ГЛАВА 1. Самый сильный – тот, кто борется в одиночку

 

 

Самый сильный – тот, кто борется в одиночку.

Генрих Ибсен

 

 

В августе 1958 г. прямо с Лубянки я был этапирован в Мордовию, в Дубравные (бывшие Темниковские) лагеря для особо опасных государ­ственных преступников.

Это был мой первый срок: 3 года по ст. 58-10 УК РСФСР за создание подпольной национал-социалистической молодёжной группы. Мне тогда было 19 лет.

Основной лагерный контингент составляли з/к, осуждённые за так называемые военные преступления. Большинству из них смертная казнь была заменена 25-ю годами. Сидели здесь также члены Народно-Трудового Союза и других эмигрантских антикоммунистических организаций, украинские и прибалтийские националисты, «лесные братья», повстанцы, террористы, диверсанты, агенты иностранных разведок, участники различных нелегальных религиозных объединений. Кроме политзаключённых содержались в Дубравлаге и особо опасные рецидивисты, осуждённые за уголовные преступления.

Работа в бригаде, куда меня определили, была не из лёгких. Мы вручную вкатывали тяжеленные сырые брёвна-баланы на товарные плат­формы. Зимой ноги скользили, мы насквозь промокали, в обледенелых сапогах хлюпала вода. Но я был молод, физически крепок, а главное – никогда не отчаивался, ибо у меня была вера в себя и в правоту своего дела.

Были в лагере и офицеры, служившие в 29-й и 30-й дивизиях СС, позднее вошедших в Русскую Освободительную Армию, созданную Власовым. Трагедия этой «Третьей Силы» известна. Можно лишь восхищаться героизмом тех, кто, даже сознавая, что они скорее всего так и не будут поняты собственным народом, ради которого они шли на смерть, всё же с достоинством исполняли свой воинский долг.

Они имели под мышкой рунические знаки СС; у некоторых были ещё какие-то рунические символы. Но расспрашивать о подобных вещах на зо­не не было принято. Вообще не было принято интересоваться прошлым этих людей, пока сам человек не сочтёт нужным что-либо о себе рассказать. Но откровенничали они крайне редко. Кое-что из того, что мне удалось от них узнать, я описал в очерке «Мои друзья – эсэсовцы».

Истинная, непредвзятая история Второй мировой войны ещё не написана. Для нас же эта война была в значительной мере ещё и Второй Гражданской: страшная правда в том, что в рядах РОА воевало более миллиона (!) совет­ских граждан, в том числе военнопленных, а также частично – белоэмигрантов.

У многих из них не было особых иллюзий насчёт Гитлера – немца до мозга костей, и они не считали немецкие порядки идеалом для Свободной России, за которую сражались. Просто из двух зол они выбрали то, которое казалось им меньшим.

* * *

Немало незаурядных, значительных людских судеб встречал я в тюрь­мах и лагерях, учась не только слушать, но и слышать. Однако, наибольшее впечатление на утверждение моего мировоззрения оказал Станислав Рудольфович Арсеньев-Хоффман.

Человек этот, носивший двойную фамилию, происходил из русско-немецкой семьи. С виду колючий и неприступный старик, Арсеньев заведовал лагерной библиотекой. Высокий, худой, седоголовый, он ходил с палкой. Застывшее, без тени улыбки, твёрдокаменное лицо иссечено глубокими морщинами – своеобразными метками испытаний, утрат и ударов судьбы. Выцветшие бледно-голубые глаза, недоступные, казалось бы, для эмоций, смотрели сквозь тебя. Но было что-то в выражении его глаз, и это «что-то» меня притягивало.

Будучи крайне необщительным, Арсеньев, однако, проникся ко мне определённой симпатией; вероятно потому, что обратил внимание на спи­сок книг, которые я у него спрашивал (но которых в библиотеке не было).

Как-то незаметно мы, несмотря на более чем полувековую разницу в возрасте, подружились; во всяком случае, мне лестно было так думать. Моё сердце билось учащённо, когда он просто и в то же время торжественно клал руку мне на плечо и повторял слова Ницше: «То, что тебя не убивает, то делает тебя сильнее». Хотя, чем чёрт не шутит: возможно, Арсеньев угадал во мне бескомпромиссную волю, идущую до кон­ца. Если так, то я оправдал его надежды: первый срок ничуть не охладил, а напротив, лишь зарядил меня энергией борьбы. Впрочем, как говорится, за что боролся – на то и напоролся: я ведь никак не предполагал, что на смену власти, лживо именовавшей себя «советской», придёт откровенно антинародный, антирусский сионистский оккупационный режим.

