Мая, четверг, позже, моя комната

Это был не Майкл. Но близко. Московитц, но не тот.

Вообще‑то, конечно, я думаю, что Лилли надо было собрать всю свою храбрость, чтобы прийти сюда. Прийти после того, что я из‑за нее пережила. И неважно, страдает она синдромом Аспергера или нет. Она превратила мою жизнь в настоящий ад, который продолжался несколь­ко последних дней, а теперь появилась у моих дверей, рыдая и умоляя о прощении.

Но что я могла поделать? Не могла же я за­хлопнуть дверь у нее перед носом. Нет, я, ко­нечно, могла, но этот поступок был бы совер­шенно недостоин принцессы.

Вместо этого я ее пригласила войти – но холодно. Очень холодно. Кто теперь из нас сла­бый, хотела бы я знать, а?

Мы прошли в мою комнату. Я закрыла дверь (мне можно закрывать дверь, если у меня в гос­тях кто угодно, кроме Майкла).

И тут Лилли совсем расклеилась.

Не так, как я ожидала: с искренним раская­нием и извинениями, которые я заслужила. Во‑первых, как чудовищно она вела себя по от­ношению ко мне, во‑вторых, трепала мое доб­рое имя и мою королевскую родословную по всем углам, в присущей ей бесцеремонной ма­нере.

Нет, нет. Ничего подобного. Вместо этого Лилли плакала, потому что услышала о Тине и Борисе.

Все правильно. Лилли плачет, потому что хочет обратно своего бойфренда.

Серьезно! И это после того, как она с ним обошлась!

Я сижу и потрясенно молчу, глядя на Лил­ли, пока она разглагольствует. Она топает по моей комнате в своем пиджаке в стиле Мао и ботинках, трясет блестящими кудряшками, и ее глаза за стеклами очков (видимо, револю­ционеры, работающие на благо народа, контакт­ные линзы не носят), полны горьких слез.

– Как он мог? – стонет она. – Я отверну­лась от него буквально на пять минут – пять минут! – и он убегает с другой девушкой? О чем он думал?

Не могу удержаться и говорю: что мог Бо­рис подумать, когда увидел ее, Лилли, свою девушку, с другим парнем. В МОЕМ шкафу. Целующихся.

– Борис и я никогда не клялись встречать­ся исключительно друг с другом, – настаива­ет она. – Я говорила ему, что я – беспокойная птица... меня нельзя связать и усадить на одно место.

– М‑да, – сказала я, – может, ему как раз и нравятся те, которых можно усадить?

– Вроде Тины, что ли? – Лилли трет гла­за. – Не могу поверить, что она могла так по­ступить со мной. Неужели она не понимает, что не сделает Бориса счастливым? Он гений, меж­ду прочим. Гения и манеру поведения с ним мо­жет понять только другой гений.

Я сухо напомнила Лилли, что хоть я и не гений, но вроде неплохо обращаюсь с ее братом, чей ай‑кью составляет 179 процентов, между прочим.

Но я не стала упоминать, что он все еще от­казывается идти на выпускной.

– Ой, умоляю тебя, – фыркнула Лилли, – Майкл с ума по тебе сходит. Кроме того, ты же занимаешься в классе талантливых и одарен­ных. Ты же ежедневно видишь действующих гениев. А Тина‑то что может о них знать?

– Эй, – жестко сказала я. – Тина – мой друг. Гораздо лучший, чем ты была в последние дни.

Лилли сообразила скорчить виноватый вид.

– Ну, извини, пожалуйста, Миа, – сказа­ла она. – Клянусь, я не знаю, что на меня на­шло. Я просто увидела Джангбу и... ну, кажет­ся, совсем с ума сошла. Стала рабыней гормо­нов.

Честно говоря, я удивилась, услышав это. Джангбу и правда очень симпатичный, но я никогда не знала, что физическая сторона для Лилли так важна. В конце концов, они с Бори­сом встречаются уже целую вечность.

Но, очевидно, между ней и Джангбу все было основано на физической страсти.

Боже. Интересно, до чего у них дошло? На­верное, спрашивать неделикатно? А принимая во внимание, что мы больше не лучшие подру­ги, видимо, это уже просто не мое дело.

Но если она добралась до самого‑самого, я ее убью.

– Между мной и Джангбу все кончено, – объявила Лилли трагично. Так трагично, что Толстый Луи, который не любит Лилли и обыч­но прячется при ее появлении в шкафчик с моей обувью, попытался залезть в мой зимний са­пог. – Я думала, что у него сердце пролетария. Мне казалось, что наконец‑то я нашла челове­ка, который разделяет мою страсть к обществен­ной работе и рабочему движению. Но, увы... я была не права. И так не права, что даже страшно. Не может у меня быть душевной бли­зости с человеком, который хочет продать свою историю средствам массовой информации.

Оказалось, что к Джангбу обратились из журналов, в том числе из «Людей» и ежене­дельника «Мы», которые наперебой хотят ку­пить эксклюзивные права на подробности его схватки со вдовствующей принцессой Дженовии и ее собакой.

– Да что ты? – я страшно этому удиви­лась. – И сколько они ему предлагают?

– В последний раз, когда я говорила с ним, цифра уже выражалась шестизначным чис­лом. – Лилли вытерла глаза уголком кружева, подаренного мне кронпринцем Австрии. – Ему больше не нужна работа в «Хот Манже». Он хочет открыть собственный ресторан и назвать его «Нош в Непале».

