иными словами, мы здоровы, когда то, что мы испытываем, совпадает с нашими представлениями о себе и с тем, какими мы хотели бы быть. Предполагается, что менее изменчивы наши переживания, поскольку здоровье определяется в тер­минах согласования Я-концепции и Я-идеального с этими переживаниями, а не как-то иначе. Следовательно, мы долж­ны гордиться статусом, присвоенным организмическому Я: «Психотерапия — это процесс, в ходе которого человек становится организмом» (Rogers, 1961, р. 103). У нас есть также определение терапии как сближения клиента с его переживаниями: «Представляется, что терапия означает возвращение к основным сенсорным и висцеральным ощуще­ниям» (там же). Из сказанного логически следует, что в здо­ровом состоянии, которому мы только что дали определение, Я-концепция должна постоянно изменяться, так как изменя­ются и переживания.

Поскольку переживания — это всегда переживания чего-то, то Роджерс, отдавая первенство организмическому Я, на самом деле разрушает границу между Я и объектом и делает это скорее в направлении погружения Я в другое, а не наоборот.

Как уже говорилось, очень легко запутаться в интерпрета­ции публикаций на эту тему, потому что одни и те же термины часто используются в разных смыслах. Когда употребляется понятие «Я», большинство людей представляют либо нечто неизменное, либо медленно изменяющееся. С другой стороны, организмические переживания — это текучий поток. Поэтому часто используемый в настоящее время термин «организмическое Я» приравнивается к тому, что в общеупотребительном значении является скорее «твердым», неизменным (мое Я), нежели «текучим», изменчивым (поток переживаний). Этот термин объединяет воедино «жидкое» и «твердое». Если мы воспользуемся этой терминологией, то, согласно кон­цепции Роджерса, именно твердое растворяется в жидком, а не жидкое поглощается твердым или содержится в нем.

Итак, в рамках человекоцентрированной психотерапии центральное место отводится организмическому Я, ее целью является приведение Я-концепции в соответствие с переживаниями, несмотря на их изменчивость. При этом пере­живания в концепции Роджерса зачастую тождественны восприятию. Целое философское направление, называемое феноменологией, которое, по-видимому, оказало значитель­ное влияние на Роджерса, пыталось решить все проблемы исходя из представления о том, что все, имеющее отношение к человеку, определяется его восприятием. А восприятие, конечно, — это всегда восприятие чего-то. Практическая цель Роджерса в психотерапии заключается главным обра­зом в стремлении понять восприятие клиента. Он говорит: «Я не стараюсь "отражать чувства". Я пытаюсь определить, правильно ли мое понимание внутреннего мира клиента, воспринимаю ли я его так, как он переживает его в данный момент» (Rogers, 1986, см.: CRR, р. 128). Слова «в данный момент» являются для меня свидетельством того, что Род­жерс сознает: он говорит о чем-то таком, что находится в постоянном изменении.

Таким образом, термин "Я" неясен как в отношении сво­егозначения, так и в отношении своей пригодности. Неясно, что такое осознание Я. Нельзя согласиться с тем, что оно означает собственно знание того, кто познает. Оно могло бы быть знанием конструкта, называемого Я-концепцией, нотогда непонятно, к чему именно относится такой конструкт в «реальном мире». Оно могло бы быть осознанием потока переживаний, и Роджерс, как иногда кажется, хочет, чтобы так и было, однако такое понимание совершенно отличается от того, что большинство людей имеют в виду, когда говорят о познании себя. Если осознание Я тождественно восприя­тию потока переживаний, тогда правомерно утверждение, что по самой своей сути мы ориентированы на внешний мир. В самом деле, иногда может показаться, что понятие «Я» относится ко многим различным феноменам, а иногда — что оно вообще не относится ни к чему. Такое положение дел не обеспечивает твердой основы для теории и практики. Большую часть времени люди, особенно когда они зани­маются чем-нибудь серьезным, концентрируют внимание не на своем Я, а на «объектах», и само Я должно быть превра­щено в объект для того, чтобы на нем можно было сосредото­читься. Следует отметить, что любая такая концептуализация Я характеризуется определенной степенью фиксированное™, с которой, как неоднократно указывал Роджерс, несовместима действительно изменчивая природа Я.