Станислав Арсеньев родился в 80-x годах XIX в. в Риге. Учился в Москве, где окончил филологический факультет (германская литература). Затем продолжил образование в Гёттингенгском университете. В 1 ми­ровую войну был военным переводчиком. Состоял в тайном русско-немецком офицерском Обществе «Балтикум», основанном генералом фон дep Гольцем – адъютантом кайзера Вильгельма II. В Общество входил генерал Бискупский, Скоропадский, Бермондт-Авалов, Шабельский-Борк и другие. Сим­волом Общества была Свастика.

Ещё по Риге Арсеньев знал Розенберга и отзывался о нём весьма неодобрительно, считая его неучем-компилятором, а «Миф XX столетия» – мешаниной из таких взаимоисключающих понятий, как «христианские цен­ности» и нордическое мировидение. Вообще, Арсеньев считал Розенберга одним из главных виновников поражения Германии, имея в виду его неблаговидную деятельность на посту рейхсминистра по делам так называе­мых восточных территорий.

После узурпации власти большевиками, Арсеньев воевал с ними в Прибалтике под знамёнами Добровольческого корпуса генерала фон дер Гольца. Затем, как и многие его соратники, поселился в Германии, где участвовал в эмигрантских организациях, сотрудничавших с НСДАП.

По словам Арсеньева, в 1919-23 гг. эти бывшие российские подданные, русские беженцы и балтийские немцы из Курляндии и Лифляндии, отбросившие обветшалый монархизм, образовали прочное промежуточное звено между эмигрировавшими русскими националистами и нарождающимся немецким национал-социализмом. Полковник Фёдор Викторович Винберг (член «Балтикума»), поселившийся в Берлине в 1919 г., познакомил немцев с «Протоко­лами сионских мудрецов». Арсеньев считал, что Свастика получила широкое распространение в Германии во многом благодаря русским эмигрантам [1]. (Примечания автора в конце книги).

Русские общины в Германии в 1923 г. насчитывали 250 тысяч человек. Удивительно, но немцы, враги по войне, приняли беженцев по-доброму, чего не скажешь о союзниках по Антанте. Эмигранты воочию увидели то, что по определению О. Шпенглера, стало называться «закатом Европы».

Большая часть эмиграции находилась на неопределённых политических позициях, какая-то незначительная часть продолжала цепляться за кадет­скую либеральную программу, многие оставались верны консервативно-реставрационным догмам «правых».

Но были и те, кто, любя Родину и разочаровавшись в своих прежних пристрастиях, искали новых путей борьбы. Некоторые из этих, националь­но мыслящих эмигрантов в Берлине и Мюнхене, оказали существенное влия­ние на находящееся на подъёме НС Движение. Все они, независимо от различий в происхождении и известной разницы политических взглядов, были убеждёнными апологетами стратегического долговременного германо-русского Союза, противостоящего англоамериканскому сионоимпериализму.

Все они понимали, что в мировую войну Россия была втянута Англией и сворой доморощенных «либерально-прогрессивных» англоманов и «про­грессивно-либеральных» германофобов, истошно вопивших об изничтожении «прусского милитаризма» и считавших, будто предназначение России в том и состоит, чтобы постоянно жертвовать собою ради спасения «цивилизован­ного Запада».

Все эти эмигранты, как и генерал Людендорф, сознавали, что миро­вая война была войной за антирусские и антигерманские интересы Англии, которой удалось столкнуть и обескровить две наиболее могущественные державы, располагавшие лучшими в мире армиями. В мировой войне победило международное иудейство.

В книге «Страшный вопрос», изданной в Париже в 1923 г., барон Меллер-Закомельский на документальной основе разоблачает этот закулис­ный заговор мирового кагала, стремившегося к взаимному крушению России и Германии, являвшемуся необходимым условием для его всемирного господства [2].

Понимали эмигранты и то, что национальные интересы России не про­тиворечат национальным интересам Германии. То же самое утверждали и лучшие германские умы. Создатель Второго Рейха, великий Бисмарк, обожаемый Гитлером, заклинал немцев никогда не воевать с Россией. Пророческий завет «железного канцлера» гласил: «На Востоке (т.е. в России) врага нет». Позднее создатель современной геополитики и член Общества Туле Карл Хаусхоффер разработал концепцию взаимовыгодного континенталь­ного блока между Германией и СССР, нацеленного против Англии (к сожалению, нацистское руководство не прислушалось к доводам Хаусхоффера).

И, наконец, националистически настроенные эмигранты полагали, что здравомыслие подскажет русским и немцам, наученным горьким военным опытом, необходимость сближения, сотрудничества и установления особых отношений между двумя ведущими континентальными державами. Такой Союз стал бы «географической осью мировой истории».

