Фирдауси

Абу ал-Касим Фирдауси — великий эпический поэт, известнейший литератор и предмет величайшей национальной гордости Ирана. Имен­но вследствие величия его биография обросла всевозможными легендарными подробностями. Самый древний источник, рассказывающий о жизни поэта, — житие Чахар макала (Четыре беседы) Низами ‘Арузи, написанное в 550 г. л. х./1155 г., т. е. примерно через 150 лет после кончины Фирдауси. В части, касающейся поэзии (вторая беседа, девятый рассказ), Низами ‘Арузисообщает, что «Абу ал-Касим Фирдаусибыл по происхождению из крестьян Туса. Родился он в деревне Баж, в уезде Табаран» [235].

После Низами ‘АрузиФирдаусиупомянул ал-Бундарив арабском переводе Шах-нама, который был сделан примерно в 620 г. л. х./1223 г. После ал-Бундарио Фирдаусиговорит Закарийа б. Ахмад б. Махмуд Казвини(682 г. л. х./1283 г.) в своей книге Асар ал-билад (Памятники стран), где, в частности, приводится известная история о столкновении Фирдаусис ‘Унсури, ‘Асджадии Фаррухи. После Казвиниимя Фирдаусиупоминалось Хамд Аллахом Мустауфив книге Тарих-и гузида (Избранная история, 730 г. л. х./1330 г.), Мухаммадом ‘Ауфив книге Лубаб ал-албаб в VII в. л. х./XIII в., Даулат-шахомв Тазкират ал-шу‘ара (Житиях поэтов)в IX в. л. х./XV в. Более поздние источники прямо или косвенно заимствовали информацию из упомянутых произведений. В целом в отношении каждого поэта можно сказать, что по мере увеличения временной дистанции между его эпохой и временем написания книги о нем снижается и достоверность упомянутой в этой книге информации.

В старинных книгах имя самого поэта и его отца (по свидетельству ал-Бундари) неоднократно упоминается как Мансур б. Хасан, тогда как Абу ал-Касим было его прозвищем- куньей. Имеются различные предания о его имени, где его называют Хасаном, Ахмадом и Мансуром, а его отца ‘Али, Исхак б. Шараф-шах и Ахмад б. Фаррух [236].

По свидетельству книги Четыре беседы, он был родом из деревни Бажв Табаране(область Тус), находившейся между Тусоми Ниша­пуром. Дата его рождения точно не известна, но можно предположить, что он родился примерно в 329—330 гг. л. х./940—941 гг., ибо в 384 г. л. х./994 г., во время коронации султана Махмуда Газнави, ему было 58 лет.

Когда мне было 58 лет,

Я был молод, и все прошло, как в молодости.

В другом месте он так говорит об окончании работы над Шах-нама:

Лета мои пришли к 71 году,

И небо встало под моим стихом.

Иными словами, примерно в 400 г. л. х./1009 г., когда поэт закончил Шах-нама, ему был 71 год, из чего можно сделать вывод, что родился он в 329 или 330 г. л. х./940 или 941 г. Нольдеке [237] датирует его рождение 323 или 324 г. л. х./934 или 935 г., и Фурузанфарс ним соглашается [238]. Как свидетельствует Низами ‘Арузи, в своем родном селении поэт жил в полном достатке и ни от кого не зависел. Сам Фирдауситак говорит об этом в Шах-нама:

Эй, судьба-перевертыш,

Чего ты хочешь от неимущего старика.

Когда я был молод, ты высоко меня ставила,

А в старости унизила меня.

Сочиняя Шах-нама в течение 30 лет, Фирдаусиутратил все свое богатство, оказавшись в старости в незавидном положении неимущего:

Не бразды, а трость дали мне годы,

Разошлось имущество, перевернулась судьба…

Два моих уха и две ноги забрала газель,

Бедность и годы отняли силы.

Из Шах-нама становится ясно, что Фирдаусидосконально знал не только персидский язык и литературу, но и хорошо был знаком с арабской словесностью, но достоверных сведений об этом у нас нет. Вначале он с большим желанием и интересом искал и собирал иранские сказки и предания, и его семья помогала ему в этом. Пока поэт не впал в бедность и нищету, он не обращал внимания на шахский двор и не ожидал монарших подарков [239]. Начало работы над Шах-нама относится к периоду после убийства Дакикив 369 или 367 г. л. х./979 или 977 г. Первый рассказ поэмы — сказание о Бижанеи Маниже, или о битве Бижана, которое является одним из древних и известных повествований. Можно сделать вывод, что Фирдаусине заимствовал этот рассказ из Шах-нама-йи Абу Мансури, так как он познакомился с этим текстом только несколько лет спустя после смерти Дакики. Сам он в предисловии пишет, что какая-то женщина пересказала ему историю о Бижанеи Маниже, записанную в старое время:

Этот идол доброты прочитала расссказ,

Записанный когда-то давно.

