Семиотика. «мы»/»они». Явно принадлежа к другим, «прогрессивное человечество» все равно говорит и реагирует как «мы».
Г.Г. Почепцов. Семиотика «мы»/»они». Явно принадлежа к другим, «прогрессивное человечество» все равно говорит и реагирует как «мы». Интересно, что постсоветская Россия вновь практически возвращается к тем же дореволюционным составляющим. Православие занимает (или имеет тенденцию занять) место в структуре власти. «Народность» сохраняет свой потенциальный характер. Ханна Арендт увидела в революции такие составляющие, как «начало», «новизна», «насилие» [11]. Подчеркнем, что первые две составляющие несут явно позитивный символизм. Общество умирает при отходе от инновативной деятельности. Идеологические коды, организующие нашу жизнь, несут явно системный характер. Случайное в них подлежит стиранию, в любом случае оно не будет подлежать размножению по разным каналам данного общества. В то же время «нужные» с точки зрения данной цивилизации сообщения подлежат обязательному умножению. К примеру, «Целина» Л. Брежнева существовала не только в рамках вербального текста, а читалась по радио, выходила в виде пластинок, попадала в школы, на театральную сцену. Таким образом для выхода данного типа сообщения использовались все имеющиеся в обществе «языки». Одним из объяснений данного системного феномена следует признать иерархический характер тоталитарной цивилизации. Вяч. Вс. Иванов говорит в этой связи о «холодной культуре» в смысле Леви-Строса. Если горячая культура сориентирована на открытие нового и необычного, то холодная культура стремится к повтору, отрицанию нового. Вяч. Вс. Иванов пишет: «Холодная культура занята учреждением Олимпа, ценности которого постоянны; такова была сталинская культура, все главное предпочитавшая сводить к одной снежной вершине. Ею могли оказаться и люди достойные (Павлов в физиологии и психологии или Станиславский в театре) или недостойные (Лысенко в биологии), но принцип единственности если и нарушался, то только для того, чтобы вместо смещенного наместника (часто покойного, например, Марра в языкознании) лишний раз утвердить самого Верховного Владыку, впадавшего вдобавок к своей обыч- Семиотика советской цивилизации ной паранойе еще и в старческий маразм и уже не желавшего ни с кем делить преимущества единовластного Гения всех времен» [70, с. 5—6]. Если мы возьмем элементарную первомайскую открытку времен социализма, то увидим на ней набор «Мир. Равенство. Братство». «Мир» отражает международную координату социализма. Следует признать, что именно эта координата занимала непропорционально большое место в жизни советского человека. Мы все время боролись за мир во всем мире вместе со всем прогрессивным человечеством. Заграничные типажи вроде Анжелы Дэвис становились частью обыденной жизни советского человека. На них всегда концентрировалось серьезное внимание пропаганды и, соответственно, массового сознания. В этом ряду стоят и Поль Робсон, и Ван Клиберн. Набор слоганов эпохи четко задавал ее координаты. Перечислим некоторые из них: — Партия — ум, несть и совесть эпохи. — Пролетарии всех стран, объединяйтесь. — СЛАВА КПСС (этот лозунг был переведен из вербальной в визуальную основу, поскольку многометровыми буквами высился повсюду). — Экономика должна быть экономной. — Наше дело правое, мы победим. — Органы не ошибаются. — Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме. — Новая историческая общность людей — советский народ. Этот набор задает определенную мифологию эпохи. При этом Д. Ольшанский написал, немного занижая статус подобных социальных мифов: «Миф, приобретающий политические рычага своего внедрения в жизнь и сознание людей, со временем становится почти что реальностью — особой квазиреальностью, которая вроде бы даже существует (как брежневская мифологема о "новой исторической общности", говорящей исключительно на русском языке), но при малейшем катаклизме рассыпается в силу отсутствия основания, фундамента, обеспечивающего ее существование» [129]. Г.Г. Почепцов. Семиотика Однако он не принимает во внимание того, что миф вполне хорошо функционирует в рамках своей собственной символической реальности. Только особые условия могут привести его в столкновение с подлинной реальностью. В нашем случае я имею в виду советскую мифологию, это произошло только при полной смене социальной системы. Мы акцентируем определенную непроверяемость мифа в рамках своей собственной системы, поскольку он входит в число ее аксиом. Мы можем только усилить и подтвердить эти аксиомы добавлением новой информации, но никак не отвергнуть их. Косвенное подтверждение именно такой трактовки современного мифа можно обнаружить в следующих словах Юрия Лотмана: «Миф всегда говорит обо мне. "Новость", анекдот повествуют о другом. Первое организует мир слушателя, второе добавляет интересные подробности к его знанию этого мира» [109, с. 210]. Столкновение советской мифологии с американской, например, только усиливает и ту, и другую, поскольку позиции «врага» в них занимали