I >x

(—

CL

Та

С

О. о

ш

С; О

Q 1)

использует выгоды от объединения; открытый альянс был более эффективным, но и более обязывающим. Негласные альянсы действительно довольно широко распространены в избирательных системах со вторым туром; встречаются они и в системах с единственным туром, когда имеется мно­го партий (и какие-либо две из них избегают выставлять кандидатов друг против друга); при пропорциональном ре­жиме они невозможны. Еще чаще, чем национальные альян­сы, по тем же мотивам возникают локальные избиратель­ные альянсы. Партии официально оставляют за своими региональными комитетами право на свободу союзов, до­пуская, что здесь они могут быть более независимы, чем в случае создания национальной коалиции. Такой порядок по­зволяет партиям центра вести весьма выгодную избиратель­ную игру, опираясь на поддержку правой в одних округах и левой — в других; во времена Третьей республики партия радикалов нередко использовала это искусство предвыбор­ной «джигитовки». Национальные и локальные альянсы часто противоречат друг другу: во Франции, несмотря на Блок левых, Картель и Народный фронт, некоторые канди­даты радикалов по-прежнему избирались, опираясь на под­держку правой. Решащую роль в этом отношении, очевид­но, играет степень централизации партий.

Но дорой избиратели сами могут сказать свое слово: ведь всегда можно отличить вынужденные альянсы от доб­ровольных. В первом случае избиратель не может помешать альянсу, разве что ценой передачи своего голоса кандидату, совершенно враждебному его взглядам. Представим себе, например, соглашение о блокировании партийных списков социалистов и МРП с целью распределения оставшихся мест или завоевания первенства по большинству голосов: изби­ратель-социалист, не одобряющий соглашения, вынужден голосовать против своей собственной партии и за злейших своих противников — коммунистов или консерваторов. Если это единственный список или единственный кандидат, си­туация идентичная: пример — ХДС и ФДП (немецкая либе­ральная партия) на земельных выборах в Германии. И, на­против, соглашения о снятии кандидатур на случай второго тура оставляют избирателю большую свободу. Возьмем партию радикалов во Франции между двумя войнами; под­чиняясь «республиканской дисциплине >>, ее кандидат ос­тавляет поля боя, приглашая своих избирателей передать их голоса наиболее удачливому социалисту. Многие не пос­ледуют этому призыву и воздержатся или даже проголосу-

ют за умеренного кандидата. Поступив так, они не повредят своей партии, поскольку она в любом случае вне игры; они, напротив, постараются обеспечить ее успех уже в первом туре. Такая независимость избирателей встречается доволь­но часто. На выборах 1928 г. кандидаты-радикалы часто снимали свои кандидатуры в пользу социалистов, но 400000 «радикальных» голосов, несмотря на соглашения партий, во втором туре перешли к умеренным. И наоборот: бывает, что сами избиратели делают коалицию реальнос­тью, несмотря на разногласия партий. Во Франции компар­тия вплоть до самого 1936 г. жестко придерживалась так­тики «класс против класса» и сохраняла своих кандидатов во втором туре, но многие избиратели, обычно голосующие за коммунистов, невзирая на директивы «своей» партии, голосовали за кандидатов-социалистов или воздерживались (от чего тоже косвенно выигрывали социалисты). В 1928 г. из 425 751 избирателей, голосовавших за компартию в пер­вом туре, только 231 794 остались верны ей в тех в 256 ок­ругах, где она вышла во второй тур, или 59 %. В 1932 г. отступничество усилилось: в 284 округах, где оказалось не­обходимым повторное голосование, из 338 000 избирате­лей компартии лишь 185 000 перешли за ней во второй тур, или 54 %.

На парламентском уровне партии могут объединяться как для поддержки правительства, так и против него. Здесь встречаются все виды и степени объединений — от случай­ной одноразовой коалиции до организационного союза с общими институтами, наиболее известный пример которо­го дало Представительство левых в 1902 г., возродившееся затем в 1924 г. Жизнью многопартийных парламентов пра­вят альянсы. Точно так же от них зависит и жизнеспособ­ность правительств, которые не смогли бы сформироваться без межпартийных соглашений. Любой правительственный альянс, объединяющий у власти министров из различных партий, явно дополняется альянсом парламентским. Но об­ратное утверждение было бы неверным. Есть парламентс­кие альянсы оппозиции и парламентские альянсы поддерж­ки: партия меньшинства управляет, опираясь на своих депутатов и депутатов родственных объединений, которые отдают ей свои голоса, не претендуя разделять с ней власть. Они несут меньшую ответственность в глазах общественно­сти, поскольку менее вовлечены в действие; они могут, ста­ло быть, внешне сохранять видимость чистоты и неангажи­рованности, одновременно не исключая для себя и гораздо

