Протоколы пациентов

Внимание, которое современная психология уде­ляет бессознательному, заставляет ее дополнительно заниматься проблемами сознания. Так, психоанализ подчеркивает важность для терапии перевода вытес­ненных идей из области бессознательного в сферу со­знания. И когда в процессе анализа пациент, лежа на кушетке, сыплет ассоциациями, тем самым он дает аналитику информацию именно о своем сознаний (Kundgabe), хотя и обходится без классической инт­роспекции. Когда же и как психопатология занялась содержанием сознания?

Почти всегда первое проявление того, что сейчас мы называем душевной болезнью, лежит в ненормальном, неадекватном поведении. Аномальная личность, будь то ведьма или больной, вначале привлекают наше внима­ние странным, вызывающим поведением. Явными симп­томами, требующими общественных мер лечебного или предохранительного характера, обычно и являются не сообщения о видениях или жалобы на голоса, а такие отклонения в поведении от нормы, которые причиняют неудобства другим. Однако психопатология, выросшая в духе веры в дуализм, в главном никогда не была бихе­виористской. В ней всегда существовала презумпция со­знательности: сознательным считалось состояние ведь­мы, хотя дьявол, возможно, завладел ее волей, позднее относили к сознательным явлениям галлюцинации и ил­люзии истерических больных также. Субъективизм, всег­да стоящий за этими симптомами, не часто выражался открыто до конца XIX в.

Сообщение Зильбурга проясняет то, как из пони­мания одержимости дьяволом начиналась идея душевных расстройств [96; 99]. По отношению к одержимым и умалишенным, кроме людей знатных, терапия состо­яла из дисциплины, угроз, оков и побоев. Ценность та­ких средств была разве что в том, чтобы дать разрядку тем, кто осуществлял наказание. Даже Возрождение, ко­торое, говорят, «открыло человека», не освободило этих несчастных жертв нетерпимой богословской самона­деянности. Только в начале XIX в., благодаря Пинелю и его последователям, наступил поворот к гуманному лечению. В течение XVII и XVIII вв. в качестве субъек­тивных данных о причинах душевных расстройств вы­ступают сообщения о меланхолии (иногда оканчиваю­щейся самоубийством), страстях, бредовых состояниях («ошибках рассудка»), фантазиях, раздражительности, настроениях и гневе, сплине (хандре), ипохондрии, ис­терических расстройствах, любви. Злым духом могла быть женская галлюцинация, иллюзия проекций жела­ния или же неверное представление о том, что думают о ней другие люди. Реформы XIX в. о гуманном лече­нии душевнобольных и появление понятия душевной болезни (Пинель, 1801) немного сделали для субъекти-визации психопатологии [61]. Теория гипноза — так был назван научный преемник месмеризма, — принад­лежащая Брейду, была основана на понимании внуше­ния принципиально как психической, а не сознатель­ной сущности [11]. Льебо же с помощью гипноза лечил радикулит; осуществлял ли пациент самонаблюдение, когда говорил, что существует боль? Льебо был дуали­стом, так как название его книги утверждает, что он изу­чал «воздействие души на тело» (Faction de la morale sur le physique) — это был трактат о психосоматической медицине 1866 г. [45]. Позже Шарко описал признаки истерии, а равно, как он полагал, и гипноза, но большая часть этих признаков была описана им не в терминах сознания, а представляла собой такие явления, как ане­стезия, амнезия, кататония [, 15, III, IX]. Крепелин, не­когда ученик Вундта, создатель классической системы душевных болезней, достигшей зрелости около 1896 го­да, установил базовое разделение на маниакально-де­прессивные психозы, шизофрению и слабоумие [40]. Таким образом, он признал эйфорию, депрессию и гал­люцинации симптомами душевной болезни, но этого со­всем не достаточно, чтобы сказать, что его психиатрия основывалась на некотором роде интроспекции.

Все же последняя декада XIX в. была тем десятиле­тием, когда психопатология стала по-настоящему пси­хологической дисциплиной. Оно было отмечено появле­нием вначале Жане, а потом Фрейда. Классическое исследование симптомов истерии Жане появилось в 1892 г. [33], а замечательная книга Фрейда о толковании сновидений — в 1900 г. [24]. Теория истерии Жане, сфор­мулированная в понятиях диссоциации и сокращения поля внимания, была психологической, хотя и не ин­троспективной. Фрейд совместно с Брейером открыли разговорный метод — talking cure, из которого возник психоанализ [13]. В течение настоящего столетия пси­хоанализ оказал глубокое воздействие на психиатрию. В психиатрию не только перешли многие положения психоанализа, хотя система в целом отвергалась, но и само психиатрическое интервью было приспособлено как для анализа сознания, так и для перевода в сознание тех забытых фактов, отсутствие которых составляло сим­птом психической болезни. В наше время интервью и кушетка используются как средства особого рода ин­троспекции, которая тщательно исследует сознание и стремится перевести забытое через порог.

Один из наиболее ясных призывов к использованию самонаблюдения в патопсихологии был сделан Морто-ном Принсом, сторонником Жане в Америке, который долго занимался изучением расщепленных перемежа­ющихся личностей, а позднее настаивал на возможно­сти их одновременного функционирования. Однажды Принс высказал предположение о том, что интроспек­тивные отчеты можно получить одновременно от двух сознательных личностей, даже если они имеют всего один набор рецепторов и эффекторов. Можно, думал он, одной личности задавать вопросы в письменной форме, т. е. зрительно, а отчет получать устный, в то время как другой личности вопросы предъявлять на слух, а ответы получать письменно. Это трудная форма разделения. Когда она была апробирована, то оказалось, что прото­колы большей частью состоят из заученных клише или бессмыслицы [69]; тем не менее протоколы пациентов Принса — это некоторого рода интроспекция. Опера-ционалист может, конечно, представить эти протоколы в виде различных реакций, так как любое сознание со- общает данные, которые могут быть описаны в бихевиористских терминах. Однако этот факт не изменяет ощущения реальности того, что психопатологи имеют как в отношении сознания, открывающегося через инт­роспекцию, так и в отношении бессознательного, наблю­даемого с помощью опосредствующих техник.