Фирдаусиотдельно сочинил и некоторые другие рассказы, в частности повествование о Сухрабе, Акван-дивеи битвах Рустама [240]. Однако, видимо, нет полной ясности в том, что касается истории создания этих сказаний. Таким образом, не представляется возможным дать точную датировку создания основной части сказаний кроме повести о Сийавуше(387 г. л. х./997 г.), повести о Кай-Хусрау, написанной вслед за историей о Сийавуше, и сказания об охоте Рустамав угодьях Афрасийаба(389 г. л. х./999 г.).

Видимо, кто-то из друзей Фирдаусипередал ему экземпляр Шах-нама-йи Абу Мансури, которым пользовался убитый Дакики. Опираясь на этот текст, Фирдаусиначал писать свой стихотворный вариант Книги царей, стремясь упорядочить и кодифицировать весь имеющийся материал. Это произошло примерно в 371 г. л. х./ 981г., ибо Фирдаусирассказывает о неспокойной обстановке в тогдашнем Хорасане, что было связано с ожесточенной войной между Саманидамии Буидами.

Начиная работать над Шах-нама, Фирдаусипользовался покрови­тельством правителя ТусаХусайна (Хуййа) Кутайбы [241]. Ему помогали ‘Али Дайлам(переписчик) и Абу Дулаф(рассказчик). По словам Низами ‘Арузи, правитель Тусадаже освободил его от обязанности упла­чивать подати.

То, что авторы различных тазкира называли его «крестьянином», не говорит о том, что он действительно был землепашцем. Старинное значение слова дихкан следует истолковывать как «землевладелец», «владелец больших земельных площадей», а потому более подходящим словом здесь является слово диххуда. В IV в. л. х./X в. эта прослойка жила свободно и в довольстве, занимаясь преимущественно во­просами национальной иранской истории и культуры. В то время иран­цы всерьез думали о том, чтобы восстановить свои древние обычаи и традиции доисламского периода, а потому считали своим долгом записать все, что было связано с национальной историей и культурой. Одним из занятий в этой области было собирание и запись национальных сказаний и преданий. Эти сборники составлялись под названием Хутай-намак. Из самых ранних сборников такого рода в IV в. л. х./ X в. были написанные в прозе Шах-нама Абу ал-Му’аййида Балхии Шах-нама Абу ‘Али Мухаммада б. Ахмада ал-Балхи. Третьей стала Шах-нама Фирдауси [242].

Источниками материала для Шах-нама стали Авеста и сочинения, относящиеся к Авесте, а именно Бундахишн и Динкарт. Рассказы о Йаздане(Боге), Ахримане, сказания о Зартуште, о сотворении мира, сказания о Кийумарсеи Кийанидах, история о Джаме, Фаридунеи т. д. — все это было взято из Авесты. Некоторые из этих сказаний (повесть о Джаме, Кавеи Кай-Кавусе) восходят к общеарийским сказаниям и легендам, а какие-то даже имеют общие индоевропейские кор­ни (повесть о том, как Залавскармливали молоком животных, о неуязвимости меднотелого Исфандийара, рассказ о семи препятствиях). Ска­зания о Рустамеи Исфандийареуже после Ахеменидовбыли почерп­нуты из других иранских источников. Большая часть этих преданий вошла в среднеперсидскую книгу царей — Хутай-намак. Повесть об Искандарезаимствована из греческих источников, переведенных на сирийский и арабский языки, откуда уже вошла в иранский языковой ареал [243].

Но важнейшим источником Шах-нама Фирдаусистала Шах-нама-йи Абу Мансури, составленная в начале четвертого столетия по приказу Абу Мансура Мухаммада б. ‘Абд ал-Раззака Туси. Последним сочинителем Шах-нама до Фирдаусибыл Дакики Туси, который начал писать Шах-нама в стихах, 1000 байтов из которых (касающихся описания появления Зартуштаи битвы Гуштасбас Арджасбом) Фирдаусивставил в свой текст.