:

"О

О о

Со

-

z

I

К

A.

m

nS 1_ X

I

о

Z

более демагогическую позицию. Иногда используют аль­тернативную поддержку, опираясь на правую, чтобы до­биться одобрения консервативных мер, и на левую — с це­лью обеспечить поддержку прогрессистских реформ. С равным успехом для этого может иногда оказаться доста­точным простое воздержание: во Франции социалистичес­кая партия нередко практиковала это в отношении прави­тельств левой во времена Третьей республики. Суть парламентской деятельности в том и состоит, чтобы суметь соединить преимущества власти и свободу оппозиции; по­мочь в этом может внутренняя структура партий, но и меха­низм союзов — тоже. Во Франции с февраля 1934 по январь 1936 г. партия радикал-социалистов была представлена од­новременно и в правительстве Национального единства, ори­ентированного на правую (от радикалов до консерваторов), которое она поддерживала своими голосами, и в Предста­вительстве левых (а также в комитете Народного фронта после июля 1935 г.), органах оппозиции, ориентированных на левую (от радикалов до коммунистов). Мы вновь встре­чаемся здесь с высшим проявлением того, что можно было бы назвать техникой летучей мыши: «Я птица: посмотрите на мои крылья; я же мышь, да здравствуют крысы!»

Отношения между избирательными альянсами с одной стороны яальянсами парламентскими и правительственны­ми — с другой весьма сложны. Как мы видели, вторые могут существовать без первых: при пропорциональном режиме без блокирования партии идут на выборы самостоятельно, но поскольку ни одна из них не получает абсолютного боль­шинства, они вынуждены объединяться, чтобы сформиро­вать или подд^еР^жать правительство. Отсутствие избиратель-ной солидарности ослабляет парламентскую и правительственную солидарность. Каждая партия старается переложить на своего союзника ответственность за непопу­лярные решения и приписать себе авторство в отношении мер популярных. Но если к избирательным альянсам побуждает способ голосования, то они не всегда совпадают с альянсами правительственными. Куда легче объединиться для завоева­ния мест, чем для отправления власти: первый союз предпо­лагает лишь негативное согласие против соперника, второй — позитивное согласие по программе, требующее более глубо­кого совпадения позиций. В некоторых случаях избиратель­ные коалиции не могут быть перенесены на парламентский уровень в силу своей противоречивости: в различных окру­гах — разные союзники. Уже приводился пример французс-

кой партии радикалов, использовавшей свое центристское положение для того, чтобы добиваться преимуществ то за счет снятия кандидатур правой, то за счет таких же соглаше­ний с левой. На австрийских выборах 1907 г. либералы обыч­но сотрудничали с христианскими социалистами, чтобы по­бороть социалистов; но в Нижней Австрии мы обнаруживаем социалистов, объединившихся с либералами против христи­анских социалистов, а в Верхней Австрии — двух социалис­тов, победивших либералов с помощью голосов христианс­ких социалистов: ясно, что подобная беспринципность избирательных соглашений, смахивающих на замысловатые балетные антраша, не сулит никакого правительственного аль­янса. Не только локальные коалиции претерпевают такого рода перипетии: большие национальные альянсы во Франции (Блок, Картель, Народный фронт) никогда полностью не га­рантировали от локальных комбинаций взаимоисключающе­го смысла, ослаблявших национальный альянс, когда он пе­реносился на парламентский уровень: расторжение Картеля в 1924 и Народного фронта в 1936 г. частично объясняется поведением депутатов-радикалов, избранных при поддерж­ке голосов умеренных.

Если даже избирательное соглашение и не содержит подобных противоречий, продолжение его на правитель­ственном уровне обычно не обходится без больших трудно­стей. Расхождение доктрин и тенденций членов альянса, раз­личие их социальной инфраструктуры и интересов, которые они защищают, обнаруживается достаточно быстро. Колы­мага государства обычно напоминает карикатуру, сделанную известным юмористом в 1945 г., во времена трехпартийнос-ти: экипаж запряжен несколькими лошадьми, одна из кото­рых тянет вправо, другая — влево, а третья — к центру. Если же союзники заключили соглашение об общей программе, их единство достигается легче. Но эта программа обычно ос­тается туманной, поскольку состоит из лозунгов и заголов­ков разделов, призванных скорее привлекать голоса избира­телей, нежели служить планом позитивного действия. Она определяет главным образом цели, но не средства. А посколь­ку управление — это проблема средств, глубокое расхожде­ние между союзными партиями обычно и переносится на сред­ства. Более того, как представляется, между избирательными альянсами и альянсами правительственными имеется некое сущностное несоответствие. Его можно сформулировать сле­дующим образом: в избирательных альянсах, как правило, доминирует самая крайняя партия; в альянсах правитель-

