Институции сознания

Время. Идентифицирующий синтез как синтез, удерживающий “то же самое” в многообразном и конституирующий “объективную природу” учреждает “единую, совместную временную форму (eine gemeinsame Zeitform), а тем самым и “временное сообщество”. Поэтому время как одна из форм, определяющих синтез и несущее в себе повтор, учреждает временной синтез событийных рядов, или, еще точнее, связывает и учреждает подобные ряды именно во временной размерности, выступая как особая временная институция сознания и как “учреждение”, обслуживающее самый низший уровень складывания интерсубъективности. Трансцендентально-феноменологическая версия временности предполагает в качестве своего конститутивного основания непрерывность развертывания ретенций и протенций как модусов интенциональности. “Об истекших интервалах мы говорим: они осознаются в ретенциях, и притом не строго разграниченные части или фазы длительности, которые находятся в окрестности актуальной Теперь-точки, осознаются с уменьшающейся степенью ясности; более отдаленные фазы, лежащие еще далее в прошлом, осознаются совершенно неясно, как пустые”[133]. Поэтому интенциональность сознания оказывается замкнута на истинность для того, чтобы как-то ввести отличенность от уже-бывшего, ушедшего, связанного с ретенцией, и от еще-несостоявшегося, обслуживаемого протенциями. Однако здесь следует отметить, что в большей мере речь идет не об истинности как несокрытости, сколько о соответствии реальности (res), то есть существующих вещей в настоящем, но сами вещи это не Dinge, а Sachen. Но именно смещение к Sachen, к “делам сознания”,то есть к событиям сознания, меняет и базовые функциональные принципы.

Мотивация. Знаменательно, что Гуссерль, описывая “время как универсальную форму всякого эгологического генезиса”, говорит о том, что “...здесь лучше отказаться от обремененного предрассудками выражения ‘каузальность’ и применительно к трансцендентальной сфере (равно как и к сфере чистой психологии) говорить о мотивации”[134]. Поэтому, фактически, время управляет каждым отдельным переживанием мотивации, и только благодаря времени поток жизни сознания предстает как мотивированное действие особых конститутивных мощностей с множественными специфическими мотивациями и мотивационными системами, эффектами функционирования которых оказывается единство универсального генезиса определенного Ego. В результате “это Ego констуирует самое себя для себя, так сказать, в определенном единстве ‘истории’”[135]. Однако это “для себя” весьма проблематично, и я позже вернемся к этому.

Таким образом мотивация жестко связна с развертыванием институированных комплексов. Временное оформление мотивации и мотивов превращает институции, “учреждения” сознания не в “памятники”, а скорее, в мотивационные комплексы, мощности, играющие роль “триггеров”, или, если быть более точнее, “виновников”, aition’ов событийности. Одна из функций институций весьма схожа с тем процессом, который Лакан описывает как “зеркальную фазу[136]. С трасцендентальной позиции“эмпирическое”, “доинституциональное” Я представляет собой существо, пронизанное и разрываемое спутанными расходящимися гетерогенными сериями и неустойчивыми фрагментами мыслей, помыслов, желаний, побуждений, ориентаций, оценок и пр., сериями, благодаря которым Я являет собой достаточно нестабильный виртуальный комплекс, трудно уловимый не только для другого, но и для себя самого. В то время как институции сознания,точнее, Сознания, всегда предстают целостной, или по крайней мере, обращены к Я стороной, сохраняющей целостность, и самое главное, стороной конститутивно-активной, то есть институции принимают на себя роль зеркала собирающего расспанное, разорванное Я. Они как раз предлагают расщепленному Я вместо виртуальной связанности обрести “реальную” целостность и войти в нее, втягивая при этом его в серию серьезных дисциплинарных трансформаций, основная интенция которых заключается в четко ориентированном движении Я к “объективной реальности”, конституированной и удерживаемой институциями сознания. Такой достаточно целостный образ, Gestalt, сбрасываемый институциями на Я и укрепленный на нем, или же переброс Я своего потока сознания в трансиндивидуальное измерение, гарантирует ему ментальную непрерывность, поддерживаемую временными устройствами, и тем идентичность, инициируя Я и открывая ему доступ к устройствам идентификации. Этот зеркальный институциональный образ становится порогом действительности и Я, и мира, в котором локализует его институциональное “зеркало”.Однако обретенный Я образ не просто предлагает целостность, но дает точную локализацию пре-образованному Я, вписывая его в определенным образом структурированные временные горизонты и топические ландшафты с жестко предданными разрешенными и запрещенными маршрутами. Поэтому Я, принимая институциональный зеркальный образ, втягивается в стратегические ситуации, требующие от него определенного образа мышления и действия, настойчиво и неизбывно подталкивая его к мысли и поступку. Иначе говоря, Я, которое инициируется в зоне Сознания, попадает в ситуацию, когда структурности сознания как законы “объективно и непосредственно определяют волю в суждении разума”[137], то есть мотив воли “ представляется через разум” [138], выражаясь еще более точно, мотивы, определяющие волю Я, представляются и поставляются разумом как институциональным образованием.

В динамике развития институциональная мотивация выглядит следующим образом: институции для сознания являются как предданности, априорности, которые аффицируют Я и мотивируют его действия. Это уровень касания, связанности Я со структурными размерностями сознания. С полной уверенностью можно утверждать, что аффицирование и мотивация Я обладают характером пассивного синтеза и генезиса. На уровне собственно структурности сознания исполняют пассивные синтезы, которые обслуживают активные процессы и частично поглощают их[139]. Но здесь мы наталкиваемся на своего рода парадокс сознания: Я, входя в действительность сознания именно во имя сознания, втягивается в ситуацию, которая приниципиально неподконтрольна ни активным, ни рефлексивным действиям сознания. Оно как бы зависает между двойным бессознательным: собственным виртуальным и институциональным, вторя и тому, и другому. Кроме того эта “институциональная благодать” сопровождается весьма специфическим и рискованным для Я эффектом, который, следуя Лакану, можно назвать эффектом двойника, двойничества., - зеркальность институциональной мотивации приводит к тому, что с активной помощью институциональных зеркал Я множит действительности, теряя при этом все различения между “зеркальным” и “реальным”, вновь раскалываясь расщепляясь между этими неразличимыми реальностями и вновь захватываясь, но теперь уже институционально-сознательной виртуальностью. Я превращается в “словечко ‘я’”, и не чувствуя этой подмены, как говорит Ницше, мы принимаем “знак за причину”, “íåêîòîðîãî ðîäà ïåðñïåêòèâó â çðåíèè” - “çà ïðè÷èíó ñàìîãî çðåíèÿ;: â ýòîì âåñü ôîêóñ èçîáðåòåíèÿ “ñóáúåêòà”, “ÿ” [140]. Òàêèì îáðàçîì ìû âûíóæäåíû ïðèçíàòü, ÷òî мотивация связана с немотивированным развертывание самой временности. Или более мягко, институции, ответственные заудержание связности временных потоков, сами находятся за пределами временности.