Дакики (настоящее имя Абу Мансур Мухаммад б. Ахмад), стал вторым поэтом, взявшимся написать Шах-нама в стихотворной форме. Как говорит ‘Ауфи, его назвали Дакики(от дакик — «точный») за точность в подборе слов и плавность повествования. Впрочем, некоторые полагают, что это прозвище происходит от другого значения слова дакик — «мука», имея в виду, что он, его отец или предки занимались продажей муки [244]. Он родился примерно в 330 г. л. х./ 941 г. и еще в молодом возрасте между 365 и 370 гг. л. х./между 975 и 980 гг. был убит [245]. Хидайатв книге Маджма‘ ал-фусаха (Собрание красноречивых) указывает, что одни также называли его Балхи, тогда как другие — Самарканди [246]. Дакикибыл зороастрийцем, что становится совершенно очевидно из его стихов. В конце жизни он стал сочинять Шах-нама в стихах, это доказывает, что он был тогда известным поэтом. Фирдаусиотзывается о нем как о велеречивом поэте, мастере слова и человеке с легким характером. Он стал писать Шах-нама по указанию Нуха б. Мансура Самани(365—387 гг. л. х./975—997 гг.), который считал себя покровителем иранской культуры. Дакикизанялся этой работой после 346 г. л. х./957 г., ибо Шах-нама-йи Абу Мансури получила распространение в Хорасанеуже по­сле указанного года. Но Дакикине успел сочинить и 1000 байтов, как был убит гуламом [247]. Эта тысяча байтов Дакикив Шах-нама начина­ется с рассказа о Гуштасбеи его восхождении на трон и заканчивается тем, как туранец Арджасбнаправляется на вторую войну против Гуштасба, причем повествование обрывается внезапно. Тематика этих 1000 байтов Дакикисовпадает с содержанием эпической книги Айаткар-и Зариран, которая, видимо, была использована и при создании Шах-нама-йи Абу Мансури. 1000 байтов Дакикитакже известны под названием Гуштасб-нама, и написаны они тем же стихотворным размером, что и Шах-нама. Кроме этих байтов от Дакикиостались также другие стихи панегирического содержания и несколько касид.

Итак, Фирдаусипосле смерти Дакикиполучил необходимые материалы и начал на их основе работу по составлению поэтического эпоса, и эта многотрудная работа продолжалась 30 лет, завершившись в 401—402 гг. л. х./1010—1011 гг. Видимо, эта дата относится ко времени последней редакции, которой Фирдаусиподверг поэтический текст, тогда как первый экземпляр Шах-нама был, возможно, готов уже в 384 г. л. х./994 г.[248] Фирдаусирешил преподнести свой труд шахскому двору, единственно ко­торого столь величественный труд и был достоин. Правителем в то время был султан Махмуд Газнави, как об этом сообщают житийные источники. Встреча произошла, когда Фирдаусибыло 65 или 66 лет, т. е. в 394 или 395 г. л. х./1003 или 1004 г. Рассказывают, что в то время Фирдаусипопал в очень сложное финансо­вое положение, обеднел и лишился своего имущества, а также страдал от старческой немощи и недомоганий. При посредничестве одного из министров двора по имени Абу ал-’Аббас Фазл б. Ахмад Исфарайнион попал во дворец Газнавидов, чтобы представить свой труд. Низами ‘Арузитак описывает эту встречу: «Фирдаусивзял книгу и отправился к правителю в Газни, представил Шах-намакрупному придворному Ахмаду Хасану Катибуи был принят». Но у этого министра, занимавшего высокий пост, были при дворе и недоброжелатели, которые лестью и притворством пытались ослабить его позиции. Пытаясь унизить министра, они стали унижать и Фирдауси, и его труд. Его ославили как рафизита и му‘тазилита, о чем пишет и сам поэт.

Султан даровал поэту 20 тысяч дирхамов, чем очень опечалил его и ранил его душу. Фирдаусиразделил монаршее вознаграждение между банщиками и виноторговцами и, опасаясь наказания со стороны султана, ночью выехал из Газнив Герат, а оттуда вернулся в Тус. Он взял Шах-нама и отправился в Мазандаран, к местному шаху Шахрийару б. Ширвину. Там же он сочинил 100 байтов, содержащих инвективы в адрес султана Махмуда Газнави, но этот шах купил инвективное послание Фирдаусиза 100 тысяч дирхамов. Приведем один известный байт из этого письма:

Среди его людей не было великих,

Поэтому он не слышал имен великих.

Позднее Махмуд Газнависожалел о своем поведении и даже решил достойно заплатить поэту за его тридцатилетний труд. Низами ‘Арузитак рассказывает об этом:

«В 514 г. л. х./1120 г. слышал в Нишапуреот амира Му‘иззиследующее: „Слышал от амира ‘Абд ал-Раззакав Тусе, что он сказал: когда Махмудбыл в Индии, направил к нему посланника с приказанием приехать к его двору и служить там. На следующий день султан восседал вместе со своими приближенными, когда возвратился посланный к Фирдаусигонец. Султан спросил визиря, какой был дан ответ, на что тот привел один байт из Фирдауси:

Если ответ сойдет только с моих уст,

То я и булава, и поле брани, и Афрасийаб.

