Глава 10. Пелагея прихватила подол сарафана, поднимаясь вверх по широким ступеням
Пелагея прихватила подол сарафана, поднимаясь вверх по широким ступеням. В доме Василины было темно, хоть глаз выколи. И очень душно. Одной рукой Пелагея нащупала крючок с одеждой и неторопливо разделась. Затем прошла вглубь. Вот и лучина! Когда в руке разгорелся свет, Пелагея негромко позвала: - Василина, ты здесь? Из соседней комнаты послышался тяжелый вздох, больше похожий на стон. Пелагея поспешила туда. Картина, открывшаяся ее взору, была удручающей: Василина лежала на постели на горе сбитых в кучу подушек и походила больше на обитательницу загробного мира. Заметно было, что она сильно похудела. Пелагея с тревогой на лице приблизилась, а Василина еле слышно пробормотала: - Слава богам! Ты пришла! А то никто ведь больше не отозвался. Ты, да Матрона. Болтают уж по всей округе, будто проклятая я. Может, так оно и есть: не просто так столько несчастий на меня обрушилось. Столько несчастий, что жить не хочется... - Брось глупости болтать! Я тоже мужа потеряла, - возразила Пелагея. – Что с того? - Значит, ты сильная. А я вот слабая. Как Иваню возле ручья нашли, так совсем слабая стала. Даже на похороны встать не смогла… Пелагея присела рядом с Василиной и стала гладить ее по руке. - Это хорошо, что тело сына нашлось. В безвестности хуже гораздо, поверь мне. Но плохо то, что никто не знает отчего он погиб, - вот что плохо. Видела я его тоже у ручья, - ни ран каких, ни пятен на нем нет. Ни утоп, ни задушен. И откуда он там появился? Тыщу раз ведь всю округу облазали, пока искали… - Оно, конечно, может и верные слова твои … Но разве мне или сыночку уже что-то поможет? – вздохнула Василина. – Скажи мне лучше Василь где? - Не волнуйся! К себе пока Василя я забрала. А завтра матушка твоя явится. Дела кой – какие доделает и Василя заберет, пока ты на поправку не пойдешь. По хворая ты, мы с Матроной за тобой, да твоим хозяйством присмотрим… - Спасибо вам… Правильно, нечего Василю глядеть на меня такую… Скажи, Пелагея, совсем я плоха? Поймав настойчивый взгляд Василины, Пелагея коротко кивнула и стала перестилать постель. Затем ловким движеньем стянула с больной ночную рубаху, перевернула словно перышко, на другой бок. - Холодная ты какая… Одно слово - лед! - Трав мне Матрона пахучих оставила. Велела заваривать и пить… И еще кровь… Говорит, крови во мне совсем мало стало. Кровь то пить ох как трудно. Не идет никак в утробу. Я ее глотаю, а она обратно… И теплую еще пить надобно, пока не окислилась… Тяжко! - Да, слышала, - кивнула Пелагея. – Травы я тебе скоро еще заварю. Вот только приберусь тут, полы помою. Запах здесь дурной стоит. Нехорошо это. Потом пойду на двор, курицу заколю, - благо, кур у тебя не счесть… Знаешь, а твоя красота еще не ушла, Василина. Несмотря на годы. Хворь пройдет, и опять в теле будешь. Может, еще разок замуж выйти сумеешь… Василина хмыкнула не без горечи и тут же зашептала, при этом свет лучины отражал лихорадочный блеск ее глаз: - Послушай лучше, что я тебе расскажу… Мне кроме тебя и рассказать то некому… Слышала небось как вчера ветер всю ночь за окошком выл, да скрипел? Ставни аж вздрагивали. Жуть! Всю ночь не спала, - страшное мерещилось. Чудилось всякое. Ты, Пелагея, не пугайся! В уме я! Знаешь, мне ведь каждую ночь теперь страшное чудится! То будто сидит рядом кто или ходит по мне. Все тело трогает. А вчера ночь проснулась от того, что кто-то смотрит мне прямо в лицо и дышит. Чудилось, что кошка. Я ее скидывать было стала, хвать - а нет никого… - Может и впрямь кошка была, - проговорила Пелагея, заметив на шее Василины царапины. - Пустое! Как же она забралась сюда? Двери заперты были. Ни щелей, ни лазов у меня нет, потому как кошек я на дух не переношу… Ты никому не говори только, что я тебе сейчас сказала… И про хворь мою тоже… И так на сто лет вперед хватит обо мне сплетен! Хотя что уж мне… Не важно все… - Не болтливая! – сухо откликнулась Пелагея и, взяв в руки ведро, направилась в сени. - Потому и позвала, - Василина еле – еле приподнялась на подушках и проговорила последнюю фразу так, чтоб Пелагея ее услышала. – Два года ведь прошло, как дочь пропала. Бедная ты, бедная… И поговорить о своей беде не с кем… Это правда, что дочь твоя ворона полюбила? За ним в мир птиц ушла? Впрочем, не хочешь – не отвечай… Пелагея вернулась с водой, поджав губы. Не готова она обсуждать свою дочь с кем бы то ни было… Но неожиданно ей захотелось рассказать Василине обо всем, излить душу. Василина тоже сколько всего в себе носила, с той поры, как Прокош исчез. - В мир птиц ушла, - кивнула Пелагея. – Второй год уж скоро будет как. Не смогла я остановить ее. Без моего ведома Гардиния на то решилась. Одного лишь хочу – чтоб никогда не пожалела она о своем выборе. - Не пожалеет, - произнесла Василина так, что Пелагея почувствовала в них истину. – Лучше прожить всю жизнь в любви, какой бы она ни была… А нет никаких вестей от Гардинии? - То-то и оно! Измаялась уж вся! Не знаю, отчего не подаст знак какой. Вся душа изболелась! - Может, далеко она? Вот и не может знак подать. А ты сильно - то не горюй. Куда она денется? Прилетит. Свидитесь. Помню я твою Гардинию, - хорошую дочь ты вырастила. Словно груда камней свалилась с груди Пелагеи. С благодарностью взглянула она на больную и сжала ее ладонь. В дверь постучали. Затем, кряхтя и охая, в дом Василины вошла Матрона. В руках ее был кувшин со свежим молоком. - Что со мной, Матрона? – тут же стала допытываться Василина. – Скажи! Что со мной? Чем я больна? Долго мне еще лежать? - Говорю ж тебе, не знаю! Не понимаю я, что за хворь с тобой приключилась, ты уж прости меня, старую… Кстати, Нафанья, Кирилова дочь о тебе несколько раз уж прибегала, справлялась. Просилась ухаживать. Да только помню я, что не подруги вы. А уж как просилась! Чуть не плакала! - Чудо какое! Правильно, что не пустила. И чего это я ей понадобилась? - Кто ж знает? Матрона приподняла Василину на подушках и стала поить молоком. Затем, отметив, что больная за ночь не пошла на поправку, - наоборот, еще больше похудела, горько вздохнула.
|