■о

3 го "О сг

п

о 5

ZI

о

и

XJ

Ш

"О

Го

-,_

Gt;

ex С

Q. О

ш

о

% Cl

CD со

Q

ственных — партия самая умеренная. Эта противополож­ность отражает естественный антагонизм управляющих и управляемых. Первые обязаны принимать в расчет всю сово­купность противоречивых интересов, что обязывает удовлет­ворять каждый из них лишь частично; они находятся лицом к лицу с фактами, которые ограничивают возможности дей­ствия. Вторые видят одни лишь частные интересы, которые и стремятся максимально энергично отстаивать, отлично впро­чем сознавая, что не добьются полного их удовлетворения и что надо запрашивать больше, чтобы получить хотя бы мень­шее; они, как правило, весьма фрагментарно представляют параметры правительственных проблем и ограниченное поле возможностей их решения. Неосведомленность и пристра­стность характерна даже для тех слоев, которые считаются более искушенными; во Франции крестьяне практически не платят прямых налогов, но убеждены, что казна их грабит; большинство лиг налогоплательщиков создано социальными категориями, среди которых мошенничество и уклонение от уплаты налогов наиболее распространены; либеральные и антидирижистские устремления средних классов и буржуа­зии в 1946 — 1947 гг. свидетельствовали о тотальном непо­нимании экономической ситуации. А потому в силу естествен­ных побуждений большинство избирателей решает отдать свои голоса тем, кто защищает их точку зрения с наибольшей энергией, то есть наиболее радикальным депутатам того те­чения, за которое они собираются проголосовать: таким об­разом в любой коалиции на избирательном уровне домини­рует радикальное ее крыло. Но как только власть завоевана, все меняется. Требованиям к правительству в наибольшей степени отвечает умеренная партия коалиции; ее умеренность соответствует ограничениям, налагаемым фактическими об­стоятельствами. Поэтому она может управлять, не слишком отдаляясь от своей программы и своих предвыборных обе­щаний. Если альянс продолжается на правительственном уровне, эта партия неизбежно будет в нем доминировать, поскольку она ближе к реалиям.

Крайняя же партия оказывается перед альтернативой: либо отходя от своей доктрины, участвовать в правительстве, либо разорвать альянс. Поиск компромиссного решения ве­дет к постоянным колебаниям. Нередко наиболее радикаль­ный член альянса прибегает к поддержке без участия, что позволяет сохранить коалицию, несколько ее ослабив, и пользоваться при этом всеми преимуществами критики и оп­позиционности. Таким вплоть до 1936 г. было во Франции

положение социалистической партии в Блоке левых и в Кар­теле; таково же было положение коммунистической партии в Народном фронте 1936 г. Но для нее самой такая пози­ция — временная. Практические трудности постепенно скло­няют правящую партию ко все большей умеренности, что удаляет ее от общей избирательной программы и сближает с умеренными на другом фланге; разочарование некоторых избирателей растет, что побуждает экстремальную партию еще больше ужесточить свою позицию: дистанция между членами альянса нарастает. Чересчур натянутый канат од­нажды не выдерживает — и это конец альянса. Нередко ка­кое-то время спустя он вновь образуется накануне новых выборов. Развитие французских легислатур в период Тре­тьей республики прекрасно иллюстрирует подобную дина­мику альянсов. Коалиция левых,.образованная в основном радикалами и социалистами одерживает победу на выборах. Социалисты не принимают участия в правительстве, и подав­ляющую его часть составляют радикалы. Сначала они при­держиваются некоторых из обещаний, сообща данных изби­рателям. Затем практические трудности приводят к «паузе», «затишью», что отдаляет их от социалистов и сближает с центром. К середине срока левая коалиция рушится и путем объединения радикалов с центром правой создается новый правительственный альянс, отличающийся от первоначаль­ной избирательной коалиции. Но это объединение вынужде­но постепенно дрейфовать в сторону консерваторов, чтобы сохранить достаточную опору в парламенте. Начатая слева, легислатура заканчивается справа. Однако не окончательно: приближение новых выборов иногда заставляло вернуться к исходной коалиции. Этот сценарий повторялся в 1906 — 1910, 1924 — 1928, 1932 — 1936 гг. В 1936 г. коммунисты сыграли почти ту же роль, что и социалисты в предыдущих парламентах; социалисты — роль радикалов, а последние за­няли место «прогрессистов» до 1914 г.