Махмуд тогда сказал: «Почему такой вызывающий байт?» Визирь ответил: бедный Абу ал-Касим Фирдауси25 лет трудился в поте лица своего, создал такую книгу, но ничего за это не получил. Махмудсказал: «Хорошо сделал, что напомнил мне об этом, ибо я сожалею о том, что сделал. Этот благородный человек был обижен мною. Напомни мне в Газничто-нибудь ему послать»“» [249]. Но когда Махмудвсе же решил заплатить Фирдаусиза его труд, великий поэт из Тусауже покинул этот бренный мир. Когда в одни ворота города Табаранавходила процессия, везущая вознаграждение поэту, из других ворот выходила похоронная процессия с телом Фирдауси. Это произошло примерно в 411 г. л. х./1020 г. После смерти поэта один из проповедников в упомянутом городе не разрешил его там же похоронить на мусуль­манском кладбище, ибо его оклеветали как рафизита. Поэтому поэт был похоронен в своей усадьбе в саду, сохранившемся до сих пор. У Фирдаусиосталась дочь, после смерти отца она отказалась принять вознаграждение от Махмуда Газнави. Говорят, что у него был и сын, который умер в возрасте 37 лет при жизни отца. Сам Фирдаусисказал об этом так:

Вот жизнь прошла, мне шестьдесят шестой,

Не надо мне гоняться за тщетой.

Был мой черед покинуть этот свет,

А милый сын ушел во цвете лет.

Тридцать седьмой зимы не пережил он,

Обманутый в мечтах, решил уйти он.

Сам Фирдаусиникогда не называл свою книгу Шах-нама. Во всем тексте эпической поэмы ни разу это название не встречается. Но поэты и литераторы посчитали необходимым назвать этот труд именно так. Асади Тусичерез 50 лет после Фирдаусиписал:

Фирдауси, чистый человек из Туса,

Сотворил великолепное произведение,

Он украсил мир своей Шах-нама,

Этому произведению захотел дать благородное название [250].

А Низами ‘Арузитак сказал о Фирдауси: «Абу ал-Касим Фирдаусинаписал в стихах Шах-нама» [251]. Важно отметить, что в IV и V вв. л. х. Шах-нама было общим названием для книг о древней истории. Видимо, это был дословный перевод среднеперсидского хутай-намак. Слово «Шах-нама» (с первым долгим «а») не вписывалось в поэтический размер, но с кратким первым «а» оно могло быть использовано в стихах. Но даже в такой форме этого слова нет в произведении Фирдауси.

В Шах-нама Фирдаусипо-разному называет свою книгу, а именно: Нама-йи бастан (Сказание о прошлом), Намварнама-йи бастан (Сказание о знаменитых людях прошлого), Нама-йи намвар-и шахрийар (Сказание о знаменитых царях) и Нама-йи шахрийаран (Сказание о царях). Он использовал слово «наме», которое означало также и «книгу». Поэтому название Шах-нама, получившее известность в наше время, не было дано этому произведению самим автором.

Это произведение состоит примерно из 60 тысяч байтов. Кажется, сам поэт также отмечает это число, сообщая, что в его труде 6 «биваров» (1 бивар = 10 000 байтов):

Оставил ему на память эту книгу,

Число байтов которой дошло до шести биваров.

Но в наше время в большинстве списков имеется от 48 до 52 тысяч байтов. В некоторых списках можно обнаружить 55 тысяч байтов, но там есть дополнительные неавторские вставки. В Шах-нама использован размер фа‘улун-фа‘улун-фа‘улун-фа‘ул, и она сочинена в распро­страненной в персидской поэзии форме маснави, которая очень хорошо подходит для произведений повествовательного плана. В начале каждого повествования Фирдаусив нескольких байтах приводит его краткое содержание, отражающее взгляды поэта относительно данного сказания и его оценку. Иногда он выходит за рамки простого изложения содержания и включает в это вступление философские и теологические вопросы, как это видно в рассказах о Рустамеи Сухрабе, а также о Рустамеи Исфандийаре. Этим приемом активно пользовались и греческие драматурги-трагики, как то: Софокл, Еврипиди более позд­ние авторы.

После такого вступления Фирдаусипереходит непосредственно к повествованию и своим особым языком и стилем доводит его до завершения. Интересно отметить, что на всех этапах повествования чувствуется активное присутствие самого Фирдауси, который иногда выражает сочувствие своим героям, делая это очень искусно и красиво. Так, в сказании о Рустамеи Сухрабе, представляющем собой замечательный образец трагедии в мировой литературе, после того, как Рустамубивает Сухрабаи понимает, что убитый богатырь — это его сын, поэт, объятый печалью, говорит:

Когда Рустамуслышал речь его,

Сознанье омрачилось у него.

Весь мир померк. Утративши надежду,

Он бился оземь, рвал свою одежду.

Рустамсвои ланиты в кровь терзал,

Бил в грудь себя, седые кудри рвал.

Он, спешась, прахом темя осыпал,

Согнулся, будто вдвое старше стал.

Перевернулась бытия страница,

И, верно, было так должно случиться!

Ценность Шах-нама определяется не только великолепным высоким стилем этого произведения, но и бережным отношением к древним сказаниям, описаниями природных ландшафтов, полей сражений, богатырей, назидательными мотивами и большой мудростью автора. Очень много можно отдельно говорить о том, что Фирдаусив своем сочинении досконально соблюдал все правила искусства эпического повествования [252].

