О свободном выборе

Учитель. Рабство есть не что иное, как неспособность не совершать греха. Скажем ли мы, что это неспособность вернуть­ся к правильности или неспособность заново обрести правиль­ность, человек — раб греха только потому, что он, будучи не в силах вернуться к правильности или вновь обрести ее, не может не грешить. Поэтому когда он имеет эту правильность, он не раб греха. А способность сохранения правильности он имеет всегда — и когда имеет правильность, и когда ее не имеет: и потому он всегда свободен.

Что же до того, что ты спрашиваешь, почему он скорее на­зывается свободным, когда не имеет правильности, так как дру­гой в этом случае не может у него отнять ее, чем рабом, когда имеет правильность, поскольку он не может, не имея ее, своими силами восстановить ее....

Ведь человек всегда имеет свободу выбора, но он раб греха не всегда, а только тогда, когда не имеет правильной воли....

Ученик. Есть одно, что все еще меня немного беспокоит в нем. А именно, мы часто имеем способность сохранять нечто, которая, однако, не является свободной в таком смысле, что ей не могла бы помешать чужая сила. Поэтому когда ты говоришь, что свобода выбора есть способность сохранять правильность воли ради самой правильности, посмотри, не нужно ли добавить что-то, что приписывало бы этой способности такую свободу, чтобы ее не могла превзойти никакая сила.

Учитель. Если способность сохранения правильной воли ради самой правильности можно было бы когда-то найти вне той свободы, которую мы исследовали, нужно было бы добавить то, о чем ты говоришь. Но так как высказанное определение являет­ся настолько совершенным определением по роду и видовому отличию, что содержит ни больше, ни меньше, чем ту свободу, которую мы исследуем, то нельзя помыслить ни того, чтобы что-то к нему добавить, ни того, чтобы что-то отнять. Ибо «способ­ность» есть род свободы. То же, что добавлено, «сохранения», отделяет ее от всякой способности, которая не есть способность сохранения, например, от способности смеха или хождения. До­бавляя же «правильности», мы отличаем ее от способности со­хранения золота и всего прочего, что не есть правильность. А через прибавление «воли» она отличается от способности сохра­нения правильности других вещей, как девственности или мне­ния. И благодаря тому, что сказано «ради самой правильности», она отделяется от способности сохранения правильности ради другого, как когда правильность сохраняется ради денег или по природе. Например, по природе сохраняет правильность воли собака, когда любит щенков своих или хозяина, который делает ей добро. Итак, значит, в этом определении нет ничего, что не было бы необходимым для заключения к свободе выбора разум­ной воли и для исключения прочего — первая достаточным обра­зом включается, а все остальное исключается: в самом деле, наше определение не является ни избыточным, ни недостаточным. Не кажется ли тебе так?

Ученик. Мне оно вообще кажется совершенным.

Учитель. Скажи же, хочешь ли знать что-нибудь еще о свободе этой, благодаря которой считается, что обладающий ею делает добро или зло. Ведь о ней одной сейчас наш разговор.

Ученик. Теперь тебе остается произвести деление этой сво­боды. Ибо хотя согласно этому определению она одинаково при­суща всякой природе, разумной природе, все-таки свобода, при­сущая Богу, очень отличается от тех, которые свойственны ра­зумным тварям, а эти последние свободы отличаются друг от друга.

Учитель. Бывает свобода выбора, существующая сама от себя, та, что ни сотворена, ни получена от другого, — она присуща одному Богу; другая, сотворенная Богом и обретае­мая, присуща ангелам и людям. И сотворенная или обретаемая,

бывает имеющей правильность, которую сохраняет, и не имею­щей. Из имеющих одна владеет отделимо (separabiliter), дру­гая — нераздельно. Именно та, которой владеют отторжимым образом, и была у всех ангелов до того, как добрые устояли, а злые пали, и у всех людей вплоть до смерти, которые имеют эту правильность.

Та же, которая владеет нераздельно, присуща избранным ан­гелам и людям. Но ангелам избранным — после смерти пороч­ных, а людям — после смерти их. Та же, что нуждается в пра­вильности, одна нуждается так, что еще может обрести ее, дру­гая — непоправимо. Та, что поправимо нуждается, есть только в этой жизни у всех людей, ее взыскующих, хотя многие ее не восстановят. Та же, что взыскует правильности без надежды вос­становить ее, — у порочных людей и (порочных же) ангелов пос­ле смерти, а у людей после этой жизни.

У ч е н и к. Об определении и разделении свободы этой с Бо­жьей помощью ты так удовлетворил меня, что я ничего не нахо­жу, что еще нужно было бы спросить об этом.

Там же. С. 216—220.