Студопедия — Из воспоминаний Л. М. Пищако (Постникова), 1930 г.р.
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Из воспоминаний Л. М. Пищако (Постникова), 1930 г.р.






 

«Весна 1942 года. Утро. Солнышко светит, тишина. Бомбежки нет. Двухлетний братишка сидит на кроватке, мама лежит. Она очень редко встает. Старшая сестра на оборонных работах. Я одна хожу. Вчера слышала, что сын соседки пойдет за лебедой. Сегодня и я решила пойти. Вышла на улицу. Тихо. Никого нет. Стою, думаю, где же она растет? Сплошные булыжники на дороге, да плиты каменные на тротуаре. Пошла по Тамбовской ул. До Обводного канала, но и там росла простая трава, а лебеды не было. Пошла по Днепропетровской ул. На Волково кладбище. На этом кладбище две недели тому назад в братской могиле похоронили моего брата. Нигде никого нет. Нет и травы. На кладбище ворота были открыты и видно много людей, но все перекопано и никакой травы. Иду дальше. Дошла до лютеранского (немецкого) кладбища, калитка открыта. Никого нет. Я вошла и обрадовалась. Много росло лебеды. Начала щипать, ползаю на четвереньках, не поднимаю головы, заползла в одну ограду, много лебеды, рву. Рядом стояла железная скамейка со спинкой. Я просунула голову под скамейку, продолжаю рвать и сразу чувствую неприятный запах. Вылезла из под скамейки, подняла голову. На скамейке лежал грудной ребенок, завернутый в одеяло, кружевной уголок был откинут и видна головка и даже шейка. Ребенок был мертв. Кожа на шейке была порвана и мухи облепили запекшуюся кровь. Мухи залезали в нос, рот и глаза. Было жутко. Я сразу пошла домой. Меня уже ждали. Из лебеды сделали котлетки. Было вкусно. Дома я ничего не сказала об увиденном.

Май 1942 года. Мама попросила сходить в булочную и взять хлеба на одну карточку. Булочная была в нашем доме. Народу было немного. Когда подошла моя очередь и мне взвесили хлеб, мальчик лет12, который стоял у прилавка, схватил хлеб с прилавка и запихал его целиком в рот. Хотел бежать, но его тут же схватили и стали бить. Его бьют, а он жует. Я стояла в сторонке и плакала. Пришла домой и рассказала маме. Мама меня успокоила, говорит: Вспомни нашего Сашеньку, ему было 16 лет и он умер от голода. И у меня не было зла на этого мальчика».

***

 

Из воспоминаний И. Поленовой (Кудряшевой):

 

«Началась война. Брата Игоря послали на окопы. Мама после первых бомбежек должна была разгребать бомбоубежища, засыпанные обрушившимися домами. После первого случая мама пришла домой вся седая, измученная, с черным лицом и сказала: никто из нас никогда в бомбоубежище не пойдет! Брат и его друзья уже начали дежурить на крышах – тушили и сбрасывали зажигалки. Брат стал меня брать с собой. Уже наступила зима. Ударили морозы. Выпало много снега. До сегодняшнего дня я помню тот скрип снега под ногами. Ну, что тут такого? До сих пор, когда скрипит снег под ногами – екает сердце – жду тревоги и лучей прожекторов в ночном небе. Если самолет попал в крест 2-х-3-х прожекторов – зенитчикам было удобно в него попасть. Мы с Игорем носили на дежурство на чердак патефон с пластинками. Пластинки были в таком чемоданчике, который раскрывался веером. Моя работа заключалась в том, чтобы в перерывах между налетами заводить пружину патефона и ставить пластинки. Эти голодные парни и девчата в короткие моменты передышки – танцевали.

Хлеба по карточкам стали давать все меньше, наступило время, когда на троих – маму, брата и меня получали всего 375 гр. в день. Еще давали шроты (такая белая запеканка из мелких кусочков семян масличных культур) и дуранду – жмых от подсолнечных семян. А еще нам давали в день тарелку горячего супа (синяя жидкость, а в ней плавали несколько перловин или чечевичен) – вот это было о-очень вкусно! Эту тарелку супа я получала в столовой Райкома партии (это было каким-то образом от папы – он был помполитом в звании капитана II ранга).

