Взаимосвязь истории науки и философии науки

Философии чего-то, т. е. философствования над каким-либо объ­ектом и явлениями, которые составляют его жизнь, очевидно, не может возникнуть, пока не возникло само это что-то, сам объект.

И соответственно не может быть философии науки, пока нет самой науки. Нет и истории науки, пока нет науки, — такое заключение то­же очень простое. Так что, размышляя о взаимосвязи философии науки и истории науки, мы сталкиваемся с проблемой происхожде­ния науки и проблемой ее периодизации.

Можно заметить, что в настоящее время в сообществе науковедов и философов науки отсутствует единое понимание происхождения науки. Нет и единых принципов и критериев ее периодизации.

Широко признано положение, что наука, как и философия, зарож­дается внутри древнего мифологического сознания. Но вот по вопро­су о том, как наука стала самостоятельной областью общественной деятельности (при всех ее взаимосвязях с другими областями обще­ственной жизни и культуры), существуют различные точки зрения^[8].

Одни авторы полагают, что наука возникла в доисторические времена вместе с появлением у древних людей самых первых, про­стейших знаний о мире и формированием более или менее проду­манных навыков приспособления к окружающей природе^[9]. Так что наука оказывается одним из самых древних занятий человека.

Другие авторы временем рождения науки считают античность, а критерием становления науки как таковой — переход к «теоретиза- ции» знаний, в отличие от «рецептурности» знаний предшествующих цивилизаций. При этом разные авторы суть «теоретизации» и факт рождения науки связывают с интеллектуальными достижениями в той или иной области знания: у одних (например, у Гуссерля) — это фор­мулирование Платоном учения об «идеях», у других (например, у Кассирера) — построение физической теории Аристотелем, у третьих (например, у Поппера) — завоевания космологии и логики и т. д.

Согласно третьей точке зрения, возникновение науки относится к позднему европейскому Средневековью (XII-XIV вв.). Решающий аргумент в этом случае — распространение эксперимента в естество­знании.

Согласно четвертой точке зрения, наука в собственном смысле этого слова зародилась в Европе в XVI-XVII вв. в период, называе­мый «великой научной революцией». В этот период такие «ученые на все времена», как Коперник, Кеплер, Галилей, Декарт, Ньютон, стали систематически применять действительно научный подход, для которого характерно специфическое соотношение между теори­ей и опытом.

Нетрудно видеть, что первая и четвертая точки зрения — своего рода крайности, и истина должна лежать где-то посередине. Пред­ставляется вполне разумным рассматривать формирование науки как долгий исторический процесс, который начался в глубокой древности и завершился к XVI-XVII вв.; в течение всего этого промежутка времени науки в ее современном понимании, представленном в при­веденном выше определении, еще не было. И только с XVI-XVII вв. началось существование науки — такой, как мы ее понимаем сейчас^[10]. Разумеется, наука развивается, но происходящие в ней изменения пока еще не являются такими, чтобы названное определение переста­ло «работать». Изменения эти, как известно, фиксируются посред­ством различения «классической» и «неклассической», или «пост­классической», науки.

В истории науки можно выделить четыре основных периода.

1. С I тыс. до н. э. до XVI в. Этот период можно назвать перио­дом преднауки. На его протяжении наряду с передававшимися от поколения к поколению в течение веков обыденными прак­тическими знаниями, приобретенными посредством житейско­го опыта и осмысления трудовой деятельности, стали появ­ляться первые философские представления о природе, назы­ваемые «натурфилософскими учениями». Это были довольно бедные представления, но внутри натурфилософии формиро­вались зачатки научных знаний. С накоплением сведений, на­выков, приемов и методов, используемых для решения астро­номических, математических, медицинских, географических и других проблем, в философии образуются соответствующие разделы, которые затем постепенно обособляются в отдельные науки: астрономию, математику, медицину, географию и т. д. Это своего рода «эмбриональный» период развития науки, ко­торый предшествует ее рождению в качестве особого социаль­ного института и особой области и стороны культуры.

