Некоторые идеологические построения Н.А. Бердяева в белой эмиграции
Философское построение Н.А. Бердяева относительно опасности “исключительного интернационализма” (идеологического и политического кредо большевиков) оказало сильное влияние на часть белой эмиграции. Тезис Н.А.Бердяева, в какой-то мере естественно адаптированный к политическим задачам, взяли на вооружение рядом политических организаций белой эмиграции, называвшие себя “национальными” [109]. Такие организации противопоставили “исключительному нтернационализму” большевиков “исключительный национализм”, находя в нем рецепт спасения России и русского народа. Они предполагали, что крушение большевиков будет «означать восстановление монархического строя и возрождение пропитанной насквозь российским национализмом России» [110]. В идеологии белоэмигрантского крайнего национализма и фашизма большое место отводили «еврейской проблеме». Главное: для создания России национальной необходимо освободить ее от засилья еврейской власти. В теоретических построениях русских фашистов фигурировали категории “жидо-масонского заговора”, “ революции как национальной трагедии, которая не может эволюционировать в пользу подлинно национальных интересов России ” [111]. Вполне естественно, что такое идеологическое направление стало основой для коллаборационистских действий в годы Второй мировой войны у части белой эмиграции. Таким образом, В БЕЛОЙ ЭМИГРАЦИИ НИКОГДА НЕ СУЩЕСТВОВАЛО ЕДИНОЙ ИДЕОЛОГИИ, так как она представляла собою конгломерат различных социальных групп, развивашийся в сложной экономической, социально-политической и духовной обстановке. Между тем, эмигрантские организации в большинстве своем не занимались бескрылым политиканством – борьбой из-за куска властного пирога (хотя бы потому, что и самого пирога у них не было). Это определяло повышенный “градус идеологичности” политического зарубежья. В эмигрантской среде самым причудливым образом сплетались разнообразные течения общественно-политической мысли: Ø традиционные идеалы православия, самодержавия, народности сталкивались с разрушившими монархию либерально-республиканскими воззрениями лидеров Февраля 1917 г.; Ø непреклонной решимости белых генералов продолжать “Кубанский поход” противостояла не менее непреклонная решимость сменовеховцев идти в Советскую Россию и евразийцев – “исхода к Востоку”; Ø истинность и чистоту марксистских позиций отстаивали меньшевики и троцкисты; Ø эмигрантские “дети” разрывали с “отцами”, отвергая все дореволюционные идеологии, пытаясь найти “третий”, невиданный путь “пореволюционного синтеза”. Эта “цветущая сложность” идейно-политического спектра зарубежья ярко контрастировала с ситуацией в СССР, где и похвалы, и проклятья И.В. Джугашвили (Сталину) произносили на различных наречиях одного и того же идеологического моноязыка. Проанализированные выше специфические особенности, основные идеологические течения белой эмиграции позволяют заключить: у белоэмигрантского социума априори заложили основу для политической разобщенности. Правда, у всех политических его сил белой эмиграции было общее начало — ЯРАЯ НЕНАВИСТЬ К СОВЕТСКОЙ РОССИИ, БОЛЬШЕВИЗМУ. И если нельзя отождествлять ненависть к Советской России с ненавистью к ее народу (у многих эти понятия дифференцировались), то в ненависти к большевизму эмиграция была, по крайней мере, до начала Великой Отечественной войны, довольно единодушна. Это заметил Н. Бердяев: “ На меня мучительно действовала злобность настроений эмиграции. Было что-то маниакальное в этой неспособности типичного эмигранта говорить о чем-либо, кроме большевизма ”[112]. О ненависти к большевизму, склоках в белой эмиграции В.И.Ульянову (Ленину) докладывали аналитики Коминтерна уже в 1920–1921 гг. Контент-анализ сводок и обзоров секции №2 (антисоветские партии) Исполнительного конгресса Коммунистического интернационала показал: 65% информации посвящалось вопросам антибольшевизма и агрессивности белоэмигрантских сил, около 37% – отсутствию единства в белой эмиграции и 3% – разное [113]. Казалось, что ненависть к большевизму должна была стать мощным консолидирующим началом. Но этого не случилось. Кроме указанной основополагающей причины объективного характера, существовала еще одна немаловажная причина политической разобщенности белой эмиграции. Авторы данного учебного пособия назвали ее синдромом поиска ответов на вопросы: Кто виноват? что делать?. Данные вопросы оказались неразрешимыми, что привело к психологическому неприятию оппонентов, конфронтации и поляризации белоэмигрантского общества. Например, политический деятель белой эмиграции В.