Декабрь 1941 года. В одной квартире в доме № 60 по Большому пр. В.О. открыли класс. Нас было немного, каждый раз по- разному – 7-8 человек. Мы сидели в пальто, шапках. Что-то писали, считали, читали. Низкий поклон нашей учительнице Елизавете Макарьевне Коц».

***

 

Из воспоминаний М. М. Рыбальченко:

 

«…На Неве стояли боевые корабли, охранявшие город. На Петроградской набережной, возле 21-й образцовой школы были штабеля дров для кораблей. Дрова охранял часовой. Я днём ходила вокруг и около, высматривая щепочки, а ещё лучше – берёзовую кору, чтобы легче было дома растопить буржуйку. Часовой смотрел строго, но не ругал, если видел, что моя находка не наносит флоту большого урона. Зато, как радовались дома. Но так кончалась не каждая моя разведка. Тогда шли в ход домашние резервы – обои, тетради. До победы не дожил путеводитель по Ленинграду. Его картонная бело-травянистозелёная обложка оказалась хорошей растопкой. Постепенно его листки, наполненные неизвестными мне до того сведениями, сгорали. Помню, была фотография бюста Лассаля. несколько лет спустя мне показали это место на Невском проспекте (он в войну опять стал Невским, а не имени 25 октября).

…Мой отец был бойцом МПВО. Батальон размещался на стадионе «Медик» на Аптекарском проспекте. Когда отец совсем ослабел, его отпустили отлежаться (или умереть) дома, но с довольствия не сняли. Ходить в батальон за питанием пришлось мне. Одета я была плохо, на мне была шубка, из которой я выросла, сверху – осеннее пальто, в каждой руке – по муфте и посуда под «обед». Дорога занимала много времени, еда успевала замёрзнуть, пока я шла домой. Однажды, когда я уже вышла на Аптекарский проспект, встречный боец остановил меня: «Девочка, у тебя обморожена щека». Он настоял, чтобы я при нём оттёрла варежкой щёку, и только потом отошёл от меня. Такие примеры внимания, тепла и заботы может вспомнить каждый бывший блокадный ребёнок…Отец отлежался дома и вернулся на службу в батальон…

Весной 1942 года, когда жители собирали траву с газонов, чтобы хоть немного пополнить свой скудный паёк, на закрытой для горожан территории стадиона «Медик» нетронутыми оставались одуванчик и конский щавель. Папа узнал у своих врачей, что это – вполне и даже очень съедобные добавки, и получил разрешение на мой «набег» на эту плантацию зелени. Впечатление сытости от этой «пищи» у меня не сохранилось, Зато, когда летом 1942 года (мама в это время была на оборонных работах) нам продавали по два килограмма на человека гороховую ботву (я даже помню цену – 50 копеек за килограмм), и бабушка варила зелёный суп, это было здорово!

Совершенно случайно к нам заехал с передовой мой дядя, солдат-срочник, оказавшийся на фронте с первого дня войны. Он съел этот суп и похвалил его. Бойцам на Ленинградском фронте витаминов и зелени, конечно, не хватало…

…Помню, кто-то принёс в класс песню, мы долго пели её:

Гранитные колонны, изящные фронтоны,

Просторные квадраты центральных площадей,

Где шпиль в лучах играет, где купола сияют,

Где взор ласкает мостик четырёх коней.

Я знала, что в Ленинграде нет квадратных площадей, что шпиль, купола и кони укрыты, но песня на мотив «Одессита – Мишки» царапала сердце и память.