противоположные стороны. Наличие «американских империалистов — поджигателей войны» лишь подтверждает существование всех прочих аксиом советской мифологии. Миф позволяет определять категорию «МЫ» сквозь категорию «ОНИ». Категория «МЫ» также задается внутренними аксиомами типа «Коммунизм — это молодость мира и его возводить молодым». Задав последний параметр «молодой державы» удается косвенно подчеркнуть параметр «роста». И он действительно характеризовал СССР как количественно (типа целины), так и качественно (типа Днепрогэса). Шло покорение Северного полюса, космоса (сначала — стратосферы), горных вершин. Запад выполнял функции не только полюса, но и постоянного противника, который пытался то и дело свершать свои злые дела. Между полюсами «советское/буржуазное» стоят герои, призванные отражать удары, в том числе и идеологические. Дихотомия «герой/враг» несет с собой рассмотрение и мирных вопросов в этой области. Она реализуется также не только в метафорах, но и принятых в обществе типах одежды. Ср. воспоминание Л. Троцкого о Сталине: «Со времени Семиотика советской цивилизации гражданской войны Сталин всегда носит нечто вроде военной формы, чтобы напоминать о своей связи с армией: высокие сапоги, тужурку и брюки хаки» [175, с. 405]. То есть реализацией этого значения может слу^сить многое, что можно изобразить следующим образом:
Советский человек был свободен для осуществления героического поступка, обыденный поступок был неинтересным для общества. Героическая суть толкала общество на изобретение принципиально не встречающихся в жизни сочетаний, как, например, «летчик» + «без ног». Чем удивительнее было это сочетание, тем героичнее могло восприниматься повествование. В системе принципиально героической, в ее воображаемом мире приоритет отдавался именно подобным ситуациям. Но одновременно это очень оптимистическая система, она настолько заражала всех оптимизмом, что трудности рассматривались нами только как временные. Советская мифология была действительным генератором оптимизма. Это также четко фиксируется вождями в качестве неписаных правил. Например, А. Жданов именно этот срез ставит в вину А. Ахматовой: «Что поучительного могут дать произведения Ахматовой нашей молодежи? Ничего, кроме вреда. Эти произведения могут только посеять уныние, упадок духа, пессимизм, стремление уйти от насущных вопросов общественной жизни, отойти от широкой дороги общественной жизни и деятельности в узенький мирок личных переживаний. Как можно отдать в ее руки воспитание нашей молодежи?!» [175, с. 13]. Приведенная цитата выпячивает, помимо противопоставления «оптимизма/пессимизма», дихотомию «общественное/личное», где позитивно окрашенным может быть только «общественное». Все эти характеристики достаточно прозрачны. Так по поводу пессимизма А Жданов спрашивает: Г.Г. Почепцов. Семиотика «А что было бы, если бы мы воспитывали молодежь в духе уныния и неверия в наше дело? А было бы то, что мы не победили бы в Великой Отечественной войне. Именно потому, что советское государство и наша партия с помощью советской литературы воспитали нашу молодежь в духе бодрости, уверенности в своих силах, именно поэтому мы преодолели величайшие трудности в строительстве социализма и добились победы над немцами и японцами» [63, с.14]. Системность этого мира задана как четкими противопоставлениями, так и обязательной окрашенностью единиц в качестве положительных или отрицательных. Такая четкая картина мира позволяла многократно выйти на любую его точку. Например: учитель — это интеллигенция, т.е. нечто подозрительное, но зато у него может оказаться рабоче-крестьянское происхождение, что помогает нейтрализовать первый признак. Или у него ученики — рабочие, которые могут его перевоспитать. Таким образом присутствует уже несколько уровней генерализации, и мы можем «бродить» по подобной схеме бесконечно. Кстати, системность советской идеологии отмечают и западные исследователи. Подобная четкая картина мира имеет массу преимуществ, предопределяя в ряде случаев принятие решений, что в то же время являлось и негативной чертой. При этом и сторона «врага» столь же системна. Приведем в качестве подтверждения цитату из «Краткого курса». Речь идет о тех, кого наши успехи не приводят в состояние счастья: «Эти господа расценивали достижения рабочих и колхозников не с точки зрения интересов народа, который приветствовал каждое такое достижение, а с точки зрения интересов своей жалкой, оторванной от жизни и насквозь прогнившей фракционной группы. <...