Немцы – непохожий, но в чём-то внутренне близкий нам народ. Во всяком случае, несомненно, что жульнический, торгашеский американский принцип «деньги не пахнут» всё же для русского гораздо более чужд, нежели немецкое трудолюбие и порядочность. Достаточно указать на доб­рососедское, мирное сожительство русских (и др. коренных народов) и немцев, переселявшихся в Россию начиная с ХVII века. Необходимо рас­статься с образов немца-врага, рождённым в кровавой мясорубке мировой бойни [3].

В 20-х годах в Германии было немало организаций и политических группировок, объединявших как русских, так и немцев. Многие русские ветераны Добровольческого корпуса вступили в ряды СА.

В 1924 г. для русской молодёжи был создан клуб «Русский Отряд», построенный на полувоенной дисциплине и регулярно проводивший совместные учения со штурмовиками. Значительная общность культурного и этни­ческого типа (прекрасно отражённая в картинах К. Васильева) способствовала взаимопониманию. Суровые, немногословные северяне были очень по­хожи и относились друг к другу с должным уважением. Это было своего рода боевое братство, – вспоминал Арсеньев.

На особых плацах русские и немецкие парни с песнями маршировали в одном спаянном строю, обучались владением револьвером, пулемётом, штыком и кастетом, приёмам рукопашного боя. Воспитывалось исключительное чувство товарищества и взаимовыручки, культивировались такие чистейшие добродетели, как искренность, доблесть, честность и прямодушие. Простое слово этих молодых людей имело более силы, чем клятва: они так и смотрели на всякую клятву в обыденной жизни, как на недостойный поступок.

Арсеньев говорил, что при виде этих благородных, мужественных представителей нордической расы ему всегда вспоминались слова песни варяга, то есть балтийского славянина, из оперы Римского-Корсакова «Садко»: «Из скал тех каменных у нас, варягов, кости...».

У «Русского Отряда» была своя полувоенная форма: защитные рубашки, галифе, сапоги, портупеи. А также нарукавные нашивки и повязка: Свас­тика на фоне красно-бело-синего стяга. Арсеньев набросал эскиз этой эмблемы, а знакомый блатной сделал татуировку на моём предплечье. Но, поскольку изображение Свастики грозило вторым (лагерным) сроком, то вместо неё был выколот Железный крест.

* * *

Я был бесконечно благодарен Судьбе за то, что Она свела меня с Ар­сеньевым. Разговоры с ним во многом помогли мне окончательно определиться, осознать неосознанное, бродящее во мне.

Мой старший «партайгеноссе» самым естественным образом соединял в себе архаику Языческой духовной культуры и рафинированное универси­тетское образование, романтическую фантазию и трезвую оценку современности, Вечное и настоящее. В нём гармонично сочеталось Вселенское и Национальное. Можно даже сказать, что Вселенское в нём обретало нацио­нальный облик.

Арсеньев был живым свидетелем, воочию наблюдавшим становление ударной силы НСДАП – её боевых дружин – штурмовых отрядов. СА символизи­ровали решимость и революционный дух национал-социалистов ещё до их прихода к власти. Созданные в 1921 г. для защиты партийных собраний и вождей, эти нелегальные военизированные формирования самообороны НСДАП утверждали себя в кровавых стычках с полицией и политическими врагами.

Арсеньев не знал лично Хорста Весселя, но участвовал в его похо­ронах, вылившихся в грандиозный триумфальный марш, и вспоминал, как суровые, закалённые штурмовики не стыдились слёз, отдавая последние почести Хорсту, чья недолгая, но яркая и уже овеянная легендами жизнь, вся была образцом преданного, беззаветного, жертвенного служения бого­творимой Родине.

В те годы НСДАП бедствовала: бойцы СА в форме, имевшие специаль­ные значки на лацканах, стояли на улицах немецких городов с особыми кружками в руках для сбора пожертвований.

В 1936 г. был создан Гитлерюгенд – молодёжная НС организация, главный кадровый резерв партии. Первостепенной задачей Гитлерюгенда было внедрение идей национального единства, национальной солидарности, национального социализма в умы и сердца немецкой молодежи, призванной стать новой национальной аристократией, осознающей свою ответствен­ность за судьбу страны.

Гитлерюгенд растил и воспитывал юношей и девушек, чьим смыслом жизни было служение Великому Делу, в котором Добро, Красота, Правда соединялись нерасторжимо. Только такой созидательный Идеал может иметь моральную силу и непререкаемый авторитет.

В школах, гимназиях и университетах особое внимание уделялось таким предметам, как отечественная история, родной язык, география и биология. Расово-политическое воспитание включало расовую теорию, евгенику и геополитику.