Мы пели «Огонёк» на другой, более нежный мотив, любили озорную «Песню – душу», «Есть на севере хороший городок», песни гражданской войны, песни из кино – фильма «Два бойца», «Маленькая – маленькая», «До свиданья, города и хаты». Мы оставались детьми…

…Летом 1942 года маму послали на строительство оборонительных укреплений. Мы с четырёхлетней сестрёнкой остались с бабушкой. Именно тогда мы стали получать предписания о немедленной эвакуации из города. Ни с кем не советуясь, я взяла последнюю из повесток, узкий листок бумаги с подписью и печатью (документ!) и пошла в Райисполком на улицу Скороходова. Я поднялась по винтовой лестнице, нашла какого-то начальника и, не робея, отдала ему повестку со словами: - Из Ленинграда мы без мамы ни в три дня, ни вообще никогда не поедем». Сегодня я улыбаюсь, вспоминая свой протест, но… повесток нам больше не приносили. Даже после маминого возвращения с оборонных работ…»

***

Вспоминает Т.И. Сахарова:

 

«…Это было в начале сентября 1941г. Мы с бабушкой пошли в баню, что была на Сердобольской улице. Когда мы выходили из бани, началась воздушная тревога. Люди стояли в кассовом зале, молча. Был слышен гул самолётов и разрывы зенитных снарядов. Вдруг мы услышали страшный свист и вой, а потом раздался сильный взрыв. Мне было очень страшно. После отбоя воздушной тревоги мы пошли домой и узнали, что на пустырь (какое счастье!!!) на Языковом переулке, на месте, где сейчас начало Новосибирской улицы, упала пятисоткилограммовая бомба, оставив большую воронку. Это был первый взрыв, который я ощутила. (Недавно у нас в квартире делали ремонт, разбили кирпичную стену для укладки электрических проводов. Запах пыли, штукатурки и битого кирпича ассоциировался с таким же, давно ушедшим запахом).

25 ноября 1941г. немцы сильно бомбили город. Я в то время сильно болела, почти ничего не видела. К разрывам бомб и снарядов мы уже «привыкли», даже в бомбоубежище или щели перестали ходить во время тревог. Дома мы были с бабушкой, она вышла на кухню, а я лежала в постели. Кругом всё грохотало. Вдруг посыпалась штукатурка и стёкла, попадала мебель, упал самовар со стола. Взрывной волной выбило рамы. Потом стихло. Я сползла с кровати, ощупью нашла валенки. Натыкаясь на опрокинутую мебель, вышла в коридор и услышала голос бабушки: «Слава Богу, жива!»

Не могу припомнить, было ли мне страшно, А вот страх от первого услышанного разрыва бомбы помню хорошо. Жили мы тогда на Сердобольской улице д. № 36.

…Поздней осенью 1942г. в класс вошла учительница. Все встали, приветствуя её…В этот момент я упала, потеряв сознание. Очнулась на кушетке в медкабинете. Было слышно, что одноклассники стояли за дверью. Когда я вышла из медкабинета, мальчишки стали говорить, что я – врунья. А дело было в том, что мы в школе никогда не говорили о том, что голодны. Нытьё считалось позором. А я в этот день ещё наврала, что утром ела рисовую кашу. Вернулась я домой в холодную квартиру и села делать уроки.

Мой одноклассник Толя Буркин жил со своей мамой в соседней квартире. Придя домой, он рассказал ей, что случилось в классе. Она пришла вечером ко мне и увела к себе. Усадила нас с Толей на диван, укутала одеялом и дала по тарелке щей из хряпы.

После этого случая меня иногда стали приглашать в семьи одноклассников и всегда чем-нибудь кормили. Я никогда не забуду мам Толи Буркина, Тамары Комлатовой, Тамары Анисимовой, Гали Зыбиной. Сейчас часто употребляют слово «милосердие», почти затёрли его. А в то время его не произносили и не кичились добрыми делами. Ленинградцы поддерживали друг друга, могли поделиться последними крошками. Такая взаимопомощь помогла (к сожалению, не всем) выжить и выстоять в тяжёлые дни блокады.

…В 1943 году соседка по квартире ушла на фронт и работала в банно-прачечном отряде, который обслуживал 55-ю ударную армию Ленфронта. Я осталась жить в её комнате. Как-то в мае 43-го она приехала домой и забрала меня с собой. Она рассказала командиру отряда, что я живу одна, без родителей (мама умерла ещё в 1939году,папа был на фронте). Меня зачислили по его приказу в отряд, оформив на должность подсобницы, поставили на довольствие. Так началась моя трудовая жизнь. Мне шёл тринадцатый год.