> А чтобы уберечь при этом свою жалкую группу от разоблачения и разгрома, они накинули на себя маску преданных партии людей, стали все больше и больше лебезить перед партией, славословить партию, пресмыкаться перед нею, продолжая на деле свою скрытую от глаз подрывную деятельность против рабочих и крестьян» [73, с. 310]. Здесь поведение врагов объясняется как их прошлым, так и их настоящим. В результате построена очень сложная Семиотика советской цивилизации схема, где «чужие», ведущие свое происхождение из дореволюционной эпохи, вредят успехам современным, но делают это, войдя в партию. Таким образом, враг может замаскироваться и в святая святых. С этой точки зрения враг даже более универсален, чем герой. Можно представить себе два параллельных механизма; генератор подвигов (героев) и генератор врагов, которые в социалистической модели мира функционировали наиболее эффективно. Мы уже говорили, что герой невозможен без врага. Мифология врага — это введение в массовое сознание определенных дестабилизирующих элементов. Во-первых, дестабилизация внешняя автоматически вызывает дестабилизацию внутри, т.е. вражеские действия извне изменяют атмосферу внутри. Во-вторых, дестабилизирующая координата очень серьезно модифицирует законы социального поведения в сторону более сильного управления. Можно привести ряд таких последствий: а) во время кризисов происходит объединение вокруг б) происходит более жесткое выполнение правил пове г) более поощряется становится наказание «еретиков» различного уровня. В целом можно сказать, что введенный в социум определенный объем «страшной» информации (пускай даже придуманного характера), серьезным образом тормозит все варианты анти-действий. Иван Грозный, бросая царство и уезжая в свою слободу, тем самым дестабилизировал обстановку. В результате у каждого терялась автоматизация действий. Сталин также моделировал свои подобные символические уходы. Таким образом, символическое пространство советского мира соткано из двух видов единиц: объединений концептов и противопоставлений концептов. Бинарное противопоставление единиц — это стандартное представление, принятое в семиотике. Мы дополняем его также понятием объединения, в котором задается иерархия сближенных концептов. Г.Г. Почепцов. Семиотика Объединения Обратите внимание, что все встретившиеся нам объединения имеют трехчленную структуру: рабочие—крестьяне— интеллигенция, партия—правительство—народ, Маркс—Энгельс—Ленин, партия—комсомол—пионерия. В этих наборах у трех различающихся единиц имеется одно общее качество, которое распространено неравномерно: у первой единицы его больше, у последней меньше. Удобно изобразить этри тройки в виде треугольника:
интеллигенция партия V 7 правительство народ Маркс \ / Энгельс Ленин партия \ / комсомол
пионерия При этом череда генсеков также может быть представлена в этом же виде, где третий член суммирует всех последующих генсеков, поскольку в них присутствует тенденция минимизациии качеств первых двух. Семиотика советской цивилизации 409 Ленин \7 Сталин иные генсеки Противопоставления Выпишем ряд противопоставлений, о которых шла речь выше. А затем попытаемся их проинтерпретировать:
Под мы/они, советское/буржуазное подходит реализация массы мифологем советского времени. Сюда же подпадает противопоставление: советской/царской России. Например: мы не рабы, рабы не мы. Или: привычный отсчет ситуации от данных 1913 г. Царское время выступает как нечто беспросветное, советское — иное. При этом противопоставление «мы»/»они» задает большой массив речевого поведения. Приведем пример из поездки Хрущева в Америку, вызвавший максимальный интенсив коммуникации именно в этой области: «Первые два дня в Америке прошли в идеологических дебатах. С каким-то болезненным сладострастием Никита Сергеевич рвался разъяснять американским бизнесменам, конгрессменам и политикам примитизированные до уровня средней школы азы марксизма-ленинизма. Для него, очевидно, это было своего рода самоутверждением, переходящим Г.Г. Почепцов. Семиотика порой в обыкновенное ребячество: за мной, мол, весь ход истории и деваться вам все равно некуда. Из выступления в выступление на разные лады он назойливо разыгрывал один и тот же спектакль: вы капиталисты, а мы коммунисты — давайте дружить и мирно соревноваться, а потом мы вас все равно закопаем» [56, с. 55]. Под физическим/интеллектуальным мы понимаем то, что затем реализуется в противопоставлении рабочий-колхозник/интеллигенция. Советский герой всегда принципиально физически превосходит, возможно, даже более интеллектуального (и от этого более «гнилого» по своей сути) противника — например, белогвардейского генерала побеждает красный командир, не кончавший академий. Противопоставление военный/гражданский задает особый статус военных в сталинской модели мира. Вспомним, как в фильме «Трактористы» аргументом за работу на тракторе было то, что так можно стать танкистом. В этой систематике особой любовью пользовались не просто военные, а летчики и танкисты. Весь киномир в основном строился вокруг них. Противопоставление партия/народ было всегда выражено достаточно четко, что можно подцвердить многочисленными примерами. Приведем один из них — последнее предложение из «Истории западноевропейской философии» Г. Александрова, одной из знаковых книг данной эпохи: «Советские люди обязаны непрестанно изучать великий исторический опыт нашей партии, ее теорию о законах развития общества, уметь руководствоваться этим учением в своей деятельности» [6, с. 481]. Значимым туг является задаваемая