Самыми характерными признаками особого стиля Фирдаусиявляются склонность к использованию слов, содержащих звуки «з», «ж», «к», «г» и «б», особое внимание к выбору слов эпического характера, в частности военной терминологии того времени, описание картин сражений и сравнительно незначительное использование арабской лексики в тексте Шах-нама. Осевой темой, пронизывающей все поэтические сравнения, описания и фантастические образы в Шах-нама, является эпическая. В целом именно природные и эпические сравнения и метафоры составляют основные признаки Шах-нама [253]. Кроме того, в этом произведении можно найти многочисленные материалы из области мифологии, этнологии, социологии, психологии и истории.

Значение Шах-нама с самых первых веков существования этого произведения было осознано не только в Иране, но и в других странах. Первый перевод Шах-нама выполнен в 620—624 гг. л. х./1223—1227 гг. на арабский язык ал-Бундари ал-Исфахани. В 916 г. л. х./ 1510 г. ‘Али Афандипереложил текст Шах-нама на турецкий язык. В Европе были также сделаны переводы на французский (Жюль Моль), немецкий (сказание о Рустамеи Сухрабе, переводчики Шаки Фридрих Рюкерт), английски[HH4] й (Аткинсон), итальянский (Пицци) и русский (Жуковский) языки [254].

Чтобы лучше познакомиться с искусством Фирдауси, приведем здесь начало одного из известнейших сказаний Шах-нама —«Рустами Исфандийар» в сокращенном виде (в 100 байтах). Это повествование в различных рукописных источниках занимает от 1665 до 1675 бай­тов [255]. В сказании действуют три основных героя: Рустам, богатырь и основной герой Шах-нама, которому в этом сказании уже исполнилось более 500 лет, Исфандийар-неуязвимый, активно проповедующий зороастризм и выступающий в качестве оппонента Рустама(он был одновременно и принцем и богатырем, причем в Шах-нама больше нет героев, которые совмещали бы в себе оба эти качества; единственная его мечта состоит в том, чтобы с помощью своей богатырской силы сесть на шахский трон, что ему в конце концов не удается), Гуштасб, сын Лухрасбаи отец Исфандийара, человек, который сталкивается с тяжелой нравственной дилеммой, будучи, с одной стороны отцом, а с другой — падишахом; несмотря на увещевания мудрого Джамасба, он сознательно посылает Исфандийарана верную смерть. Кроме них в этом сказании действуют и другие персонажи [256].

Кульминация рассказа — схватка между Рустамоми Исфандийаром. Нольдекесо ссылкой на Шпигеля пишет, что Исфандийар — это религиозный герой зороастрийских жрецов, который обладает большим преимуществом перед Рустамом [257]. Его отец Гуштасбповелевает ему выйти на бой с Рустамом. Исфандийарпризывает Рустамапри­нять более верную религию и под этим предлогом хочет, чтобы тот сдался, но Рустамна это не соглашается. Становится ясно, что битва между двумя богатырями неизбежна. Рустамухорошо известно, что всякий, кто убьет Исфандийара, умрет в этом мире в страшных мучениях, а в загробном мире понесет тяжелое наказание за содеянное. Но если Рустамсдастся в этот раз, то вся его предыдущая слава как великого богатыря пойдет прахом. Битва между этими двумя богатырями — это, по сути, битва между свободой и рабством, старостью и молодостью, старым и новым, разумом и рабской покорностью, судьбой и волей человека и в конечном итоге — между жизнью и смертью [258]. Именно тогда, когда Исфандийарставит Рустамаперед выбором между спокойствием в рабстве и свободой, ведущей к смерти, повествование достигает высшей точки своего напряжения. Рустамизумлен, ибо даже его богатырская сила ничего не может поделать с Исфандийаром. Тогда он вынужден прибегнуть к магии, и именно это обращение к сверхъестественным силам [HH5] позволяет Рустамусправиться с его противником. Когда Рустамс помощью Залаприканчивает Исфандийара, тот наконец начинает понимать, что все его предыдущие волнения и желания были пусты и ничтожны. Исфандийар, который когда-то стал сильнее, чем лев, теперь ничего не мог противопоставить тамарисковому посоху Рустама. С самого начала он понимал, что Рустамне тот человек, который смирится и покорится. Поэтому он просит своего отца послать его на бой с другим богатырем. Но Гуштасб, главный зачинщик этой схватки, был больше озабочен судьбой своего шахского трона, чем судьбой сына. Фактически в этом повествовании он сам способствовал смерти своего сына. Во всей Шах-нама не найдется другого человека, который был бы столь же преступен и хладнокровен, убивая свое собственное дитя. В этом он очень отличается от Кай-Хусрау. Гуштасб — царь заговоров и эгоизма [259].