В войну многие дети работали наравне со взрослыми, а сколько осиротевших ребят становились сыновьями полков. Доброта солдат и офицеров была неиссякаема, несмотря на войну. Ведь у многих погибли семьи, и они хотели, чтобы оставшиеся в живых дети росли, учились и были здоровы. Ребята, чувствуя эту любовь чужих людей, старались быть достойными этой любви и заботы.

Родина по заслугам оценила трудовые и ратные подвиги детей, наградив их орденами и медалями.

…Была зима 1942-43года. Однажды вечером я ехала в трамвае. Одета я была в папины валенки, подшитые войлоком, и зимнее пальто тёти Шуры. Как часто бывало тогда, перестал поступать ток, трамвай остановился. Пассажиры покинули вагоны и пошли пешком, и я с ними. Но вот трамваи ожили, люди поспешили в вагоны. Мне почему-то было трудно подняться на подножку трамвая. Меня подхватили сильные руки, кто-то сказал: «Давайте, я помогу Вам, бабушка». Когда вошли в вагон, то мой помощник, взглянув на меня, рассмеялся. Он оказался совсем юным офицером, но вдруг он посуровел, достал из вещмешка большой кусок хлеба, отдал мне и на ходу вышел из вагона. Я только успела сказать: «Спасибо».

…Шла зима 1942-43г.г. Родственников у меня не было. Как-то мне стало очень грустно и безумно одиноко, захотелось быть с близкими. Такими были тётя Шура и её родные, они знали меня со дня рождения и всегда очень тепло ко мне относились. Жили они на станции Московская – Сортировочная. Вот я и отправилась к ним. Трамваи уже ходили, но часто останавливались, т.к. не хватало электроэнергии. Так было и на этот раз. Я пошла пешком по проспекту Обуховской обороны до Щемиловки и на станцию Московская – Сортировочная. До моих знакомых я добралась уже к вечеру. Конечно, меня застал комендантский час. О возврате не могло быть и речи, но и моё пребывание в доме на железнодорожном узле, мягко говоря, было нежелательным. Посторонних там не должно было быть. Патруль ходил по квартирам и строго осматривал помещение. Когда раздался стук в дверь, бабушка Сима быстро уложила меня в кровать, покрыв периной, одеялами и подушками. Так она спрятала меня и избежала неприятностей сама…»

***

Вспоминает В. А. Смирнов:

«…Я жил на Большой Охте, на углу Большеохтинского проспекта и Дребезговой улицы. Напротив нашего дома был Дом культуры Красногвардейского района (Домпросвет), где размещался призывной пункт. Что там происходило… Разве это выразишь словами? Призывников провожали жены, девушки, дети. Здесь же играла гармонь, плакали женщины, пили водку, орали песни. Уже не помню, сколько дней шла мобилизация, но после моего возвращения из эвакуации там был пункт всеобуча, т.е. обучали военному делу. Было много нового, что вошло в нашу жизнь с войной. Правда, кое-что было знакомо по финской компании, так называли войну с Финляндией. Это и воздушные тревоги, и светомаскировки. Было введено дежурство у парадного входа. Жильцы каждой квартиры дежурили по два часа, и, если в дом вошел кто-то незнакомый, то его спрашивали, кто он и к кому идет. В то время это было просто, потому, что дома были небольшие и все жильцы знали друг друга. Мы, ребята, участвовали в подготовке дома к защите от зажигательных бомб – помогали ломать чердачные перегородки, красили стропила огнеупорной краской, носили на чердак воду и песок. Там же находились пожарные щиты с вёдрами, ломами, баграми и специальными клещами, которыми можно было взять зажигалку, бросить её в бочку с водой или отнести на песчаную подушку, чтобы засыпать песком. Потом пришла очередь сараев, их надо было ломать…

Нас привлекали следить за светомаскировкой. Мы обходили наши дома, смотрели, не виден ли в окнах свет. Потом мы шли в квартиры, предупреждали жильцов, нас слушали и благодарили.

