Классическая интроспекция

Можно считать классической интроспекцию, кото­рая была определена через достаточно формальные правила и принципы и возникла непосредственно из ранних исследований Вундтовой лаборатории в Лейп­циге. Конечно, для интроспекции нет каких-либо неиз­менных правил. Великим людям свойственно не согла­шаться друг с другом и изменять свои позиции. Тем не менее по существу и Вундт, и Кюльпе до его отъезда из Лейпцига, и Г.Э. Мюллер в Гёттингене, и Титченер в Корнелле, и многие другие менее важные «интроспек-ционисты», признававшие первенство этих ученых, бы­ли едины. Штумпф в Берлине придерживался менее строгих принципов, а более поздняя интроспекциони-стская доктрина Кюльпе, развитая им после того, как он пришел в Вюрцбург, противостоит Вундту и Титче-неру. Классическая интроспекция в общем смысле — это убеждение, что описание сознания обнаруживает комплексы, образуемые системой сенсорных элемен­тов. Именно против этой доктрины восстали Кюльпе в

Вюрцбурге, бихевиористы под руководством Уотсона и гештальтпсихологи по инициативе Вертгеймера. Ин-троспекционизм получил свой «-изм» потому, что вос­ставшие новые школы нуждались в ясном и четком обоз­начении оснований, которым они противопоставляли собственные, принципиально новые черты. Ни один сторонник интроспекции как базового метода психоло­гии никогда не называл себя интроспекционистом. Обычно он называл себя психологом.

Вундт, пытавшийся утвердить новую психологию как науку, обратился к химии как к ее модели. Следст­вием этого выбора явился элементаризм его системы, дополненный ассоцианизмом в целях обеспечения за­дач синтеза. Психологические атомы — это ощущения (чистые ощущения) и, возможно, также простые чувст­ва и образы. Психологические молекулы — это пред­ставления (Vorstellngen) и более сложные образования (Verbindungen). Поскольку взгляды Вундта относитель­но простых чувств и образов менялись с течением вре­мени, именно ощущения стали постоянной «материей» всех хороших описаний сознания. Так, спустя полвека Титченер заключает, что «сенсорные» (sensory) —при­лагательное, которое наилучшим образом обозначает природу содержаний сознания [85. Р. 259—268]. Своим пониманием интроспекции Вундт зафиксировал эле­ментаризм и сенсуализм, и в дальнейшем интроспек-ционизм в своих лабораториях неизменно обнару­живал сенсорные элементы, поскольку они были ре­зультатами «хорошего» наблюдения. Разумно пред­положить, что сама атмосфера этой лаборатории и ме­стная культурная традиция сделали больше для увеко­вечения этих представлений, чем доводы в защиту на­блюдения, приводимые в публикациях.

Хотя Вундт определил предметом психологии не­посредственный опыт [97; 98. Р. 1—6], он все-таки от­личал интроспекцию (Selbstbeobachtung) и внутреннее восприятие (innere Wahrnehirmng). Внутреннее вос­приятие может быть ценным само по себе, но это еще не наука. Вундт настаивал на тренировке испытуемых. Да­же в экспериментах на время реакции в лейпцигской лаборатории испытуемые должны были долго трениро-ваться для выполнения предписанных актов перцепции; апперцепции, узнавания, различения, суждения, выбо-

ра и т. п., а также сразу сообщать, когда сознание откло­няется от требуемых задач. Так, Вундт указывал, что ни один испытуемый, который выполнил менее 10 000 ин­троспективно проконтролированных реакций, не под­ходит как источник сведений для публикации из его лаборатории. Некоторые американцы, Кеттел в их чис­ле, считали, однако, что психика нетренированного ис­пытуемого тоже может представлять интерес для психологии, и позднее по этому поводу возникла не­большая дискуссия между Болдуином и Титченером [8. Р. 413, 556]. В целом понимание интроспекции Вун-дтом было гораздо либеральней, чем обычно думают: в формальной интроспекции он оставил место и для ретроспекции, и для непрямого отчета. Гораздо менее податлив он был в отношении элементов и их сенсор­ной природы.

Событием для интроспекции явилось принятие концепции, согласно которой физика и психология от­личаются друг от друга не фундаментальным матери­алом, но лишь точками зрения на него. Мах в 1886 г. выдвинул положение о том, что опыт («ощущение») со­ставляет предмет всех наук [48], а Авенариус несколь­кими годами позднее — что психология рассматривает опыт, зависящий от функционирования нервной сис­темы (он назвал ее «системой С»), а физика — как не­зависящий от нее [3].

Затем, когда эти два философа согласились, что меж­ду ними нет противоречий, они оказали большое влия­ние на Кюльпе и Титченера, находившихся тогда в Лей­пциге. Кюльпе в своем учебнике 1893 года представил это различие между психологией и естественными на­уками как различие в точках зрения [41. Р. 9— 13], но Тит­ченер придал ему особенно большое значение. В 1910 г. он говорил, что данные интроспекции — это «общая сум­ма человеческого опыта, рассматриваемого в зависимо­сти от переживающего субъекта» [79. Р. 1—25], а позже он смог написать формулу:

интроспекция = психологическое (ясное переживание —» отчет),

что означает: интроспекция есть наличие ясного (clear) переживания с психологической точки зрения и отчет о нем тоже с психологической точки зрения [83. Р. 1—26].