Эта схема не всеобщая. Но и не специфически француз­ская, хотя нигде больше она не реализовывалась с таким совер­шенством и такой регулярностью. Во многих странах извест-ны альянсы, обязанные своей продолжительностью благоразумию наиболее радикальной партии, отсутствию у нее склонности к демагогии, а равно и ее силе. Если она явно более сильна, чем умеренные участники коалиции, то сама дол­жна взять на себя правительственную ответственность — и тогда механизм ассоциации больше не действует. Именно это объясняет стабильность альянсов в скандинавских странах.

I

в

■V

Га

X)

п

о 5

Z1

о

Го

-

О. О

ш

Аз

о

CL

Со

Q

Вместе с тем здесь сказывается и немало других факторов: структура партий, их социальная база, исторические тради­ции, психология общественного мнения, etc. Наконец, выше­приведенная схема неприменима к революционному периоду, к тем плохо изученным в основе своей кризисам общностей, когда потребность в переменах и обновлении совершенно подав­ляет потребность в стабильности. Законы революционного прав­ления прямо противоположны законам правления нормально­го: реализм требует идти до конца; осторожность и умеренность при отправлении власти выглядят слабостью. В самом правитель­ственном альянсе доминирующей становится наиболее радикаль­ная партия, чья доктрина и тенденции оказываются ближе всех к реалиям. Ее умеренный союзник вынужден быстро подчинить­ся, если не хочет оказаться уничтоженным. Но вчерашние экст­ремисты — это завтрашние умеренные, так же как и они обре­ченные на вытеснение, пока не наступит контрреволюция или стабилизация. Однако и эта новая схема не более абсолютна, чем предыдущая: и та, и другая описывают лишь основные тенден­ции; фактические обстоятельства, всегда неповторимые, могут исказить или видоизменить ее.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ СОЮЗОВ

Более точное описание отношений между избиратель­ными и правительственными коалициями предполагает об­ращение к другой классификации альянсов, отражающей горизонтальный срез позиций различных партий на полити­ческой шахматной доске. Так, можно различать альянсы ле­вой или правой, союз центров или концентрацию — сплоче­ние партий вокруг одного из них, объединения партий, стоящих на крайних позициях, или всякого рода «нацио­нальные союзы >>. Наиболее часто встречаются первые из них. Они возникают в основном в начале века, вместе с социали­стическими партиями: нарушение первоначальной двухпар­тийное™ вызвало в большинстве стран сближение консер­ваторов и либералов, а в некоторых — либералов и социалистов (но чаще — социалистов и радикалов, отколов­шихся от либералов). Почти та же классическая схема в раз­личных формах была реализована в Швеции, Дании и Нор­вегии. Но она" часто усложняется социальными, религиозными или политическими расхождениями. Так, в Нидерландах религиозный вопрос долгое время разделял

консервативные партии на католические и протестантские: первые вплоть до 1868 г. состояли в альянсе с либеральной партией против вторых; но начиная с этой даты создается альянс (антиреволюционный) католиков и протестантов, направленный против либералов и радикалов. С начала XX века последние приобрели поддержку протестантской фрак­ции (ставшей в 1908 г. партией исторических христиан), ко­торая затем присоединилась к консервативному альянсу. Но этот альянс в 1925 г. распался из-за разногласий религиоз­ного характера: по вопросу о посольстве в Ватикане. Посте­пенно вырисовывается новый альянс, объединяющий все кон­сервативные партии (католиков и протестантов) с либеральной партией — на этот раз против социалистов: нечто отчасти на­поминающее швейцарскую систему того времени.

Во Франции проблема политического режима в тесной связи с религиозным вопросом доминировала в объедине­нии партий Третьей республики: поскольку духовенство издавна поддерживало антиреспубликанскую оппозицию и религия служила точкой соприкосновения между всевоз­можными авторитарными и монархическими течениями, республиканская партия идентифицировалась с антиклери­кализмом. Так сформировались враждующие коалиции: «реакционеры >> и «клерикалы» справа, республиканцы и антиклерикалы — слева. После 1877 (события 16 мая и ду­ховного урегулирования) [5] и 1885 г. (в связи с буланжиз-мом [6]) два блока сформировались окончательно. В даль­нейшем объединение правых будет, как правило, менее прочным, чем союз левых, и постепенный переход первых на республиканские позиции изменит смысл первоначаль­ного деления. Но оно никогда полностью не исчезнет вплоть до самого 1940 г., несмотря на Блок левых, Картель и На­родный фронт с одной стороны и Национальный блок и На­циональный фронт — с другой. В известном смысле даже вишийскую авантюру можно рассматривать как победу пра­вой, а Освобождение — как торжество левых. Однако по­явление фашизма и особенно коммунизма изменило сам ха­рактер проблемы.