Я дружил со своим одногодкой и тезкой Вовкой Шляковым и мы вместе с еще одним пацаном, уже не помню его фамилию (они оба умерли в блокаду) ездили на Ржевку перекапывать картошку. Уезжали часов на пять и привозили, наверное, килограмма три-четыре. Это было добавкой к карточному пайку, хотя голода еще не ощущалось, но блокада уже началась. Ведь картошку копают в сентябре. В то же время у нас появилось новое увлечение, мы начали собирать осколки. Как я теперь понимаю, это были осколки от зенитных снарядов, и занятие это было не безопасное, потому что однажды осколок упал не далее двух метров от меня и был еще горячим, когда я его подобрал. Правда, это увлечение было недолгим, т.к. наступили трудные времена и стало не до осколков, которых стало «завались». Начала давать знать о себе блокада. Хотя время было суровое, мы все таки оставались мальчишками и вели себя соответственно. Так, например, мы умудрялись проходить бесплатно в кино. Это делалось очень просто. Когда начиналась тревога, весь народ выводили в бомбоубежище. В это же бомбоубежище шел народ и с улицы, т.е. и мы в том числе. Когда давали отбой воздушной тревоги, то мы вместе со зрителями шли в зрительный зал, предъявляя на контроле старый билет. Бывали, конечно, и сбои, но, как правило, этот номер проходил.

…Это было в конце ноября или начале декабря. Был обычный день блокады, с утра даже спокойнее других. Мама была на работе – она работала кондуктором трамвая, а я, как всегда, занимался хозяйством: выкупил хлеб на завтра, сходил на Неву за водой, привёз на санках полведра, а потом решил сходить в кино. Я решил поехать на Невский. Трамваи ещё ходили, и я спокойно доехал до улицы Марата. Пройдя до Литейного, я убедился, что опоздал почти на полсеанса, так как везде шёл фильм «Его зовут Сухэ-Батор», я купил билет на следующий сеанс в кинотеатр «Октябрь» и пошёл в фойе, т.к. ждать на улице целый час было холодно.

Перед самым началом сеанса стали слышны разрывы снарядов где-то в отдалённом районе. Начался обстрел. Когда фильм уже подходил к концу, громыхало вокруг так, что казалось – рушится потолок. Люди покидали зрительный зал, а я досмотрел фильм до конца. Когда вышел на улицу, было темно, кругом гремели разрывы, и я потерял ориентацию. Не знал, в какую сторону идти. Стало страшно.

Не помню, как я попал в кассовый зал кинотеатра «Титан». Перед входом лежали убитые, а в кассовом зале перевязывали раненых. Женщина сидела на ступеньке и, покачиваясь, потирала перевязанные ноги. С раненого военного снимали разорванный осколком полушубок. Только здесь, среди людей, страх отпустил меня, я понял, в какую сторону мне надо идти, Обстрел продолжался, трамваи не ходили. В этот момент ко мне подошла какая-то женщина и стала расспрашивать, откуда я, где был, куда собираюсь идти? Потом сказала, что ей надо в госпиталь, где-то на Советском проспекте (так в то время назывался Суворовский проспект) и спросила, не знаю ли я, как туда дойти. «Так нам с Вами по пути» - ответил я, а про себя подумал:»Вот повезло, что пойду не один», так как время было уже позднее.