2. XVI-XVII вв. Это период великой научной революции. Она на­чинается с исследований Коперника и Галилея и венчается

фундаментальными физическими и математическими трудами Ньютона и Лейбница. В этот период были заложены основы современного естествознания. Появляются стандарты и идеалы построения научного знания. Они связываются с формули­рованием законов природы в строгой математической форме и с проверкой теорий посредством опыта. Начинает культи­вироваться критическое отношение к религиозным и натур­философским догмам, недоступным обоснованию и проверке посредством опыта. Развивается методология науки. Наука оформляется как особая самостоятельная область общест­венной деятельности. Появляются ученые-профессионалы, развивается система университетского образования для их подготовки. В XVII в. создаются первые научные академии. Возникает научное сообщество с присущими ему специфиче­скими формами и правилами деятельности, общения, обмена информацией.

3. XVIII-XIX вв. Этот период соответствует классической науке. В это время образуется множество различных самостоятель­ных научных дисциплин, в которых накапливается и система­тизируется огромный фактический материал. Строятся фун­даментальные теории в математике, в различных областях естествознания, связанных с исследованиями в области неживой и живой природы; в областях гуманитарных наук (психология, языкознание) начинает распространяться экспериментальный метод; возникают технические науки и начинают играть все более заметную роль в материальном производстве. Возраста­ет социальная роль науки, и ее развитие становится важным фактором общественного прогресса. Существенно возрастает число людей, занятых научной деятельностью, которая опла­чивается. Социальный институт науки обретает отчетливые черты (профессиональное образование, лаборатории, научные периодические издания). Существенно возрастает роль науки в культуре.

4. XX век и начало нынешнего столетия называют постклассиче­ской наукой. Этот период, как известно, начался научной рево­люцией, и наука стала существенно отличаться от классиче­ской науки. В различных областях научного знания были совершены величайшие открытия. В математике в результате критического анализа теории множеств и оснований мате­матики возникает ряд новых дисциплин, а также появляется

метаматематика, представляющая собой глубокую рефлексию математической мысли над самой собой. Гедель дает строгое доказательство того, что непротиворечивость достаточно силь­ной теории не может быть доказана внутри нее самой^[11]. В физи­ке создаются теория относительности и квантовая механика — теории, заставившие пересмотреть сами основания физиче­ской науки. В биологии развивается генетика. Появляются но­вые фундаментальные теории в нейрофизиологии, психоло­гии, медицине, лингвистике и других гуманитарных науках. Бурно развивается экономическая наука. В технических нау­ках тоже происходят изменения величайшего значения, созда­ны кибернетика и теория информации. Меняется вся система научного знания.

Во 2-й половине XX в. в науке происходят новые революционные преобразования. Их принято называть научно-технической револю­цией. В отличие от предшествующих революций в науке и технике, она имеет глобальный характер, захватывает одновременно многие отрасли науки и многие области техники и технологии. В результате одни изменения влекут за собой другие, а сами темпы этих измене­ний оказываются такими, каких история человеческой цивилизации еще не видела.

Особо следует отметить и тот факт, что в разные периоды разви­тия науки (и на разных этапах ее развития внутри этих периодов) одни области науки и отдельные конкретные научные дисциплины благодаря содержанию полученных в них результатов оказываются более значимыми для философской мысли вообще и философско-науч- ной мысли в особенности, нежели другие. Таковыми «в свои време­на» оказываются, например, математика (теоремы о неполноте фор­мальных систем, теория игр), физика (теория относительности, тео­рия элементарных частиц), физическая химия (синергетика), химия (периодическая система элементов), биология (теория органиче­ской эволюции, этология, молекулярная генетика), нейрофизиология (рефлекторная теория высшей нервной деятельности), экономи­ческая наука (теорема о транзакционных издержках, теория опти­мального распределения ресурсов), политическая наука (теорема о невозможности построения безупречной системы принятия кол­лективных решений), технические науки (теория тепловых двигате­лей, кибернетика, информатика). Соответственно, философско-на- учные концепции опираются на историко-научный материал своего времени: одно представление о науке («образ») — в размышлениях Бэкона, другое — в размышлениях Конта, третье — в размышлениях Гуссерля, Карнапа, Поппера, Куна и т. д.