Если две враждебных коалиции правой и левой сложи­лись и приобрели достаточную степень прочности, много­партийный режим может весьма напоминать двухпартий­ную систему. Так, в Нидерландах с 1830 по 1925 г. существовал политический режим, почти аналогичный че­редованию партий в Англии и других дуалистических стра­нах; он любопытным образом контрастирует со стабильно-

Ю О

-а

о 5

о

=1

п

"О CD

-

CD

и

Q_

С

i

A.

e

со

rd [_

о

Q. V аз

стью измерений различных партий, если рассматривать каж­дую из них в отдельности (табл. 41). Интересно сравнить такое же чередование двух больших коалиций в Дании: со­циалистов и радикалов с одной стороны, консерваторов и аграриев (Венстре) — с другой, тоже при незначительных колебаниях партий; но той стабильностью, что мы видим в Нидерландах, оба блока не отличались, так как не опира­лись на избирательный альянс (что объяснялось принятой здесь пропорциональной системой). Примечательно, что в Нидерландах эта система вызвала начавшийся с 1925 г. (то есть после вторых выборов) распад старейшей консерватив­ной коалиции, существовавшей с 1868 г. При всех обстояг тельствах дуализм альянсов не обладает той прочностью, которая характеризует дуализм партий. Внутри каждого блока соперничающие группировки могли разводить дема­гогию вокруг якобы свойственной двухпартийности тенден­ции к торможению; единство взглядов в коалиционном пра­вительстве обычно слабее. Но в конечном счете все зависит от степени сплоченности соответствующих союзов и партий. Дуализм голландских альянсов периода 1868 —1925 гг. был более прочным, чем дуализм американских партий. Вместе с тем система двух альянсов позволяет гораздо больше варь­ировать политические комбинации, чем система двух партий: разрыв альянсов способен вызвать значительное политичес­кое потрясение даже без изменения избирательного корпу­са и веса каждой из партий. Лучшая иллюстрация тому — Нидерланды 1868 г., когда католики, до того состоявшие в коалиции с либералами, сблокировались с протестантами. Но замещение одной системы двойственного союза другой крайне редко: чаще всего такое случается в странах с трой­ственным делением общественного мнения — в форме сме­щения центральной партии к тому или другому из флангов. Во Франции в 1919 — 1939 гг. это произошло с партией ра­дикалов. В Бельгии в тот же период была несколько иная ситуация: здесь партия правой (католическая) действовала по «принципу качелей», заключая альянс то с партией цен­тра (либеральной), то с партией левой (социалистической). В 1919 — 1940 гг. при двух католическо-социалистических и семи либерально-католических кабинетах не было ни од­ного либерально-социалистического⁷.

⁷ В известной мере это отражает сдвиг Бельгийской либеральной партии вправо, аналогичный подобному сдвигу французской партии радикалов после 1945 г.

 

Крушение союзов иногда имеет своим результатом за­мену двух враждующих коалиций центристским альянсом. Во Франции распад блока левых чаще всего выражается в таком стремлении к объединению центров — созданию еди­ного центра, или «слиянию центров >>, как говорили на заре Третьей республики. В 1905 г. падение Комба знаменует конец блока левых, а создание правительства Рувье заменя­ет его объединением, опиравшимся на значительную часть радикалов, прогрессистов и половину правой, в то время как крайне правая, социалисты и значительная часть ради­калов образуют оппозицию. Но приближение выборов кла­дет конец этому объединению, и блок возрождается в 1906 г. До 1909 г. он продолжается и на правительственном уров­не, хотя правительство Клемансо часто опирается на «пере­менное большинство», используя альтернативную поддер­жку правых и левых (пресловутое балансирование, составляющее сокровенную надежду всех партий центра). В 1909 г. Бриан своей политикой «умиротворения» положил начало новой и тоже недолговечной форме объединения, которая просуществовала до 1913 г. и разбилась о военный закон (введение трехлетнего срока службы). После войны эта форма под названием Национального единства вновь возродится в 1925 г., вслед за быстрым распадом большин­ства в виде Картеля левых, чтобы в 1926 г. расшириться за счет правой. В 1934 г. происходит обратный процесс: кру­шение Картеля после событий 6 февраля приведет сначала к формированию Национального единства во главе с Ду-мергом, которое затем возьмет курс на объединение с флан-дэном.

При Третьей республике союз центристских сил часто «работает» на уровне правительства, но редко имеет про­должение на избирательном уровне. Можно привести всего три примера: 1893,1919,1928 гг. Но в 1893 г. он проявился лишь в нескольких эпизодах снятия кандидатур католика­ми в пользу связанных с ними альянсом прогрессистов: ре­альное ее влияние было слабым (чего не скажешь о влиянии моральном). В 1928 г. радикалы следовали в основном так­тике союза левых: союз центристов был реализован 400 тысячами избирателей радикалов, которые во втором туре отдали голоса правой, несмотря на директивы «своей>> партии. И только 1910 г. дал более убедительный опыт: он обязан обстоятельствам, толкавшим правую и социалистов к объединению флангов, с тем чтобы провести через парла­мент закон о системе пропорционального представительства.