Как только обстрел поутих - перенесли на другой квадрат – мы решили идти. Я повёл её по трамвайному маршруту № 12, как он тогда ходил: по Невскому, Лиговскому, 5 –й Советской, Греческому, 9-й Советской, далее свернули на Суворовский. Везде на нашем пути, несмотря на темноту, я видел большие разрушения. Во многих местах были порваны трамвайные провода. Я подумал, что правильно поступил, решив идти домой пешком, не дожидаясь конца обстрела (кажется, с этого дня в городе прекратилось трамвайное движение). На Греческом я вдруг почувствовал, что иду чуть ли не по колено в воде – наверное, где-то снарядом повреждён водопровод – и сразу понял, что валенки промокают, и что за это мне от мамы попадёт. По дороге «тётенька» (мне тогда было одиннадцать с половиной лет) стала меня расспрашивать, с кем я живу, где работает мама, кто ходит за хлебом и продуктами, ношу ли я с собой карточки. За разговорами мы незаметно дошли до первого здания госпиталя. Я сказал, что она пришла, куда ей нужно. Она как-то не обратила внимания на мои слова и сказала, что ей надо дальше. Это несколько насторожило меня, и у второго здания госпиталя я снова напомнил ей, что она дошла, но она упорно шла за мной дальше. И вот здесь мне стало страшно во второй раз за этот вечер. Мне показалось, что она замышляет что-то недоброе. Дойдя до Тульского переулка, я сказал ей, а скорее протараторил, что ей – сюда, а мне – туда. И что было сил побежал в сторону Смольного, не останавливаясь и не отвечая на её крики.

До войны в нашей коммунальной квартире жило четыре семьи, всего 13 человек. В блокаду осталось пять человек – кто-то ушел на фронт, кто-то переехал. Мы жили на кухне, в комнаты не ходили, там была уличная температура, а зима 1941-1942 годов была на редкость холодная… Не было света, не работал водопровод и туалет. Унитаз заменяло ведро, которое вечером выносили на улицу (чаще выносить просто не было сил). В памяти остались разные случаи из того времени. Дни проходили однообразно – тревоги, бомбежки, все время хочется есть, из дома выходишь за водой или за хлебом. В первую военную зиму я в школу не ходил.

Помню одну тревогу. После взрыва я вижу, как стены нашей кухни медленно начали наклоняться…и так же медленно встали на место. Мама в это время мыла тарелку и от неожиданности выронила ее из рук. Тарелка упала и разбилась…

В январе 1942 года несколько дней в булочных города не было хлеба…На помощь пришли моряки подводной лодки. Были проложены трубы (или пожарные шланги), дизели стали качать воду на хлебозавод. Хлеб за прошедшие дни не пропал, но многие его уже не дождались…

До конца блокады многое еще пришлось пережить: и суровую голодную зиму 1941-42 годов, и еще не один обстрел, и не одну бомбежку. Конечно, было страшно, но почему-то эпизод с походом в кинотеатр «Октябрь» ярче других запечатлелся в моей мальчишеской памяти. И даже сейчас, когда вспоминаю тот день, меня снова охватывает чувство тревоги, хотя с тех пор прошло более шестидесяти лет.

Мы все ждали весну. Часто можно было слышать такую фразу: «Дожить бы до весны, а там легче будет». И вот наступила весна, зазеленела трава, и, если варили ремни и столярный клей, то почему бы не попробовать то, что растет. К сожалению, это не всегда хорошо кончалось. Просто хотелось есть, и ели все, что попадалось под руку. Поэтому были и отравления. Я помню, как однажды увидел кого-то из ребят нашего двора, пережившего зиму. Он был таким опухшим, что его можно было с трудом узнать. Он сказал, что съел какой-то корень, кажется лопуха. Тем не менее, были какие- то разъяснения на этот счет. Более того, мы были организованы и собирались в определенном месте. Я сейчас затрудняюсь сказать, как это произошло, но помню, что мы приходили в какие-то дома, у нас были учителя (хотя плановых занятий по программе не было). Помню, что мы собирали лебеду и сдавали ее в столовую. Запомнился такой случай: мы, несколько человек, принесли траву в столовую. Нам казалось, что мы набрали много, а кладовщик, вывалив нашу траву на весы, сказал, что этого мало. Видно, существовала норма, которую мы должны были выполнять. Наверное, это все происходило до летних каникул. А ходили мы по разным адресам, наверное потому, что школы были заняты под госпитали. Запомнился еще один случай. Так как я жил у Невы, то перед войной мы проводили на берегу целые дни. Купались, загорали и даже помогали рыбачить старшим ребятам. Рыболовными снастями были переметы (почему-то их называли «подпуск»), которые ставили с плотов. Плотов было много, т.к. недалеко был дровяной склад, где население покупало дрова на зиму (в нашем доме, как и в других домах было печное отопление). Так вот, разбираясь в своих вещах, я обнаружил перемет крючков на десять. Пришла в голову мысль – поймать рыбу. Мне пришлось перемет не ставить, а забрасывать с берега. Утром я пришел проверить, попалась ли рыба? На последнем крючке, уже потеряв всякую надежду, я обнаружил маленького налимчика длиной сантиметров двадцать. Вскоре я бросил эту затею, т.к. больше мне не удалось поймать какую-нибудь рыбу. Помню, что маме, и не только ей, выделили огородный участок недалеко от больницы им. Мечникова, где мы сажали какие-то овощи. Одну грядку я вскопал и в нашем дворе. Она была длиной примерно два метра и шириной см 70-80. Семена мама получила у себя на работе в трамвайном парке.