Замените психологическое на физическое, и вы по­лучите формулу для физики. Избитый пример интроспек­ции — иллюзия: случай, когда восприятие отличается в каком-то отношении от стимула-объекта. В восприятии пе­реживание рассматривается как раз так, как оно проте­кает, в зависимости от характера восприятия восприни­мающим лицом, т. е. в зависимости от деятельности его нервной системы. Испытуемый должен отвлечься от фи­зической фактуры объекта. Пусть физик обращается к ней с помощью измерения и прочих физических методик. Тит-ченер отстаивал такой взгляд на это различие всю свою жизнь [85. Р. 259—268].

Именно Кюльпе расщепил психологический атом Вундта, разложив ощущение на четыре неделимых, но независимо изменяющихся свойства: качество, интен­сивность, протяженность и длительность [41. Р. 30—38]. Позднее этот взгляд разделял Титченер [6. Р. 17—35].

Одна из наиболее всесторонних дискуссий по про­блемам интроспекции была начата эрудитом Мюллером в 1911 г. [55. Р. 61—176]. Он оказался еще более либераль­ным, чем Вундт, и оставил место для всех непрямых и ре­троспективных форм интроспекции. Будучи главным об­разом заинтересованным в приложении интроспекции к исследованиям памяти, он подчеркивал между настоя­щим воспоминанием о прошлой апперцепции прошед­шего события и настоящей апперцепцией настоящего вос­поминания о прошедшем событии важное различие, -поскольку о текущей апперцепции можно расспросить, а прошлая апперцепция зафиксируется и не сможет боль­ше служить предметом исследования.

Не кто иной как Титченер наложил самое большое ограничение на интроспекцию, потребовав исключить значения из всех описаний сознания. Поначалу Титче­нер держал это представление при себе, называя появ­ляющиеся в отчетах значения ошибками стимула. Он настаивал на том, что тренированный испытуемый, принявший психологическую точку зрения, описывает сознание (зависимый опыт) и не делает попыток опи­сать стимул-объект (независимый опыт, данный с точ­ки зрения физики) [5; 79. Р. 22]. После того как Кюльпе попытался обнаружить безобразные (нечувственные) мысли в сознательных процессах суждения, действия и других мыслительных процессах, Титченер построил свою критику этих положений на запрете использовать какие бы то ни было значения в данных интроспекции [80]. Он доказывал, что прямое описание [Beschreibung, cognitio rei) дало бы разновидность сенсорных содер­жаний, ставших стандартными в классической интро­спекции, " и что заключения о данных сознания (Кип-dgabe, cognitio circa rem) — это значения, которые не существуют в виде наблюдаемых сенсорных процес­сов [81; 82]. Отсюда его психология даже получила на­звание экзистенциональной, потому что он был убеж­ден, что значения, выступающие как предположения, лишены положительного характера, который имеют ощущения и образы как экзистенциональные данные.

Никогда не было полностью правильным утвержде­ние, что интроспекция — это фотография и что она раз­рабатывалась без помощи предположений и значений. Обратимся к типичным интроспективным исследовани­ям Титченера [ 16; 25; 28; 31; 58; 59; 64]. Налицо очень боль­шая зависимость от ретроспекции. Порой требовалось 20 минут на то, чтобы описать продолжавшееся 1, 5 се­кунды состояние сознания, и в течение этого времени испытуемый ломал голову, силясь вспомнить, что же на самом деле случилось более чем за 1000 секунддо этого, опираясь, естественно, на предположения. На Йельской встречеАРАв 1913 г. J.W. Baird с большим энтузиазмом подготовил публичную демонстрацию интроспекции в исполнении обученного (trained) испытуемого, но пред­ставление не получилось впечатляющим. Интроспекция со сведенным к минимуму количеством предложений и значений вылилась в занудное перечисление сенсорных элементов, которые, как считалось, не обладали почти никакой функциональной ценностью для организма и потому не представляли интереса, особенно для амери­канских ученых.

Классическая интроспекция, как мне кажется, ут­ратила свой блеск после смерти Титченера в 1927 г., поскольку продемонстрировала функциональную бес­полезность, казалась скучной и к тому же была недо­стоверной. Самому духу лабораторных исследований присущ описательный подход, поэтому то, что получе­но в одной лаборатории, невозможно проверить в дру­гой: невозможно удостовериться в истинности интроспек­тивных отчетов о состояниях сознания, сопровождающих

действие, чувство, выбор и суждение. Поэтому не при­ходится удивляться, что Кюльпе, Уотсон и Вертгеймер, все в течение одного десятилетия (1904—1913), энер­гично выступили против оков этого идеалистическо­го, но жесткого педантизма.