– Ух ты, – посочувствовала я Лилли. Я правда посочувствовала. Я же знаю, как бывает мерзко, когда кто‑нибудь оказывается предателем. Особенно тот, с кем ты, казалось, был душевно близок. Особенно, когда он це­луется так же классно, как Джош, то есть, Джангбу.

Но я не собираюсь прощать Лилли только потому, что мне ее жалко. Может, мне не хва­тает самоактуализации, но гордость‑то есть.

– Хочу, чтобы ты знала, – говорит Лил­ли, – я поняла, что не люблю Джангбу еще до того, как началась вся эта заморочка с забастов­кой. Я никогда не переставала любить Бориса, ведь он из‑за меня глобус бросил себе на голо­ву. Понимаешь, Миа, он же хотел, чтобы у него из‑за меня были шрамы. Вот как он меня лю­бит. Ни один парень еще не любил меня так, чтобы по‑настоящему рисковать, испытывать физическую боль и... Джангбу бы точно не стал. Знаешь, он слишком увлекся своей славой. Он не такой, как Борис. Борис в тысячу раз та­лантливее и одареннее, чем Джангбу, и ОН не знаменитый.

Я не имею понятия, что на такое отвечают. Наверное, Лилли догадалась об этом, потому что внезапно нахмурилась и прищурилась на меня.

– Не могла бы ты хоть НА МИНУТКУ пре­кратить писать и сказать мне, как получить Бориса обратно?

Мне было нелегко, но я заставила себя ска­зать Лилли, что ее шансы получить обратно Бориса равны нулю. Даже меньше, чем нулю, Как в отрицательных многочленах.

– Тина с ума по нему сходит, – сказала я ей, – и мне кажется, он испытывает к ней то же самое. Он даже подарил ей фотографию с автографом Джошуа Белла...

Тут Лилли схватилась за сердце в экзистен­циальной боли. Или, может, не в такой экзистен­циальной, потому что я не знаю, что означает это слово. Все равно, она схватилась за сердце и трагически упала поперек моей кровати.

– Ведьма! – завыла она так громко, что я испугалась мистера Джанини, который мог войти и попросить сделать «Очарованных» по­тише. – Мерзкая ведьма с черным сердцем! Та­кой удар в спину! Я ей покажу, как красть моих парней! Я ей покажу!

Тут мне пришлось сказать Лилли серьезную вещь. Я сказала, что ни при каких обстоятель­ствах не надо никому ничего «показывать». Я сказала, что Тина по‑настоящему и искрен­не восхищается Борисом, а это и есть то, чего он всегда хотел: любить и быть любимым в от­вет, прямо как Эван Макгрегор в «Мулен‑Руж». Я сказала ей, что если она любит Бориса так, как утверждает, то оставит его и Тину в покое и даст им спокойно провести последние школь­ные недели вместе. Затем, если осенью Лилли поймет, что все еще хочет вернуть Бориса, она может что‑нибудь ему сказать. Но не раньше.

Лилли немного обалдела от моей мудрости и такого прямого совета. По‑моему, она все еще переваривает его. Она сидит на краешке моей кровати, смотрит на заставку на мониторе в виде принцессы Леи. Я уверена, что это удар для девочки с таким мощным эго, как у Лилли...

Ну, что парень, который так любил ее, встре­чается с другой девочкой. Но ей придется при­выкать. Потому что я лично прослежу, чтобы она больше никогда с ним не встречалась. Если мне придется защищать Бориса с древним ме­чом в руках, как Арагорн защищал маленького Фродо, я совершенно точно сделаю это. Я серь­езно настроена помешать Лилли издеваться над Борисом Пелковски и подвергать риску его перебинтованную несчастную гениальную го­лову.

Не знаю, может, она заметила, что я слиш­ком яростно пишу, или что‑то поняла по лицу. Но она лишь вздохнула.

– А, ну ладно.

И теперь она берет пальто и уходит. Потому что хоть они с Джангбу и пошли разными путя­ми, она остается лидером этой своей ассоциации учеников против его незаконного увольнения, и у нее еще куча дел.

И в этой куче не нашлось пункта извинить­ся передо мной.

Нет, я ошиблась.

У самой двери она обернулась.

– Слышишь, Миа, – сказала она, – изви­ни меня, пожалуйста, за то, что я назвала тебя слабой. Ты не слабая. Вообще‑то... ты одна из самых сильных людей среди всех, кого я знаю.

Ну надо же! Я сражалась с таким количе­ством нечисти, я заставила девушек из «Очарованных» трястись от страха. Наверное, мне надо было дать медаль. Или, в крайнем случае, дать ключи от города, или еще что‑нибудь.

К сожалению, как раз когда я подумала, что моя храбрость больше никому не нужна, мы с Лилли обнялись и она ушла. Да, еще она из­винилась перед мамой и мистером Дж. за то, что было в шкафу, и этого Джангбу, безработного помощника официанта. Они мило приняли из­винения. И вскоре СНОВА зазвонил домофон. Я была просто УВЕРЕНА, что на этот раз это Майкл. Он обещал забрать и принести мою ос­тальную домашнюю работу.

Так что можно представить себе мой ужас – мое оцепенение, когда я схватила трубку, на­жала кнопку «говорите», заорала: «Кто там?», и в ответ раздался не низкий, теплый, знако­мый голос моего любимого...

...а душераздирающий кашель бабушки!!!!!!!!!