Для философии науки история науки по роли и значению чем-то подобна тому, чем в любом научном исследовании для теоретическо­го уровня является уровень эмпирический. В самом деле, откуда мо­гут взяться соответствующие философские мысли о науке, если от­сутствует историко-научное знание вообще и знание о современном состоянии науки в частности?

История науки и философия науки принадлежат к той области современного познания, объектом которой является духовная куль­тура. С учетом того, что духовная культура включает в себя позна­ние, т. е. духовное (культурное) освоение человеком мира, можно от­метить, что история науки и философия науки — формы рефлексии культуры над самой собой со всеми связанными с этим обстоятель­ством особенностями и сложностями их существования (или сосуще­ствования) и их изучения. Говоря более конкретно, они обе, будучи формами духовной культуры, изучают то явление духовной культу­ры, которое называется наукой.

Имея один и тот же объект — науку, причем взятую в совокупно­сти всех ее компонентов, история науки и философия науки разли­чаются предметами, т. е. тем, под каким углом зрения в каждой из них изучается наука. К вопросам истории науки относятся вопросы о том, кто именно, что именно, когда и где открыл. Не менее важны для истории науки также вопросы о том, как те, кто открыл нечто, сделали это, как возник и был реализован замысел какого-то кон­кретного открытия, чем именно авторы открытий обязаны другим ученым и какое значение и последствия внутри самого научного по­знания имели те или иные открытия.

В задачу историка науки входят и обобщения упомянутых ис- торико-научных фактов, и построение «динамического образа» со­стояний науки в последовательные исторические периоды. Его же задачей является выработка представлений о соотношении между историко-научным компонентом картины исторического процесса и всей общей картиной, т. е. решение вопросов о том, в каких условиях состоялись открытия и какие значение и последствия они имели для всей культуры в целом. В связи с этим наряду с изучением приме­нения отдельных методов научного исследования историк науки анализирует (во всяком случае на уровне историографии) и такие явления, как стилевые особенности научного мышления той или иной эпохи^[12].

Вопросы философии науки касаются осмысления общих харак­теристик системы научного знания, общих характеристик процесса получения этих знаний, форм и структур организации процесса на­учных исследований, общих особенностей науки как формы духов­ной культуры.

Можно отметить также, что история науки входит в область нау­ки, а философия науки — в область философии.

Как и следовало ожидать, история науки и философия науки, имея один и тот же объект, оказываются органически взаимосвязан­ными. Эта взаимосвязь имеет, фактически, генетический характер. Как уже говорилось, пока не возникла наука, не могло быть ни ис­тории, ни философии науки. С возникновением науки — очевидно, в начале, в зачаточной форме «преднауки» — появляется возмож­ность для существования истории науки. Разумеется, это тоже «пре­дыстория» науки. Скорее всего, устная традиция передачи первых «(пред)научных» знаний, как и первых «(пред)философских» пред­ставлений представляла собой некое единое целое, которое постепенно выделялось из содержания мифологического сознания. Наши дале­кие предки объясняли мир посредством олицетворения сил приро­ды, создавая богов. Тем не менее познание — конечно, когда оно име­ло место — было чем-то большим, чем просто «переработкой» наблюдаемых явлений посредством олицетворения, ведь познание предполагает обладание истиной в смысле соответствия содержания человеческих представлений тому, что имеет место в действитель­ности. То есть знание, поскольку оно является знанием, пусть даже и в мифологической форме, не становится только субъективной иллю­зией знания.

Такого рода настоящие знания зарождаются в основном в области материальной, практической, производственной деятельности людей при решении ими актуальных жизненных задач. Даже если, допустим, задача обусловлена религиозным ритуалом, все равно она стимули­рует познание и, соответственно, становится реальной: скажем, речь идет о том, чтобы построить алтарь с равными площадями, но имею­щими разную геометрическую форму.