Начало сказания о Рустамеи Исфандийаре

Умолк Рустам. Исфандийар поднялся

И, как апрель прекрасный, рассмеялся.

От тех речей Рустамовых огнем

Он запылал. Вскипело сердце в нем.

Сказал: «О битвах и трудах Рустама

Внимал я жалобам в словах Рустама.

Теперь послушай о моих делах,

Как я надменных растоптал во прах.

Все помнят, как во имя веры правой

Меч на Арджасбаподнял я со славой.

Я тонущего в сквернах ниспроверг,

Владычество неверных ниспроверг.

Я сын царя природного Гуштасба,

И внук я благородного Лухрасба.

Авранди-шах — Лухрасба был отец,

Прославлен в мире был его венец.

Авранди-шах рожден был Кай-Пашином,

А Кай-Пашин был Кай-Кубадасыном,

Чей выше звезд стоял великий трон,

Кто был так щедро небом одарен.

И так до Фаридунамы дойдем, —

Он древа Каев древним был стволом.

Мой дед по матери, кайсар великий —

Румийских стран и западный владыка.

Тот царь кайсар от Салмарод ведет, —

Могучий это, справедливый род.

А Салм был Фаридуна ветвь и плод,

А Фаридун — Ирана был оплот.

Ты у царей — отцов моих счастливых,

Вождей великих и благочестивых

Был верным уважаемым слугой, —

Тем не хочу гордиться пред тобой!

Царями трон тебе дарован твой,

Хоть ты царям и зло творил порой.

Вниманье моему яви рассказу,

А ложь скажу — прерви рассказ мой сразу!

С тех пор как дед возвел отца на трон,

Я был бронею браней облачен:

Я воевал с врагами правой веры,

Побил неверных без числа и меры.

Когда ж меня Гуразмоклеветал

И в Гумбаданеузником я стал,

Вернулись орды из туранских далей,

Несчастного Лухрасбарастерзали.

Тогда Гуштасб — смятеньем обуян —

Послал Джамасбав крепость Гумбадан.

Когда Джамасбменя в цепях увидел,

Не слезы – кровь в моих глазах увидел, —

С собой привел он в башню кузнецов,

Чтоб отпереть замки моих оков.

Страх овладел послом и кузнецами,

Когда я встал и загремел цепями.

Сломал ошейник, на глазах толпы

Порвал оковы, повалил столпы.

На скакуна вскочил я вороного

И поскакал царю на помощь снова.

И от меня бежал, покинув стан,

Арджасб, туранский лев и пахлаван.

Облекшись панцирем железнобронным,

Погнался я за тигром разъяренным.

Мир не забудет подвигов моих;

Я дивов истребил и львов степных.

Взял Руиндижи на стенах крутых

Настиг врагов и уничтожил их.

Чьи столь великий труд свершали руки?

А что там вынес я! Такие муки

Не испытал онагр, голодным львом

В пустыне раздираемый живьем!

А акула стольких мук не выносила

В тот час, как крюк смертельный проглотила!

Был медностенный замок на скале,

Тонувший в облаках, в небесной мгле.

Шли Фаридуни Туртуда с войсками,

Но неприступен был за облаками

Оплот язычников на кручах скал.

А я пришел — их ужас обуял!

Я взял тот грозный замок на вершине,

Разбил кумиры в капище твердыни.

На жертвенниках мной огонь зажжен,

Что был Зартуштомс неба принесен.

Нигде теперь врагов Ирананет!

Ни войск, ни шаха у Турананет!

Вернулся я, прославленный в боях,

В Иран, где правит величавый шах.

Но, вижу, затянулись речи наши.

Вина ты жаждешь — так подымем чаши!»

Восхваление Рустамомсвоего могущества

«Деянья наши, — вымолвил Рустам, —

Бессмертным станут памятником нам.

Будь благосклонен и послушай слово

Бывалого богатыря седого!

Когда б я не пошел в Мазандаран

С мечом, с копьем тяжелым, как таран,

Где в кандалах томился Кай-Кавус

И с ним слепые Гив, Гударзи Тус, —

Кто б положил конец их тяжкой муке?

Кто б на Див-и сафидаподнял руки?

Где б Кай-Кавусспасение обрел?

Кто б шахский воротил ему престол?

Был мною шах освобожден великий,

Поставлен на иранский трон владыкой!

Главы врагов я отрывал от тел,

Не саван их тела, а прах одел.

Мне друг в боях был Рахшогненноярый,

А старый меч мой щедр был на удары.

Когда ж Кавус вошел в Хамаваран

И вновь подставил шею под аркан —

Собрал тогда я воинство в Иране,

Богатырей повел на поле брани.

Царя врагов я выбил из седла,

Сразил его, как божия стрела.

Вновь из темницы вывел я Кавуса,

Оковы снял с Гударза, Гива, Туса.