Шелдон Копп ввел в научный обиход высказывание: «Если ты встретишь на дороге Будду, убей его». Эта фраза не означает, как часто думают, что никто не может научить вас чему-либо. Скорее ее смысл заключается в следующем: если вы думаете, что видите ваше актуализированное Я (то есть вашего Будду), вы ошибаетесь. На мой взгляд, терапевт наиболее «самоактуализирован» (если использовать этот термин в значении «максимально полное соответствие своей природе»), когда он полностью поглощен другим. Это и есть альтруизм, подлинное безусловное позитивное принятие, выраженное в эмпатическом понимании другого человека. Самоактуализация происходит тогда, когда собст­венное Я забыто. С другой стороны, клиенты инконгруэнтны в той степени, в какой поглощенность собой отвлекает их от мира других людей, во внимании и обращенности к кото­рым они нуждаются. Если бы мы могли понять, что Я-кон­цепция является таким же «объектом», как и другие объекты в нашем мире, то мы без всякого сомнения поняли бы также, что нет никакого основания ставить это понятие в особое, привилегированное положение. Вся суть клиентоцентрированной психотерапии заключается в помощи другим людям, но если мы верим, что помощь другим людям важна, то мы должны верить, что она ценна для нас так же, как и для кли­ентов, и не нужно отделять себя от тех, кому мы помогаем.

Содержание данной главы сводится, следовательно, не к тому, чтобы исключить другие точки зрения, а к тому, чтобы сформулировать и доказать следующее положение: проще и экономнее считать аксиоматической и фундамен­тальной потребностью любить, а не потребность быть лю­бимым; эта идея в большей степени согласуется и с феноменологическими истоками нашего подхода и с основными фактами проявления человеческой природы, с которыми мы сталкиваемся ежедневно.

Я не рассматриваю здесь практические следствия такой реконструкции теории, но верю, что изменение точки зре­ния психотерапевта повлияет на его практику. Анализ этого сложного процесса мог бы стать материалом для новой статьи. В качестве иллюстрации этого положения добавлю следующее: я зачастую нахожу, что мне легче эмпатизировать клиенту тогда, когда я не стараюсь свести его утвержде­ния (например, «Я не хотел обидеть его») к более глубоко­му эгоистичному мотиву и когда я в любой момент готов простить виноватого, считая, что прощение может быть на столько же или даже более терапевтичным, нежели гнев­ные доказательства своей правоты (ср. Canale, 1990). Многие клиенты, рассказывающие мне о том, какой вред нанесли им их родители, тем не менее продолжали все еще любить их, и благодаря теории, краткое изложение которой представлено в данной главе, мне легче им эмпатизировать. Когда клиенты способны найти путь к примирению — это самый удовлетворительный результат. Когда же они усиливают свой гнев, моральный выигрыш оказывается очень кратко­временным.

Прежде чем закончить, мне хотелось бы привлечь внима­ние к еще одному возможному применению данной теории. Речь идет об обучении терапевтов. Я уверен, что терапевт дол­жен достичь определенного успеха в жизни и что личная терапия должна играть в этом процессе определенную роль. Прохождение личной терапии является составной частью об­учения студентов моего института. Поэтому я был несколь­ко озадачен, когда прочитал в опубликованном Уиллером (Wheeler, 1990) обзоре современных исследований, что прохождение терапии в лучшем случае не влияет на способ­ность человека быть терапевтом и что в отдельных случаях она может отрицательно сказаться на профессионализме будущих терапевтов. Возможно, это было для меня одним из тех разочарований, которые помогают немного продвинуться в своем развитии. Сейчас я полагаю (и это не более чем предположение), что существует немало психотерапевтических направлений, которые действительно побуждают клиента к обретению способа бытия, ориентированного на свое Я, и это особенно характерно для тех случаев, когда «клиентом» является проходящий подготовку терапевт. В настоящее вре­мя во многих видах деятельности, обеспечивающих «рост», превалируют установки, побуждающие людей концентриро­ваться на собственном Я, а это не может быть продуктивным.