обязательность поведения, что четко выражает тип противопоставления. Противопоставление техническое/природное с приоритетом, отданном природному, отражает основное противопоставление советского государства, выраженное в структуре «государственное/личное». Если западная модель устройства отдает приоритет «личному», а «государственное» рассматривает как помощь «личному» в его саморазвитии, то советская модель, наоборот, отдает приоритет «государственному». Отсюда любовь к «техническому» как реализации Семиотика советской цивилизации «государственного», а не «природного», которое в этом плане более приближено к «личному». Отсюда проистекают и другие особенности типа моделирования героя как овдаю-щего свою биологическую жизнь ради жизни государства. Можно представить себе следующую градацию приоритетов в западной и советской модели:
В результате в западной и советской моделях все равно происходит рост и укрепление государства, но с разными целями. В рамках западной модели личное обеспечивается за счет государства. Отсюда же и разный болевой порог, свойственным этим двум цивилизационным вариантам. Если, например, для США гибель нескольких десятков человек перерастает в масштабы национальной трагедии, то для истории советского государства гибель миллионов не приводит к существенным последствиям. Отсюда советская аксиома: государство всегда право (органы не ошибаются), а уровень ошибки смещен на личностный уровень. Способы порождения истины в данных цивилизацион-ных вариантах также закреплены за разными уровнями: государственный — для советской модели, личностный — для западной. 75% населения США вовлечены в разного рода добровольные объединения, что также демонстрирует порождение своей собственной модели мира в рамках подобного объединения. Вероятно, возможно построение иной модели данной цивилизации с акцентом на иных признаках. И. Кондаков пишет: «Тоталитарная культура в своей приверженности к мифологическим архетипам консервативна и архаична; ее любимые образы — атлет, борец, вооруженный воин, готовые к преодолению трудностей, выполнению почетного задания или подвига; дородная мать героиня, воплощающая плодородие земли и продолжение рода; умиротворенный и величественный вождь, снисходящий до общения с простым на- Г.Г. Почепцов. Семиотика родом или взирающий на него с высоты; ликующие и воодушевленные массы, объединенные в торжественном шествии, военном или спортивном параде, в боевом строю или трудовом порыве; семейная идиллия как символ всеобщего счастья и пр.» [87, с. 261]. Здесь конкретные образы уже более интересны, поскольку задают реализацию конкретных идеологем советского общества. Выше мы рассмотрели два типа противопоставлений: одни вдут по водоразделу «свой»/»чужой», другие отражают наличие качества в рамках категории «свой». При этом идеология пыталась примирить, свести воедино некоторые типы противопоставлений. Например, смычка города и деревни. Или такой пример, как народная армия. Все эти типы противопоставлений активно вводились песенными мифологемами типа «непобедимая и легендарная». Подобный тип внедрения в массовое сознание характерен тем, что позволяет вводить целые блоки мифологемы, даже без их понимания. По этой причине не может быть и отторжения подобных песенных тем. Характерным для советской семиотической схемы было наличие определенных семиотических двойников, где одна единица служила прототипом для остальных. Например: Ленин продолжался в любом из генсеков. С одной стороны, Ленин был недосягаем для всех остальных, но в каждом последующем генсеке воплощалась его частица. Аналогично, Стаханов порождал стахановцев, Гастелло — продолжателей его подвига. Эта схема пронизывает всю советскую действительность, задавая ее в сильной степени «цитатный характер». Это реализовалось как в бесконечном числе юбилеев, так и в бесконечном числе цитат классиков марксизма-ленинизма, которыми должны были насыщаться тексты. Подобная системная картина мира не требует времени на раздумывание, куда поместить какой-то объект, сетка уже выработана. В подобной системе необходимо лишь решать, что это за объект, оценка же его автоматически предрешена. Подобные коды имеет любое государство. Особенность тоталитарных кодов состоит в том, что они не допускают Семиотика советской цивилизации ___________ 413 разночтений, и множество перекодировок все равно должно завершаться единым результатом. Все разнообразные сообщения ведут к одному прочтению: мощь и сила советского государства стали еще больше. Тоталитарные коды характерны еще и тем, что любые виды коммуникативных цепочек носят идеологический характер. И семья, и еда, и прическа, — все это все равно оказывается в конце концов идеологически окрашенным. Семиотические коды социализма несомненно доказывают свою жизненность тем, что до трети населения в странах СНГ и сегодня придерживаются данной идеологии даже при полной смене контекста. Исчезновение поддерживающей их пропагандистской машины никоим образом не поколебало глубин массового сознания.
|