О

о

о 5

о

п>;

з

7-0

га -а

Cl С

Q. О

Sa

о

А.

СП

Q

ч:

Такая неспособность к объединению центристов, часто про­являвшаяся на парламентском и правительственном уровне и дополнявшаяся уровнем избирательным, объясняет не­доверие МРП в отношении мажоритарного голосования в два тура: всецело захваченная стремлением к объединению центристских сил (сегодня это называют «Третьей силой [7]), она опасалась, как бы практика Третьей республики не возродилась в Четвертой. Но это опасение не принимает в расчет коммунистический феномен, который создает труд­ности для двойственных союзов. Как бы там ни было, после слома трехпартийности 6 мая 1947 г. путем изгнания ком­мунистов Четвертая республика живет под знаком объеди­нения центристских партий: с тех пор имеет тенденцию пра­вить одно и то же центристское большинство — меняются лишь формы. Подобно коалиции Веймарской республики, которую оно во многом напоминает (если не считать мощи социалистической партии), это большинство подвержено угрозе одновременно слева и справа по причине развития сильных партий непарламентского характера: коммунистов иРПФ.

Национальное единение французского типа — такое, что имело место при Пуанкаре, Думерге и Даладье, следо­вало бы четко отличать от подлинно национального согла­сия, существовавшего во время войны 1914 г. во Франции, Англии и во многих других странах — во время войны 1939 г., в Бельгии — в период между двумя войнами, etc. Нацио­нальное согласие «по Пуанкаре» — это союз всех партий за исключением крайне левых; это антисоциалистический (или антикоммунистический) альянс. Он неоднократно осуществ­лялся в Нидерландах после 1925 г., его достаточно регу­лярно практиковала Швейцария после 1919 г. Во Франции после Освобождения утвердился своего рода превращен­ный «пуанкаризм» в виде трехпартийности: коалиция всех партий против правой. Подлинное национальное согласие — нечто совершенно иное; речь идет об ассоциации всех без исключения существующих в стране крупных партий. Та­кое единение всех политических направлений оправдано в исключительные периоды огромной национальной опасно­сти, когда абсолютное сплочение усилий неизбежно; в ус­ловиях демократического режима оно представляет собой нормальную форму правления военного времени. Но порой оно встречается и в мирное время: так, к нему часто прибега­ла Бельгия в 1919 — 1939 гг.: из двадцати правительств, сме­нившихся за этот период, девять были правительствами на-

ционального согласия. В ряду явлений того же рода стоит и альянс двух единственных партий в Южной Африке в 1933 — 1941 гг. Такая система предполагает большую дис­циплину партий и вместе с тем согласие относительно фун­даментальных политических принципов. Она по существу реализует посредством альянсов переход к принципам од-нопартийности. Но единственный альянс не представляет такой опасности, как единственная партия, ибо сама его структура предохраняет от угрозы тоталитаризма и гаран­тирует многообразие течений и форм выражения мнений. Тем не менее эта система отражает глубокий кризис демок­ратического режима.

И, наконец, нужно сказать о наиболее редкой и наибо­лее любопытной среди всех прочих форме альянсов: объе­динении экстремалов, то есть партий крайнего толка. Коа­лиция крайне правой и крайне левой партий, каждая из которых представляет для другой общественного врага но­мер один, кажется противоестественной. Но чего только не бывает на свете: в действительности подобные союзы «кар­па и кролика >> не так уж и редки. Ведь такого рода партии обычно сообща составляют оппозицию умеренным, а иног­да и оппозицию политическому режиму. В Третьей респуб­лике большинство попыток центристских союзов терпели поражение от коалиций экстремалов: именно для того что­бы избежать этого, союз центристов почти всегда должен принимать форму чуть ли не национальной унии. В Четвер­той республике коммунисты и РПФ довольно часто объе­диняли свои голоса против «третьей силы», как это делали коммунисты и наци при Веймарской республике, а до них — социалисты и фашисты в римском парламенте. Такой союз экстремальных партий в форме оппозиционного парламен­тского альянса встречается довольно часто. Он гораздо бо­лее редок в виде избирательного, а в особенности — прави­тельственного союза. В качестве примера первого можно привести случай, когда во время выборов 1910 г. во Фран­ции после соглашения о реформе избирательной системы, направленной против партий центра, правая и социалисты взаимно сняли свои кандидатуры в нескольких округах: со­гласие было достигнуто на основе общей программы дей­ствий. Такое же ограниченное соглашение может служить базой для поддерживаемого экстремалами правительства. Но это позитивное объединение нередко приобретает иное значение: оно связано с тактикой, которая получила назва­ние «политики худшего >>. Речь идет о крайне левой партии,