Афрасийаб, пока я вел войну,

Ударил на Иранскую страну,

Привел войска, подобно грозным тучам.

И вновь я полетел на бой с могучим.

Когда я оказался под ночною тьмой,

Не грезился мне отдых и покой.

Афрасийаб, мое увидя знамя,

Вдали сверкающее, словно пламя,

Услышав ржанье моего коня, —

Все бросил, спасся бегством от меня.

Но если б Кай-Кавусая не спас —

И Сийавушане было б у вас,

И Кай-Хусраваслава б не сияла!

А от него берет начало,

…………………………………............…

…………………………………............…

…………………………………............…

……………………………….............…...

Эй, шах! Вот я большую прожил жизнь, —

На разум мой, на опыт положись.

Порукой – честь! Тебя я властелином

Поставлю над Ираноми над Чином.

Когда ж сковать меня ты вздумаешь, о шах,

Корысти не найдешь ты в тех цепях.

Как я примчусь на бой, как взвею прах —

Меж небом и землей посею страх!

Был я великим, счет терял победам,

Когда Лухрасббыл никому не ведом.

Имел я эти земли, этот дом,

Когда Гуштасббыл в Румекузнецом.

Что ж ты кичишься предо мной венцом,

Гуштасбовым престолом и кольцом?

Был молод, поседел я чередом,

Но я не ведал о стыде таком:

„Иди! Свяжи Рустама! “ — кто так скажет?

Мне сам творец вселенной рук не свяжет!

Вот в оправданьях унижаюсь я.

Речей довольно! Щит мой — честь моя!»

И рассмеялся Руинтан могучий,

Встал, плечи распрямил и стан могучий.

«Эй, муж слоноподобный! — молвил царь. —

Все это о тебе слыхал я встарь!

Как львиное бедро — десница,

А шея – мне драконьей крепче мнится».

Так говоря, он руку старцу жал

И разговор с улыбкой продолжал.

Так руку жал, что сок кровавый на пол

Из-под ногтей Рустамовых закапал.

Рустамне дрогнул, руку сжал в ответ

Исфандийаруи сказал в ответ:

«Блажен Гуштасби славой властелина,

И тем, что породил такого сына!

Четырежды блажен могучий род,

Чьей ветви цвет вовек не отцветет!»

Так говоря, кивал он белой бровью,

Сжимая руку шаха. Черной кровью

Рука у Руинтана налилась,

Но тот не дрогнул и сказал, смеясь:

«Эй, лев! Сегодня пить со мною будешь!

А завтра утром о пирах забудешь!

Как завтра утром стану в стремена,

Надену шлем, броню на рамена —

Ты жизнь сочтешь за тягостную ношу,

Когда тебя копьем с седла я сброшу.

Свяжу тебя и к шаху приведу,

Но знай — не на позор, не на беду.

Скажу: „Вот он! Вины на нем не знаю! “

Тебя я перед шахом оправдаю.

И ты со славою пойдешь домой,

Добро, богатство понесешь с собой».

Захохотал Рустам, махнув рукой,

И, потрясая гривою седой,

Спросил: «Ты где привык к мужскому бою,

С моею не встречавшись булавою,

Когда я закручу ее смерчом,

С моим арканом, луком и мечом?

Но если завтра так судьба устроит,

Лицо любви от нас она закроет,

И будет кровь на пир принесена

И злоба — вместо красного вина,

Мы руд заменим барабаном ярым,

Мы грудь и плечи обречем ударам.

И ты познаешь, что такое бой,

И мощь мужская, и удар мужской!

Как соберусь я завтра, в поле выйду,

Тебе, мой шах, не причиню обиды, —

Нет! Подыму тебя я над седлом,

И в плен возьму, и отвезу в свой дом,

И приведу тебя к златому трону,

И поднесу тебе свою корону,

Что дал мне Кай-Кубад, великий шах,

А он да возликует в небесах!

Я дверь моих сокровищниц открою,

Казну свою рассыплю пред тобою,

Дам все, что нужно войску твоему,

До вечных звезд венец твой подыму!

Воспрянув сердцем радостным из праха,

Приду с тобой к престолу шаханшаха.

Покорством слово правды облачу,

Тебе венец Ирана я вручу.

Приму на плечи прежней службы бремя,

Как я служил царям в былое время.

Все сорняки в посеве прополю,

Отрадой светлой сердце обновлю.

Коль шахом станешь ты, а я — слугой,

Кто в мире устоит перед тобой?»

Рустами Исфандийарпьют вино

И дал Исфандийартакой ответ:

«Для дела в многоречье нужды нет!

Вот день прошел, глухая ночь настала;

И натощак нам спорить не пристало.

Довольно споров! Будем пить и есть.

Все подавайте, что в запасе есть!»

И смолкли речи в царственной беседе.

