Комментарии. С. 148. Граф Эльзеар де Собран (1774—1846) — дядя Кюстина, родной брат его матери, литератор-дилетант

С. 148. Граф Эльзеар де Собран (1774—1846) — дядя Кюстина, родной брат его матери, литератор-дилетант. Польский поэт, которому подражал Сабран,— Игнаций Красицкий (1735—i8oi), в 1766—1795 ^гг-— епископ Вармийский; после первого раздела Польши (1772) его епархия отошла к Пруссии, он подолгу жил в Берлине ив 1791 г. мог встретиться там с бабушкой Кюстина и его дядей, эмигрировавшими из революционной Франции; басня заимствована из его сборника «Басни и притчи» (i779)> который Красицкий сам переложил на французский (перевод остался в рукописи). См.: Rosja. Т. а. Р. 477—47^.

Письмо двадцать девятое

С. 150. Сообщаясь преимущественно со своими единоверцами...— Сведения эти, вероятно, восходят к Лекуэнту де Лаво, подробно описывающему быт московских татар, которые «образуют в Москве особую нацию, питаются кониной, совершают омовения, посещают мечеть и держат жен взаперти (...') живут они весьма уединенно и, можно сказать, не смешиваясь с осталь­ным населением города» (Laveau. Т. I. Р. 283).

Апостол Павел сказал...— Римл., 13,1.

С. 151. Русские гордятся своей терпимостью по отношению к вере их древних угнетателей...— Причины этой терпимости русского правительства к му­сульманской религии в 1830-0 гг. тонко объясняет Барант: за мусульманст­вом в этот момент не стояло никакой политической идеи, поэтому прави­тельство относилось к нему, в отличие от польского католицизма или прибалтийского лютеранства, вполне лояльно и не подвергало преследова­ниям {Notes. P. 22о). Ср. примеч. к т. I, с. 292.

С. 152. ...возведение баженовского дворца...— См. примеч. к наст. тому,

С. 127.

С. 153- ^^ся Россия, нация-дитя— не что иное, как огромный коллеж;

здешняя жизнь напоминает военное училище...— Ср. впечатления Баранта от посещения московского Кадетского училища, которое, по замыслу Николая I, призвано было «воспитывать таких подданных, каких хотелось бы видеть императору. <(...)> Несчастные ребятишки ^четырех-пяти лет) блюдут воен­ную дисциплину так четко и неукоснительно, как если бы им завтра Предстояло вступить в полк. '(...) В обучении царит полное единообразие, отчего все ученики всегда остаются равны и не ведают, что такое та иерархия талантов, способностей к более быстрому или более медленному развитию, усердия или лени, которая у нас помогает отделить — быть может, даже чересчур резко,— одного ученика от другого» [Notes. P.

91—92).

Романовы по происхождению пруссаки...— Скорее всего, Кюстин почерпнул

эту версию из Левека, который сообщает о происхождении Романовых:

«Андрей, сын Ивана и, как говорят, брат одного прусского князя, приехал в Россию в середине XIV столетия, в царствование великого князя Ивана Ивановича...» [Levesque. Т. 6. Р. 138).

Астольф де Кюстин Россия в 1839 году

С. 154- «Гофолия», трагедия Расина, была впервые представлена

в 1691 г., «Мизантроп», комедия Мольера,— в i666 г.

С. 155- Теофилантропы— представители религиозно-философского те­чения деистской ориентации, возникшего около 1796 ^г"! плод одной из многочисленных попыток обновления католицизма. Директория предоста­вила теофилантропам пустовавшие парижские храмы, где они устраивали богослужения, внешним аскетизмом похожие на протестантские. Успеха среди парижан теофилантропия не имела и к началу XIX века оказалась забыта.

iij августа iSyg года. — По старому стилю з августа.

...приблизившись наконец к усадьбе, вы видите позади сада темный и густой еловый лес...— По-видимому, Кюстин побывал в усадьбе, расположенной в Сокольниках.

