Мотивирующие признаки концепта мечта

Изучение всякого концепта предполагает, с одной стороны, вычленение в его структуре основных и дополнительных признаков, а с другой, – установление этимологии обозначающего знака, «внутренней формы, обычно вовсе неосознаваемой, запечатленной во внешней, словесной форме» (Степанов 2001: 47). Эти данные (мотивирующие признаки) отражают сам механизм формирования концепта, служат основой для его дальнейшего развития.

Слово мечта восходит к общеславянской основе *mьč- *mik- и суф. -ьt- (mьčta, ж., mьčtъ, м.). К индоевропейской базе *meik- – «мерцать», «блестеть», «сверкать» на славянской почве восходит также в.-луж. mikač, miknyč означает «мигать», «моргать»; mik – «подмигивание», «знак»; ср. также лат. miko – «сверкаю», «искрюсь», «мелькаю» (Черных 1999: 528-529). Мечта появляется в ст.-сл. языке в XI в. (мьчьта, мечьта, мьчьтъ) и используется в трех значениях:

1. Наваждение, призрак: Тогда явись мечта в Полотску в нощи всегда стукъ по улици яко ч̃лци рищут бЬси.Переясл. Лет.;

2. Колдовство, чародейство: Чары творити, волшвениа же и кудешениа, обаяниа же и потворы и прочая многы мечты. Ж. Стеф. Перм. Епиф.;

3. Воображение, представление, фантазия: Сиця ти есть бЬсовьская сила, и лЬпота, и немощь; тЬм же прельщають ч̃лвкы… являющееся во снЬ, инЬм в мечтЬ, и тако волхвуют наущеньемъ бЬсовскым. Лавр. Лет. (Филин 1982: 135).

Поскольку в лексикографической практике первым принято фиксировать то значение, которое является наиболее актуальным для языкового сознания данного периода, то можно говорить о том, что номинация данного объекта, явления действительности основана на зрительном, физически ощущаемом восприятии. То есть мечта изначально не воспринималась как некая способность человека, составляющая его внутреннего мира. Это подтверждается рядом фактов. Во-первых, на это указывает родственность основ *mьč — *mik; *meik-; во-вторых, в словарях присутствует указание на то, что слово мечтатель появилось позже других, только в конце XVIII в. (Черных 1999: 529), т.е. в этот период мечта стала осознаваться как некое состояние человека, ментальный процесс, а человек – как самостоятельный субъект этого процесса. Сопоставляя с данными современного русского языка, с одной стороны, можно констатировать факт сужения семантики слова мечта (утрата 1 и 2 значений в ст.-сл.), а с другой, – ее развитие (расширение третьего значения). Сужение семантики исследуемого слова в диахронии русской языковой культуры является результатом «когнитивно-вербальной дифференциации человеческим сознанием объектов мира (физического и ментального). Расширение же семантики интерпретируется как следствие когнитивно-лингвистической интеграции сознанием человека объектов различных форм действительности» (Красавский 2000: 26).

Предполагается, что именно образ звезды (на основе ассоциативных связей с чем-то далеким, неизвестным, ярким, и недоступным) находится в основе номинации исследуемого концепта. Этот образ является отправным пунктом дальнейшего развития и формирования концепта, обрастания его структуры новыми признаками. О неслучайности выбора признакового имени из числа уже существующих (что не может не быть культурно осмысленным) в языке словозначений неоднократно писала В.Н. Телия: «Признак для наименования концепта, принадлежащего той или иной этнической или национальной культуре, избирается субъектами языка и культуры для их языкового воплощения из таких лексико-грамматических средств и способов, которые прозрачны для их интерпретации в кодах культуры...» (Телия 2001: 412). Молчи, скрывайся и таи И чувства и мечты свои – Пускай в душевной глубине Встают и заходят оне Безмолвно, как звезды в ночи,– Любуйся ими – и молчи (Тютчев. Silentium!).

Проведенный анализ позволяет выделить в структуре концепта мечта признаки, выражающие значение ‘нереальности’: ‘звезда’ ‘призрак’, ‘волшебство’, ‘фантазия’. Анализируемый материал показывает, что они до сих пор являются достаточно продуктивными в процессе объективации концепта. Рассмотрение мотивирующих признаков концепта дает определенные представления о нем в диахронии языковой культуры. Так, изменение словарного значения слова, вербализующего концепт мечта, указывает на факт выдвижения значения ‘ментальной способности’ в полисемичном слове в качестве основного, что, вероятно, может интерпретироваться как знак повышения степени значимости, уместности определенного психического феномена, с одной стороны, а с другой, – как возможное ослабление или изменение определенных норм поведения в культуре. Например, доминированием религиозного мировоззрения объясняются отрицательные коннотации, характерные для слова мечта в начальный период его существования, (мечта страшная, чудовищная, обманчивая, лукавая, бесовская). Иначе обстоит дело в конце XVIII – начале XIX вв., идеалом становится самоценная, полностью независимая личность, способная творить новые миры, хотя бы с помощью воображения. При романтическом взгляде на мир далекое (мечта, воображаемый мир) оказывается более привлекательным, чем то, что рядом (реальная действительность, повседневность). Именно в этот период слово мечта получает наиболее активное употребление и положительные коннотации.