А еще тем летом мы ломали дома. Наша Большая Охта была, в основном, деревянная. Разным организациям были даны адреса домов, которые надлежало разобрать на дрова и вывезти. Я помогал ломать дом, который находился рядом с нашим. К осени Охта выглядела тоскливо. Кто-то шутил, что редкие дома смотрятся, как зубы во рту у старой бабушки. Мне кажется, что, вспоминая блокаду, или рассказывая о том времени, мы непроизвольно выделяем зиму 1941-42 годов. В этом есть логика, ибо этот период блокады был самым-самым… Он, естественно и отложился в памяти. На самом деле, с окончанием зимы не кончились все трудности. Да, не стало холода, да, прибавили хлеба, но появилась угроза эпидемии, которой, к счастью, не было благодаря самоотверженности жителей города. Ведь это они, обессиленные, выходили на очистку города от нечистот. Но все это кажется само собой разумеющимся, и если мы говорим об этом, то как-то вскользь, как о незаслуживающим внимания. Видимо, в нас было очень развито чувство «надо», и мы жили по этому закону».

***

 







Дата добавления: 2015-10-01; просмотров: 359. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Картограммы и картодиаграммы Картограммы и картодиаграммы применяются для изображения географической характеристики изучаемых явлений...

Практические расчеты на срез и смятие При изучении темы обратите внимание на основные расчетные предпосылки и условности расчета...

Функция спроса населения на данный товар Функция спроса населения на данный товар: Qd=7-Р. Функция предложения: Qs= -5+2Р,где...

Аальтернативная стоимость. Кривая производственных возможностей В экономике Буридании есть 100 ед. труда с производительностью 4 м ткани или 2 кг мяса...

Ваготомия. Дренирующие операции Ваготомия – денервация зон желудка, секретирующих соляную кислоту, путем пересечения блуждающих нервов или их ветвей...

Билиодигестивные анастомозы Показания для наложения билиодигестивных анастомозов: 1. нарушения проходимости терминального отдела холедоха при доброкачественной патологии (стенозы и стриктуры холедоха) 2. опухоли большого дуоденального сосочка...

Сосудистый шов (ручной Карреля, механический шов). Операции при ранениях крупных сосудов 1912 г., Каррель – впервые предложил методику сосудистого шва. Сосудистый шов применяется для восстановления магистрального кровотока при лечении...

Принципы и методы управления в таможенных органах Под принципами управления понимаются идеи, правила, основные положения и нормы поведения, которыми руководствуются общие, частные и организационно-технологические принципы...

ПРОФЕССИОНАЛЬНОЕ САМОВОСПИТАНИЕ И САМООБРАЗОВАНИЕ ПЕДАГОГА Воспитывать сегодня подрастающее поколение на со­временном уровне требований общества нельзя без по­стоянного обновления и обогащения своего профессио­нального педагогического потенциала...

Эффективность управления. Общие понятия о сущности и критериях эффективности. Эффективность управления – это экономическая категория, отражающая вклад управленческой деятельности в конечный результат работы организации...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.009 сек.) русская версия | украинская версия