С. 157- ...Государь смиряет добрые порывы своего сердца... почитает опасным выказывать чувства, слишком резко отличающиеся от чувств его народа? — Это противопоставление русского императора народу особенно задело Николая I; по словам Вигеля, «Государь с поразительным самообладанием снес брань и хулу, касавшуюся его особы, и лишь заметил, что маркиз немного нескромен... Но когда дело дошло до глав, где автор нападает на наци­ональный характер русских, которых изображает хитрыми и лживыми, соглядатаями и ворами, брови его нахмурились, гнев вспыхнул в его сердце, и очень скоро, не в силах сдержать негодования, он воскликнул, швырнув книгу на стол: "Подлец! И добро бы он нападал на одного меня!"» (Wiegel. Р. XI). В записке министра просвещения Уварова, намечающей основные пути, по которым следует опровергать Кюстина, подчеркивалось, что самое опасное в его книге не «множество лживых или смешных анекдотов, не множество выдуманных единичных фактов», но «заветная мысль автора, которую можно сформулировать таким образом: отношения императора к стране - и страны к императору - - такого свойства, что оскорбляют все законы божеские и человеческие», задача же, стоящая перед грядущим критиком Кюстина,— «показать, согласно какому закону взаимосохране­ния император находит опору в национальном чувстве, а национальное чувство, в свой черед, находит воплощение в Императоре» (цит. по: Миль-чина В. А., Осповат А. Л. Петербургский кабинет против маркиза де Кюстина // Новое литературное обозрение. 1995' ^° 'З- ^- ²74—^З)" ту ^же тему продолжил и Греч, противопоставивший французам, которые видят в своем короле лишь докучливого опекуна, русских, для которых им­ператор - - отец, царь-батюшка (Gretch. P. 39)- Мысль о том, что «государь, так сказать, сроднился со своим государством» и что «никакая черта царствования нынешнего государя не приобрела ему столько любви, столь­ко похвал, столько всеобщего одобрения, как постоянное стремление его с самого первого дня царствования своего к возвеличению всего русского и к покровительству всему отечественному» (ГАРФ. Ф. 109. On. 223. № 2. Л. 6, ^—уб.), постоянно подчеркивалась в отчетах III Отделения как своего рода идеологическая доминанта царствования Николая I.

С. 158. Вообразите себе французскую учтивость прежних времен...— Несмот-

Комментарии

ря на скептическое отношение к современной ему Франции, Кюстин все- таки был убежден, что «в одном лишь Париже случаются еще порой те собрания, по которым можно составить себе представление о радостях и прелестях жизни старинного французского общества» {Ethel. Т. а. Р. 85). Представителям других европейских наций Кюстин в этой причастности к традициям «хорошего общества» отказывал. О немцах он писал 15 августа i8i6 г. Рахили Варнгаген: «В Германии я учусь ценить достоинства того, что именуется светом и против чего я неустанно бунтовал во Франции. Есть масса вещей, которые здешние дворяне усваивают только с помощью умственного усилия, по прошествии долгого времени и благодаря нажитой опытности, тогда как во Франции любой глупец из хорошего общества знает их просто потому, что в этом обществе рожден» (Lettres a Varnhagen. P. 39)- Об англичанах Кюстин сообщал походя в романе «Этель»: «Возможно ли поверить <(...^ что самые знатные английские вельможи сохранили привыч­ку после обеда, когда женщины уже перейдут в соседнюю гостиную, вставать из-за стола — того самого стола, к какому они относятся с благо­говейным почтением...— и для чего же? для того чтобы в той же самой комнате, иной раз за занавеской или за ширмой, а иной раз и просто в углу удовлетворить на глазах у всех сотрапезников нужду, сделавшуюся более чем настоятельной по причине употребления вина и прочих крепких напит­ков» [Ethel. Т. I. Р. 59—6о; к этому пассажу сделано примечание: «Истин­ное происшествие. Автор сам был его свидетелем в 1836 году на обеде у герцога *** и графа ***»). На этом фоне особенно лестно выглядят следующие ниже похвалы просвещенным русским.

С. i6i. ...выражение Шекспира... лживы, как вода. — Шекспир. Отелло, д.

5, явл. 2.

С. 162. ...как это сделал Ричардсон, рисуя Ловласа...— Кюстин проти­вопоставляет морали стический роман Сэмюэля Ричардсона (1689—1761) «Кларисса» (i747—174^) «неистовым» французским романам i82o-x— 18зо-х гг., таким, как «Мертвый осел и гильотинированная женщина» (1829) Ж. Жанена или «Парижские тайны» (1842) Эжена Сю, о которых автор «России в 1839 году» возмущенно писал Варнгагену 24 декабря 1842 г.: «В какой ужасной словесности мы утопаем. „Парижские тайны" сопер­ничают с докладами полицейского префекта. Успех этой книги, автор которой замечателен своим талантом, цинизмом и умением придумывать интригу, отбивает у меня охоту писать» (Lettres a Varnhagen. P. 438—439)-