з

-о

-о

В

о

Z] о

,_

CD

и

U О)

_D I >S

г-

О. В)

n re

Q

! 'I

Си

CD

Z

поощряющей политику правой с целью демонстрировать ее абсурдность и нагнетать недовольство ею, вместо того что­бы поддержать умеренно левую политику, которая успо­коила бы умы, но тем уменьшила бы и ее собственные шан­сы. Речь идет также об ослаблении непосредственного и наиболее опасного противника — поскольку он самый близ­кий — в пользу противника дальнего, с которым непосред­ственно не конкурируют. Если той же тактики придержи­вается экстремальная партия правой, между двумя экстремалами может быть достигнуто настоящее соглаше­ние. Если эта «политика худшего» используется против од­ной из них, все равно в результате происходит ее фактичес­кое сближение с другой. Коммунистическая партия следовала этой тактике во Франции и за рубежом вплоть до 1935 г.: таким образом она играла на руку правой, особенно на выборах 1928 г., что в 1932 г. отняло у нее немало голо­сов. Но таким способом она сохраняла свою оригинальность и чистоту на протяжении всего периода, необходимого для строительства партии.

ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ УЧАСТНИКАМИ СОЮЗОВ

Юридические отношения между членами союзов для нас менее интересны, чем соотношение их сил. Первые к тому же ограничиваются немногими примерами общих ин­ститутов: Комитет действия немецкого Блока 1906 г., Пред­ставительство левых французского Блока 1902 г. и Картеля 1924 г., Комитет народного единства 1936 г., etc. Эти инсти­туты могут существовать на избирательном уровне, органи­зуя пропаганду союзников и наблюдая за выполнением со­глашений, или на парламентском, где они стараются достигнуть общности позиций и единства голосования вхо­дящих в альянс объединений: в этом смысле Представитель-тво левых в 1902 — 1906 гг. было образцом подобного рода деятельности. Ш.Бенуа называл его «вторым правитель­ством — неконституционным и безответственным»; Э.Комб защищал его как «совместный союз для вынесения на об­суждение и принятия решений: систему, предохраняющую большинство от необдуманных шагов >>. Отнюдь не все аль­янсы включали такие институты: стихийные коалиции встре­чаются чаще, чем организованные. Не больше и таких, ко­торые опираются на общую программу: любой член альянса

стремится сохранить за собой свободу действия. Деклара­ции альянсов часто носят характер скорее пропагандистс­ких обращений, нежели планов работы; они даже и форму­лируются в намеренно туманных и общих выражениях. Будем тем не менее различать программы чисто правитель­ственные, принятые партиями в момент образования «пра­вительств единства», — они самые недолговечные из всех, и программы избирательные, которые могут просуществовать чуть дольше, если имеют отклик в общественном мнении и вызывают известный энтузиазм: в этом случае обращение к программе может стать хорошим средством давления одного союзника на другого. Вот почему избирательные альянсы редко опираются на четко сформулированные документы, или последние имеют в основном ограничительный харак­тер: более умеренный член альянса стремится предотвра­тить возможные перегибы со стороны своего более ради­кального союзника.

Институты, а стало быть и общие программы, — это в конечном счете средства установления известного соотно­шения сил между партиями, связанными соглашением. И в этом смысле можно было бы попытаться различить союзы равные и неравные: но это всего лишь умозрительная клас­сификация. На самом деле любой союз — неравный, и един­ственно достойный обсуждения вопрос — это вопрос о сте­пени неравенства. И здесь можно противопоставить альянсы относительно равные и псевдоальянсы, носящие характер доминирования; между ними -бесконечная гамма вариаций и оттенков. Три главные элемента нужно учитывать, чтобы определить степень неравенства членов альянса: их соотно­сительные размеры, положение на политической шахмат­ной доске и, наконец, их внутреннюю структуру. Первый — основной для избирательных альянсов при мажоритарном режиме в два тура: партия, которая возглавляет коалицию, остается одна в гонке второго тура, извлекая пользу из сня­тия кандидатур или отзыва их со стороны ее союзников. Отсюда следует, что избирательная коалиция в данной сис­теме возможна тогда и только тогда, когда между партиями нет слишком больших диспропорций: иначе более слабая будет совершенно уничтожена более сильной. На практике локальные диспаритета компенсируются обычно неравноп­равием альянса: какой-то из союзников считается головным в одних округах, какой-то — в других. Но большая партия может быть заинтересована в преднамеренном отказе от выставления кандидатов в первом туре в определенных ме-

26 Морис Дюверже

I

-о

3.