Другой вопрос — можно ли первобытное сознание считать науч­ным? Очевидно, нет. Но тем не менее наука зарождается, и филосо­фия зарождается. При этом они тесно связаны друг с другом, и нам трудно решить, что из них зарождается раньше. Скажем, появление счета есть, несомненно, научное событие ^[13] . Но появление идеи при­чинной связи — тоже рожденной в реальной практической деятель­ности людей — уже философское событие. Вряд ли мы сможем выяс­нить, какое из названных событий произошло раньше.

Итак, история науки и философия науки связаны уже тем, что обе возникают и развиваются вместе с самой наукой. Попытаемся увидеть и описать эту взаимосвязь более подробно. Обратим внима­ние на то, что слово «история» мы употребляем в нескольких (взаи­мосвязанных) значениях^[14]. Соответственно, мы говорим об объектив­ной истории науки как о временной последовательности попыток — успешных и безуспешных — построить представление о том, что такое наука. В силу конкретной степени развитости науки и той «преднауки», которая ей предшествовала и из которой она разви­лась (после выделения этой последней из мифологии), указанное представление менялось. Кроме того, и сама история науки, будучи наукой, тоже развивалась. Объективная история науки как одно из проявлений человеческого творчества отличается от истории других человеческих деяний (материального и духовного характера).

Внешним, «модельным» представлением объективной истории науки может служить воображаемая книжная полка, на которой в хронологическом порядке расставлены дошедшие до нас историче­ские сочинения, посвященные науке или основанные на сообщениях и комментариях к утерянным сочинениям (или вообще существо­вавшим только в устной традиции) мыслителей того или иного ис­торического периода.

Субъективной историей науки можно назвать совокупность по­пыток описать объективную историю науки (содержание той «книж­ной полки», о которой говорилось ранее). Субъективная история науки как историческое самосознание науки, очевидно, зарождается позднее самой науки и ее отдельных областей.

Сами попытки описания объективной истории науки, представ­ленные в хронологической последовательности, образуют объектив­ную историю субъективной истории науки. Эту объективную историю можно опять-таки моделировать посредством «книжной полки», на которой в хронологическом порядке расставлены сочинения по ис­тории науки, или главы из сочинений по общей истории, посвящен­ные науке, или, наконец, сообщения о не сохранившихся и не дошед­ших до нас сочинений такого рода^[15].

Содержание второй «книжной полки» может опять-таки быть описано и подвергнуто анализу. В результате могут быть выявлены и классифицированы методы, которые применяются в разных истори­ях науки; представления об историко-научном процессе, используе­мые в этих историях; историко-научные концепции. На данном уровне, очевидно, речь идет об историографии науки.

В принципе, сочинениям по историографии науки можно отвести еще одну «книжную полку» и упорядочить «книги» хронологически. Это будет объективная история исследований в области субъектив­ной истории объективной истории науки. Конечно, и эта «книжная полка» может быть систематически описана и проанализирована.

Все сказанное в полной мере можно отнести к тому, что является объективной историей философии науки (это история реальных по­пыток осмыслить историю науки — и объективную, и субъективную, а также и историографию науки), субъективной историей философии науки (это собственно история философии науки) и объективной ис­торией субъективной истории философии науки (это историография философии науки)^[16].

Представляется, что взаимосвязь истории науки и философии науки имеет в качестве своей основы взаимосвязь науки и философии. Как отмечает А. Койре, «влияние философских концепций на развитие науки было столь же существенным, сколь и влияние научных кон­цепций на развитие философии». И далее:

«...История научной мысли учит нас... что:

а) научная мысль никогда не была полностью отделена от фило­софской мысли;

б) великие научные революции всегда определялись катастро­фой или изменением философских концепций;

в) научная мысль. развивалась не в вакууме; это развитие всегда происходило в рамках определенных идей, фундаментальных принципов, наделенных аксиоматической очевидностью, ко­торые, как правило, считались принадлежащими собственно философии»^[17].

