Глава 11. Встала Нафанья поздно, чувствуя разбитость и ломоту во всем телеВстала Нафанья поздно, чувствуя разбитость и ломоту во всем теле. Лучше бы она и не вставала, а спала, да спала, - сон гораздо приятней яви ей давно стал. Скоро была растоплена печь. Из - под кур Нафанья вытащила целую корзину яиц и с осторожностью внесла в дом. Бытовые хлопоты приносили ее душе пусть недолгий, но покой. Дочь уже проснулась и теперь сидела в столовой в ожидании матери. - Кушать что будем? – проговорила Любава сонным голосом. - Матушка, хочешь, я могу на стол накрыть. Кушанье какое сварить. Вчера кашу пшенную в печь ставили, - можно кашу с молочком сделать… - Сиди! Сама управлюсь! Нафанья направилась на кухню, затем выставила на стол лепешки, пшенник и молоко. - Ешь, не гляди на меня… - А ты, матушка? - Не голодная я. Ничего не хочу. Отец еще спит? - Спит еще, матушка. Он и вчера спал долго, почитай до обеда. Отчего он все спит то? Сказывается мне, заболел он. Волос седой у него вроде как появился. Может, отвести его к Воробе? Она его непременно вылечит! Разве кто по силе с ней сравнится? А уж если не вылечит, то скажет хотя бы что с ним такое...Может, вместе сходим? Ужас, как сходить к ней охота! Хоть бы одним глазком на нее глянуть! Подруженьки говорят, что страшно лицо ее до жути… Ты ведь знаешь дорогу к ней? - Не знаю я к ней дороги и тебе знать незачем! – сказала Нафанья, как отрезала. - Подружки, правда, еще болтают, - продолжала Любава, зачерпывая из миски деревянной ложкой кашу, - что померла ведьма то. А я не верю. Ты сама ведь мне говорила раньше, что бессмертная она… Что живет больше ста лет, а на старуху совсем не похожа. Вот и не знаешь чему тут верить, - то померла, то и помереть то не может… Как ты думаешь? Врут всё люди? А еще болтают, что у нас оборотень объявился. Что копыта у него на ногах и рога на голове. Сам черный весь, мохнатый. В окна по ночам, говорят, оборотень тот заглядывает, а днем по чуланам, да сараям прячется. И еще говорят, что кто на него ни взглянет – или в камень или дерево непременно обратится… - И ты не болтай! Чего мелешь? – зло прикрикнула Нафанья на дочь. - Хорошо, матушка. Не буду… Закончив с кашей, Любава прошла в свои покои. Вскоре раздался резвый топот молодых ног и шум входной двери. «К подружкам побежала», - догадалась Нафанья. Она налила в таз воды и принялась мыть за Любавой посуду. Затем долго и тщательно протирала тряпкой дубовый стол. Что еще не сделано? Нафанья вдруг поймала себя на мысли, что готова занять себя чем угодно, лишь бы не думать о том, о чем сердце страшится и помыслить. На цыпочках она подошла к кровати мужа. Провела рукой по светлым волосам, среди которых засеребрились целые пряди. Прокош и впрямь поседел. - Проко-ош, вставай, мой миленький, - прошептала Нафанья. - Солнце вон уже где, а ты все спишь… Прокош очнулся, взглянул на Нафанью так, будто видел впервые и вновь погрузился в сон. Солнце стояло в зените, когда Прокош наконец проснулся. Нафанья все так же сидела возле изголовья его кровати, не проронив ни звука. Только горящий взор ее был устремлен на него. Прокош тем временем подошел к лохани с водой, умылся. Затем вышел во двор. Вскоре вернулся обратно. Мутный взор его скользил по комнате, где он прожил много лет, - в глубине глаз внезапно отразился животный страх. Сел Прокош на скамью и замер, глядя в одну точку. Стараясь вспомнить. Лоб покрылся морщинами и испариной. Что – то он должен обязательно вспомнить… Что же? Нафанья не выдержала и бросилась к нему. Руки обхватили его голову, стали прижимать к груди. - Прокошенька! Родимый мой! Да что с тобой такое? Ходишь будто и неживой вовсе! Никого и ничего вокруг не замечаешь. Что с тобой? Болен ты? Болен? Что болит у тебя? Что гнетет? Ответь мне! Посмотри же на меня! Ну? - Здоров я! – отмахнулся он от жены, будто от назойливой мухи. – Пусти! - Может, откушать хочешь? Хочешь? А хочешь, баньку затопим? Ты же любишь баньку! Любил ведь! Хочешь? А? Что молчишь? Что ты все время молчишь? Прокош бросил на Нафанью взгляд, в котором промелькнуло удивление и пробормотал: «Пойду, пройдусь. Голова болит». Прокош оделся и вышел на улицу, а Нафанья свернулась на полу в калач, заскулила: «Прости меня, Прокошенька, бедовую... прости, родимый…Что же он с тобой сделал? Что за мороку навел? Сгубила я тебя… всех нас сгубила…».
Шел Прокош по селу, втянув голову в плечи. Иногда спотыкаясь на ровном месте, иногда кивая соседям или знакомым. Впереди показался дом, где совсем недавно чинил он крышу. Прокош прошел было мимо дома Василины, но неожиданно для себя остановился. Лоб нахмурился, пытаясь вспомнить - кто же живет в этом доме. Отчего – то тяжесть поднялась в душе такая, будто муть со дна реки, - завьюжила, заныла… вот – вот в голове должно что-то всплыть, появиться, как вспышка… Нет! Ничего не вспомнилось. Прокош вздохнул, пожал плечом и прошел мимо дома Василины, будто и не знал ее вовсе.
|