Необходимо было вернуть высокий смысл таким словам, как честь и мужество, верность и товарищество. Новое спартанское начало и физическая подготовка, требующая отваги и целеустремлённости, формирующая волю и характер, являлись основой НС образования и воспитания. Молодёжи прививался культ здорового, мощного, жизнеспособного варварства в хоро­шем смысле слова.

Юноши и девушки искали примеры для духовного руководства в древнегерманском мире, в его героях и героинях, являвшихся отражением бли­стательных Языческих Божеств. Образцы, достойные подражания – это Зигфрид и Брунхильда, конунг Хельги и его возлюбленная соратница – валькирия Сигруна.

Знакомя учеников с родным эпосом, учителя требовали от них при пересказе использовать исключительно германские варианты слов, заим­ствованных из других языков: это пробуждало родовую память.

Цветущие спортивные девушки из Гитлерюгенда, стремясь быть истин­ным образцом нордической женственности, были скромно, но со вкусом одеты и всем своим видом выражали честь и достоинство. Они не курили, отвергали губную помаду, пудру и прочую косметику, и были без кокетства обаятельны в своей естественной, «кровь с молоком», одухо­творённой красоте. Именно эта неподдельная одухотворённость придавала им их светоносную ауру.

Арсеньев признавался, что сам заряжался первобытной энергией, встречая сплочённые ряды марширующих колонн молодёжи с развевавшимися знамёнами. Светловолосые, загорелые, радостные юношеские и девичьи лица, бой барабанов и звуки флейт, звонкие приветственные салюты, ощущение единой общности – всё это захватывало дух, порождало героическое восприятие жизни, небывалый подъём, возвышавшийся до восторга.

Руководство Гитлерюгенда воскрешало древнегерманские племенные веча, народные собрания – тинги, включавшие военные построения, пока­зательные состязания наездников и ратоборцев, выступления фольклорных групп в национальных одеждах, языческие оратории и массовые факельные шествия. Магнетизм многотысячного действа способствовал возникновению единодушно пульсирующего психического поля.

Огромные обрядовые костры зажигались в ночь накануне самых главных Языческих Праздников летнего и зимнего Солнцестояния, весеннего и осеннего Равноденствия, а также в ночь с 30 апреля на 1 мая и в ночь с 31 октября на 1 ноября [4].

Костёр – вещественный символ преемственности традиций, идущих с родо-племенных времён, возгорался с соблюдением особого ритуала. Магия живого Огня завораживала. Нигде душа ребёнка не раскрывается так непосредственно, как на подобных Праздниках. Ведовская мудрость древних, запечатлённая в символике обрядов, трудно воспринимается современным человеком, чьё сознание зашорено словесными рационалистическими умозаключениями. Обряды же несут в себе информацию интуитивную, вернее – духовную. А этот беззвучный язык люди разучились понимать: они видят только тени вещей, но не сами вещи.

Для ребёнка же такое проникновенное мироощущение ещё достаточно близко. Прослеживаются таинственные связи детства с теми измерениями бытия, где обитает душа каждого из нас до рождения. Психологи долго ещё будут спорить о том, как и почему проявляется генная, или врождённая память, а дети каким-то внутренним чутьём угадывают многое из того, что оставили нам в наследство наши далёкие Предки.

Огненная Мистерия продолжается. Ночь раскрывает верным свои объя­тья; по склонам холмов, колыхаясь, тянутся вереницы синих туманов, словно движутся исполинские задумчивые призраки. Мелькают видения лесных и горных фей, встают образы легендарных богоподобных Пращуров.

Лица подростков, высвеченные сполохами, полны праведной решимости. В едином порыве взлетают вверх руки, звучит тысячеустая хвала Германии и Вождю.

Единственно действенное средство противоборства разрушительному иудейскому влиянию заложено в ценностях Родной Языческой Культуры. Всенощное бдение у костра, хоровое пение в ночи, блики пламени на рею­щих знамёнах и вымпелах, торжественная музыка Вагнера и народные ме­лодии – всё это необычайно воодушевляло молодёжь, воздействовало на неё с мистической силой. НС мировоззрение, проникая в сердца юных, становилось своего рода религией. Именно здесь обретали они несокрушимую уверенность в правоте Движения и своего предназначения: великая историческая миссия Германии состоит в том, чтобы дать отпор зловещему заговору иудейских банкиров, стремящихся к порабощению остальных народов.

Это не сугубо национальная миссия, а скорее вселенская: вся Евро­па, весь мир, всё человечество должны быть избавлены от этого самого страшного зла, когда-либо существовавшего на Земле [5].