Многозначность феномена прекрасного

Признавая право каждой из названных концепций прекрасного на существование, тем не менее, заметим, что в красоте есть некая неуловимая тайна, которая не позволяет одномерно и сугубо аналитически относиться к ее постижению. Например, В.П. Бранский пытается осуществить анализ эмпириче­ского критерия красоты. Для этого он избирает противополож­ные категории: с одной стороны, это порядок и симметрия («в этом нас убеждают кристаллы, снежинки, радуга, морские звезды, раковины»^[60]), с другой стороны, это хаос и ассиметрия (красота «звездного неба, северного сияния, поля цветов, шкуры леопарда, павлиньего пера, кораллов, жемчужины не­правильной формы»^[61]).

В качестве другой пары категорий исследователь изби­рает движение и покой. Красота движения — это разбушевав­шиеся морские волны, полет метеора, водопад, фонтан, полет орла. Красота покоя — это «водяное зеркало во время штиля, лес сталактитовых и сталагмитовых колонн в пещере, куда не ступала нога живого существа, ансамбль цветных скал причуд­ливой формы, безмолвный лунный пейзаж…»^[62]. Далее исследова­тель полагает, что красота есть и простота, и слож­ность; видимое и невидимое, земное и небесное: «в отличие от обычной земной красоты хорошенького девичьего личика, от­ражающегося в зеркале, следуя своим взором туда, куда уст­ремлен взгляд Магдалины, мы воспринимаем в ночном полу­мраке комнаты присутствие чего-то неземного — почти «ося­заем» таинственный «потусторонний» мир, дыхание которого рождается в темных глубинах пустого пространства…»^[63].

Вывод из всех этих примеров напрашивается только один: объективного критерия красоты, который бы имел чисто эмпирическое происхождение, вообще не существует. Таким образом, красота, действительно, подобна мифическому Про­тею или реальному хамелеону: как только ее пытаются «ухва­тить» с одного конца, — она тут же меняет свой облик, превра­щаясь в нечто другое, причем нередко противоположное ис­ходному.

Это дало повод Н. Гартману сформулировать сле­дующим образом суждение о сложившейся за многие века си­туации. Спрашивая, «почему одно вызывает впечатление не­красивого, а другое — красивого», «мы желаем невозможного: с помощью разума…, т.е. с помощью понятий… постигнуть то, что постигается только эстетическим созерцанием»^[64]. Харак­терно, однако, что это «бессилие» разума раскрыть сущность красоты объясняется, по Гартману, нашей неспособностью «проникнуть в тайну нахождения художественной формы»^[65], т.е. создания и выбора выразительной умозрительной модели художественного образа.

Следовательно, подлинное произве­дение искусства способно открывать новые аналоги красоты, и в полотне К. Моне мы обнаруживаем столько же цельности, со­звучия, сияния (критерий красоты по Фоме Аквинскому) — хотя и в совершенно ином проявлении, — как и в китайском рисунке или музыке Бетховена.

Соединяясь в гениальном творении человека, трансцен­дентальная и эстетическая красота влечет к источни­кам бытия. Вспомним страницу, на которой Ш. Бодлер, кому со­временное искусство обязано сознанием богословского досто­инства и всевластной духовности красоты, дает свое собствен­ное изложение отрывка из «The Poetic Principle» Эдгара По: «Именно этот чудесный, этот бессмертный инстинкт Красоты заставляет нас смотреть на Землю с ее зрелищами как на некое смутное изображение, некое соответствие Неба… Именно че­рез поэзию и в поэзии, через музыку и в музыке душа прозре­вает великолепие, ожидающее ее по ту сторону могилы; и ко­гда какие-нибудь чарующие стихи вызывают на глазах слезы, то слезы свидетельствуют не об избытке наслаждения, а скорее о некой нетерпеливой скорби, …об изгнанной в мир несовер­шенства природе, которая желала бы немедленно, на этой са­мой земле, обрести открывшийся для нее рай»^[66]. Бодлер верно ухватывает саму суть художественного творчества: с его помощью человек резонирует с Абсолютом, утверждая себя в духовной реальности.

Для человека с развитым эстетическим миро­восприятием способны происходить удивительные метамор­фозы: любое, самое обычное, заурядное явление (с точки зре­ния обыденного сознания) превращается в нечто значимое, со­кровенное, заповедное.

Выводы:

Исследование основных концепций красоты показывает, что эстетическое сознание как одно из самых сложных, интегративных духовных явлений невозможно вывести из одного источника. Феномен прекрасного — это проблема не только функционирования личностного сознания, но и особенностей строения Космоса, конкретных природных объектов, законов общественного развития. В целом, несмотря на острую полемику, представителей различных подходов объединяло понимание прекрасного, как меры, симметрии, пропорциональности, целесообразности, ритмичности, гармонии.

Тема 11 Возвышенное