С. 165. Меня познакомили с неким юношей...— Установить личность этого московского повесы (как называет его Кюстин ниже, «кремлевского ловела­са») пытались уже первые читатели «России в 1839 году». «Кого описывает он «(Кюстин^ под именем Lovelace de Creml?» — спрашивал Жуковский у А.Я.Булгакова ю/22 октября 1843 г. (Жуковский В. А. Соч. Изд. •j. СПб., 1878. Т. 6. С. 55°) • Согласно версии, восходящей к французскому литератору Ипполиту Оже (1796—i88i), автору романа «Петруша. Рус­ские нравы» (1845) и «Мемуаров» (изд. 1891), и принятой М. Кадо (см.:

Cadot. Р. 203—204), под «кремлевским ловеласом» следует разуметь «Петру-шу»— князя Петра Алексеевича Голицына (1792—1842); однако такой

Асгольф де Кюстин Россия в 1839 году

осведомленный современник, как А. И. Тургенев, уверенно идентифициро­вал этого персонажа с другим повесой, князем Львом Андреевичем Гагари­ным (см.: НЛО. С. i2i, 135)-

С. i66. ...на представлении «Монахинь» в театре Фейдо...— Речь идет о комической опере на слова Пикара и музыку Девьенна, представленной впервые f июля I79^{2 г}- ^ разгар революции эта пьеса, построенная на ошибке слуги, принявшего монастырь за постоялый двор, имела большой успех. Театром Фейдо называлась Комическая опера, располагавшаяся в это время на улице Фейдо.

С. 167. ...труп несчастного, разрубленный на куски, был найден на дне колодца. — История эта, кажущаяся почерпнутой из романа ужасов, имела, однако, соответствия в реальных петербургских сплетнях 18зо-х гг.; ср. в недавно опубликованном письме Дантеса к Геккерену от а8 декабря 1835 ^Г-'- «Едва не забыл рассказать историю, которая составляет предмет всех разговоров в Петербурге вот уже несколько дней (...) в окрестностях Новгорода есть женский монастырь, и одна из монашек на всю округу славилась красотой. В нее безумно влюбился один офицер из драгун. Помучив его больше года, она согласилась наконец его принять, с условием, что придет он в монастырь один и без провожатых. В назначенный день он вышел из дому около полуночи, пришел в указанное место и встретил там эту монашку, она же, не говоря ни слова, увлекла его в монастырь. Придя в ее келью, он нашел превосходный ужин с самыми разнообразными винами, (...) она (...) спросила, какие доказательства своей любви он может дать. Он (...) доведенный до крайности, сказал, что сделает все, чего она ни попросит. Заставив его принести клятву, она взяла его за руку, подвела к шкафу, показала мешок и сказала, что если он унесет его и бросит в реку, то по возвращении ему ни в чем не будет отказа. Офицер соглашается, она выводит его из монастыря, но он не сделал и zoo шагов, как почувствовал себя дурно и упал, (...) несчастная отравила его, и прожил он лишь столько, чтобы успеть обо всем рассказать. Когда же полиция открыла мешок, она нашла в нем половину монаха, жутко изуродованного» (Звезда, iQ95> ^° 9- С. 185).

С. 169. ...кучер— юный крестьянин, лишь недавно привезенный из деревни. — Реплика Вяземского: «Я весьма сожалею, что г-н де Кюстин явился в Россию для того, чтобы разыскивать там кремлевских ловеласов, ветхозаветных дон­жуанов и элегантных кучеров, в обществе которых он распивал шампанское в ходе оргии, о которой он мог бы промолчать из уважения к читатель­ницам...» (цит. по: Cadot. P. 273)-

С. 170. Судя по рассказам господ вертопрахов, московские мещанки ведут себя ничуть не более благонравно, нежели знатные дамы.— Ср. очерк русских нравов в письме художника О. Берне к жене из России от а6 ноября 1842 г.:

«Добро бы все это ^принужденный и холодный вид всех посетителей русских гостиных) способствовало улучшению нравов, однако здесь столь­ко же шлюх, сколько во всех других странах. Просто здесь изменам придают меньше значения и называют их оплошностями. На женщину, имеющую десять любовников, смотрят точно так же, как на ту, что имеет всего одного» (Durande. P. 215)-