п>;

X)

(Г

S п

о 5

о

га "О

к

о

•

г

Си

а.

CD

i

О.

а

стностях, чтобы позволить своему слишком слабому союз­нику все же добиться некоторого представительства, с тем чтобы воспользоваться его уходом в другом месте, где он выступал бы в роли третейского судьи между двумя почти равноценными объединениями. Избирательные соглашения таким образом очень часто принимают исключительно гиб­кий и изощренный характер, весьма отличный от того жес­ткого и инвариантного механизма, который очевидно содер­жит в себе техника мажоритарного голосования в два тура. Эта гибкость еще более велика в том случае, если соглаше­ния заключаются при избирательной системе с одним ту­ром, когда союзники должны до всякого голосования рас­пределить места таким образом, чтобы везде был представлен только один-единственный кандидат или един­ственный партийный список. Альянсы этого типа более сложны, но вместе с тем и более надежны. Они также и более неравные: большая партия имеет тенденцию почти полностью доминировать над меньшей, как это видно на примере английских национал-либералов. В режиме с един­ственным туром альянсы, как правило, эволюционируют в направлении слияния, что обусловлено той степенью бли­зости, которую они предполагают; но слияние зачастую принимает форму поглощения относительно слабой партии более сильной, если диспропорция между ними слишком велика. Это подчеркивает решающую роль численности в неравенстве альянсов.

На уровне правительства влияние численности также очевидно: чем больше входящая в альянс партия, тем боль­ше ее давление внутри него. Партия радикалов вплоть до 1936 г. играла роль настоящего лидера в блоке левых, по­скольку была самой крупной партией коалиции. В 1936 г. лидерство оказалось в руках партии социалистов, посколь­ку она перешла на первое место. Отметим весьма явный при­мат парламентского измерения над избирательным: ведь с точки зрения последнего радикалы утратили первенство с 1932 г. (1 836 000 голосов против 1956 000 у социалистов). Преобладание в альянсе имеет существенное значение: не­редко полагают, что партия, возглавляющая коалицию, дол­жна брать на себя и председательство в правительстве. Что­бы оправдать отказ от участия в правительстве до 1936 г. и изменение своей позиции с этого времени, социалисты про­водили четкое различие между своим участием в радикаль­ном правительстве и участием радикалов в социалистичес­ком. Разумеется, лидерство более многочисленной партии в

правительственных альянсах отнюдь не составляет общего и абсолютного правила; эту базовую тенденцию необходи­мо учитывать вместе со множеством других. Известную роль здесь играет и амплитуда разрыва между членами альянса: если она невелика, руководство более многочисленной партии становится проблематичным. Имеет также значение структура и природа более сильного из союзников: так, в 1946 г. народные республиканцы и социалисты отказались участвовать в трехпартийном правительстве, поскольку в соответствующем альянсе доминирующей партией были коммунисты.

Но в самой значительной степени противодействие ли­дерству наиболее сильного из членов альянса зависит от вза­имной диспозиции союзников. Как уже было показано, в избирательных альянсах имеется тенденция к доминированию наиболее радикального из союзников, а в правительственных — наиболее умеренного. Эти факторы естественно пересекаются с теми, которые порождаются соответственной численностью партий, связанных коали­цией. Иногда и меньшая из них может оказаться перед не­обходимостью взять на себя бремя правительственных обя­занностей — в силу своей более умеренной позиции. В общих чертах можно было бы наметить «кривые неравенства >> внут­ри альянсов: в периоды, предшествующие выборам и следу­ющие за ними, ведущей выступает экстремальная партия; чем дальше от них, тем больше она теряет влияние в пользу более умеренной — под воздействием управленческих реа­лий. Это соответствует циклам легислатур в коалиционных режимах: демагогия в начале и в конце, большая консерва­тивность в среднем периоде. Схема эта, разумеется, весьма общая и пересечение многочисленных и многообразных об­стоятельств порой существенно преобразует ее — иногда почти до полного исчезновения. Если взять продолжитель­ные отрезки времени, то окажется, что в конце концов до­минирует в альянсе наиболее умеренная партия: экстремал оказывается просто вынужденным поддержать на парла­ментском уровне известное число мер, противоречащих его позиции, точно так же, как на избирательном уровне он под­держивает движение, противоречащее его динамизму. Если он от этого отказывается, союз рушится; если же подчинит­ся, то альянс в конечном счете примет достаточно спокой­ную и сдержанную окраску. Эта общая тенденция объясня­ет постепенно нарастающую умеренность СФИО в Третьей и Четвертой республиках; другие европейские социалисти-

Го

Тз

Си

OJ