А.Маклаков в письме историку-эмигранту А.Кизиверту от 7 сентября 1923 г. отмечал, что избавление России от большевизма совершится путем внутреннего оздоровления. Тогда можно в эмиграции “ от нечего делать разделиться на партии в ожидании лучших времен, делить шкуру неубитого медведя и радоваться как большому успеху, если мы в чем-нибудь подловим наших противников. Это, по-видимому, и есть специальная психология всякой эмиграции еще с начала прошлого века ” [114]. Подобные явления заметил еще в свое время Ф.Энгельс, характеризуя поведение, настроения, деятельность эмигрантов, бежавших за границу в результате революции: “ Создаются партийные группировки различных оттенков, каждая из которых упрекает остальных в том, что они завели коня в трясину, и обвиняет их в предательстве и во всевозможных грехах. При этом... ведут конспиративную работу и печатают листовки и газеты, клянутся, что через четыре часа опять «начнется», что победа обеспечена, и в преддверии этого уже заранее распределяют правительственные посты. Разумеется, разочарование следует за разочарованием, а так как это не ставят в связь с неизбежными историческими условиями, которых не желают понять, а приписывают случайным ошибкам отдельных лиц, то нагромождаются взаимные обвинения, и дело кончается всеобщей склокой. Такова история всех эмиграций..., а кто из эмигрантов сохраняет рассудок и благоразумие, тот старается отойти подальше от бесплодных дрязг, как только представляется возможность сделать это в тактичной форме, и принимается за что-нибудь полезное ” [115]. Изначально в белой эмиграции образовались 2 диалектически противоречивые, но взаимосвязанные, парадоксально существующие вместе тенденции: Ø НЕНАВИСТЬ К БОЛЬШЕВИЗМУ, СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ Ø ИДЕЙНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ РАЗОБЩЕННОСТЬ. Последнее обстоятельство привело к организационной раздробленности и политической борьбе в белой эмиграции. Там в начале и середине 1920-х гг. доминировали политические движения, сложившиеся в России еще в предреволюционные и революционные годы. Парадоксальная ситуация: старые русские политические партии возобновляли политическую деятельность в совершенно других условиях, продолжая существовать, хотя для этого не было никаких разумных оснований. Характеризуя политический спектр белой эмиграции, один из ее лидеров П.Б. Струве писал: “ С одной стороны стоят доктринеры-монархисты, именующие себя легитимистами, стоящие за реставрацию и считающие законным наследником императорского трона великого князя Кирилла; на другом конце находятся доктринеры-республиканцы, видящие необходимость установления в России республиканского строя; эта группа делится в свою очередь на две: буржуазную с П.Н. Милюковым во главе и социалистическую во главе с А.Ф. Керенским ”[116]. Современный уровень накопления исторических знаний показывает: классификация П.Б. Струве достаточно объективна. По крайней мере, вполне приемлемо анализировать основные политические силы белой эмиграции, положив их разделение на 2 больших лагеря: Ø монархисты; Ø республиканцы. В монархическом лагере выделяли 5 основных политических сил: Ø легитимисты (кирилловцы и николаевцы); Ø конституционные монархисты; Ø врангелевцы; Ø правые кадеты (парламентаристы); Ø непредрешенцы (сторонники военной диктатуры). В республиканском лагере выделяли 3 основные политические силы: Ø левые кадеты (милюковцы); Ø демократы; Ø социалисты. Монархический лагерь, несмотря на большое количество политических сил, в идеологическом отношении являлся более однородным по сравнению с лагерем республиканцев. Этому способствовал ряд обстоятельств. Во-первых, монархистам было присуще более четкое понимание цели и задач. Пример тому – заявление А.И.Гучкова в 1923 г.: “ Я не могу мыслить себе Россию успокоенной, возрожденной, вернувшейся к труду под иной сенью, как под сенью монархии ” [117]. Во-вторых, в 1920 – 1930-х гг. белая эмиграция стихийно «правела»: республиканцев, сторонников созыва Учредительного собрания, которое, по их мнению, должно было установить форму государственного управления страной, отодвинули на 2-й план монархисты, открыто провозгласившие необходимость установления монархии [118].
|