Когда могучий руки поднял к снеди,

Барашков жирных все, кто там сидел,

Подкладывали гостю. Все он съел,

Осталась лишь гора костей на блюде;

И изумлялись Тахмтанулюди.

Вот в чаше золотой принесено

Рубиновое старое вино.

Шепнул хозяин: «Что-то скажет старый,

Как захмелеет за такою чарой?

Добром ли Кай-Кавусапомянет,

Как вдоволь, через меру он хлебнет?»

И гость за Каев осушил до дна

Источник темно-красного вина.

И вновь румяный кравчий, стройный станом,

Наполнил чашу ту пред Тахмтаном.

Рустамему сказал: «Зачем водой

Вино разводишь, кравчий молодой?

Лей воду завтра, друг! А здесь, у шаха,

Ты не скупись, давай вино без страха!»

«Дай без воды, — промолвил Руинтан, —

Чтоб радовался славный Тахмтан!»

И шах был от Рустама в восхищенье,

Потребовал он музыки и пенья.

И гостя лик под инеем кудрей

Горел зари рассветной розовей.

Сказал хозяин: «О вселенной диво,

Покуда мир стоит — живи счастливо!

Да будет все подвластное судьбе,

Отец, на утешение тебе!»

Гость молвил: «Пусть твой век счастливым будет!

Пусть ум твой светлый справедливым будет!

Я радуюсь, что пил с тобой вино —

Омолодило душу мне оно!

А если зло изгнать из сердца сможешь,

Свое величье ты стократ умножишь!

Почти мой дом присутствием своим,

О царь! Будь гостем дорогим моим!

Да властвуют в твоих со мной делах

Любовь и разум, мой прекрасный шах!

Забудь вражду и, полн благоволенья,

Войди как добрый друг в мои владенья».

И отвечал Рустаму Руинтан:

«Не сей семян бесплодных, пахлаван!

Ты завтра въяве мощь мою увидишь,

Когда на грозный бой со мною выйдешь.

Забудь о мире, думай о войне,

О завтрашнем побеспокойся дне!

Увидишь ты: я буду в битве грозной —

Как на пиру, да только будет поздно…

Боюсь, не устоишь ты предо мной!

Эй, лев, со мной не выходи на бой!

Поймешь ты, встретясь с булавой моей,

Что мощь моя речей моих сильней!

В сердцах не отвергай совет толковый —

Дай сам теперь согласье на оковы!

Когда перед царем падешь во прах —

И дня, поверь, не проведешь в цепях!»

Дух светлый омрачился у Рустама,

Весь мир в очах затмился у Рустама:

«Связать себя позволю иль его

убью — лишусь я счастья своего!

И то, и это низко и презренно,

Позор мне вечный будет во вселенной.

Убью царя — свой дух живой убью.

А цепи? Цепи честь убьют мою…

Спор будет обо мне тысячелетний,

Позорные пройдут по свету сплетни:

Что с молодым Рустамне совладал,

Что молодой пришел, его связал…

И во вселенной все меня осудят,

И доброй славы обо мне не будет.

А если шаха я убью в бою —

Живую душу погублю свою.

И скажет мир: „Вот за одно лишь слово

Убил он властелина молодого! “

И тот позор не будет искуплен

Ничем!.. Злодеем буду наречен.

А если мне завтра пасть случится —

Забул погибнет и Кабулзатмится,

Исчезнет Сама богатырский род,

И осмеет, забудет нас народ…

Нет! Все ж хоть отблеск памяти моей,

Я верю, не умрет в сердцах людей!»

И отвечал: «О царь прекрасноокий!

От слов твоих мои желтеют щеки:

Как говоришь ты много о цепях!

Беды тебе от них боюсь я, шах!

Пока мы препираемся в речах,

Иное решено на небесах.

Твой разум духи зла заполонили

И от дороги правды отвратили.

Ты сердцем чист и полон простоты,

Боюсь, коварства жертвой будешь ты!

Гуштасб, отец твой, стал подобьем дива, —

Знать, не насытился судьбой счастливой.

Дела такие совершать велит,

Где гибель и сильнейшему грозит…

Гоняет сына по земному миру, —

Ум на тебя он точит, как секиру!

Он ищет: есть ли в мире муж такой,

Который устоит в бою с тобой

И поразит тебя рукой тяжелой.

Короны жаль ему и жаль престола!

Но тот, чья мысль дорогой зла пошла,

Сам для себя готовит сети зла.

В какую повергаешь скорбь меня ты.

О царь мой, ложью гибельной объятый!

Одумайся же! От вражды уйди,

Корысти от несчастия не жди!

Ты устрашись, о шах, творца вселенной!

Ты устыдись моих седин, надменный!

Непоправимого не совершай,

Печалью нам сердца не сокрушай!

Мы не нуждаемся в войне с тобой,

Нет жажды у тебя к вражде и к бою.

Ты послан волею — су