Теперь заметим, что взаимосвязь истории науки и философии науки — даже и в случае «преднауки» — имеет место на этапе по­строения субъективной истории науки, ведь историку, который раз­мышляет о науке в более позднее время, могут быть известны раз­мышления о науке, принадлежащие его предшественникам. Это, очевидно, означает, что его «образ науки», который (так уж устроено наше воображение) предшествует создаваемому им историческому повествованию, связан с их взглядами на науку (их «образами нау­ки»), а также с представлением о том, насколько они вообще значи­мы, в какой мере они заслуживают быть принятыми им и развитыми дальше. А это, конечно же, включает в себя то, что получено в фило­софии науки соответствующего времени.

Разумеется, не все историки науки обнаруживают явную при­верженность к какой-то философской концепции науки. Часто фи­лософские позиции, с которыми историк соотносит свое научное ис­следование, предусмотрительно (по тем или иным причинам) скры­ты; в других случаях они имеют неотчетливые формы. Однако это означает не то, что такие позиции отсутствуют, а только то, что не было сделано никаких обдуманных усилий для того, чтобы сделать их явными и отчетливо представленными. Об этом хорошо сказано И. Лакатосом:

«История без некоторых теоретических "установок" невозмож­на... Конечно, эти установки могут быть скрыты за эклектическим переходом от теории к теории или за теоретической путаницей; но ни эклектизм, ни путаница не означают отказа от теоретиче­ских воззрений»^[18].

Среди определенных групп философов и историков науки по­пулярна точка зрения, согласно которой различие между историей и философией науки состоит в том, что первая является дескриптив­ной, в то время как вторая — нормативной, или оценивающей. Со­гласно этой точке зрения, историку науки подобает описывать хро­нологическую последовательность фактов, которые образуют собой научную деятельность, в то время как философу науки подобает ус­танавливать некоторые нормы для того, чтобы оценивать эту после­довательность фактов; проводить различия между хорошей и пло­хой наукой; определять, когда от теории следует отказаться, и т. д.^[19]Очевидно, здесь имеет место определенное преувеличение. Ведь если философия науки является чисто нормативной, а история нау­ки — чисто дескриптивной и поскольку, начиная с Юма, мы знаем, что ни нормы нельзя вывести из фактов, ни факты из норм, то из этого следует, что не может быть никакой логической связи между обеими дисциплинами. Не назовешь же связью такое: с одной сто­роны, историк описывает те факты, с которыми он встретился при изучении течения объективной истории науки; с другой — философ вырабатывает свои нормы, начиная с некоторого, по его мнению, наиболее подходящего ценностного критерия; затем историк пред­стает перед философом со своим отчетом о фактах, и философ оце­нивает их. Такая картина совершенно не соответствует реальной, объективной истории научного и философского познания.

Так что нет такого различия между философией и историей науки: первая будто бы использует нормативные рассуждения, а вторая — дескриптивные. Обе они используют, по существу, один и тот же род рассуждений, который мы можем назвать «интерпретацией» или «реконструкцией», и при этом они взаимодействуют одна с другой.

Следует рассмотреть еще один возможный подход к различению истории науки и философии науки. Он основан на оппозиции син­хроническое—диахроническое. Согласно ему, философия науки за­нята синхроническим изучением науки, а объекты ее изучения явля­ются теми научными структурами, которые обнаруживаются, когда мы делаем некоторый синхронический «срез» в объективной исто­рии науки. История науки, с другой стороны, должна была бы быть диахроническим изучением того же самого предмета, поскольку она имеет дело именно с эволюционным аспектом науки, о котором фи­лософия, так сказать, «забывает».

Однако и этот способ проведения различия между историей нау­ки и философией науки преувеличен. Различение синхронического и диахронического подходов плодотворно только в течение первых стадий развития какой-то дисциплины; оно является, так сказать, полезной формой разделения труда при расчистке области. В более продолженной перспективе, однако, когда мы углубляем наш анализ структур, открывшихся и «синхронисту», и «диахронисту», мы ви­дим, что названное различение многое теряет из своего мыслимого содержания и преимуществ. Оба подхода должны быть объединены в синтез более сложной природы.

Намного раньше многих других (1929 г.) это было установлено оте­чественными учеными-филологами Ю. Н. Тыняновым и Р. О. Якоб­соном на материале истории науки о языке:

«Резкое противопоставление между синхроническим (статиче­ским) и диахроническим разрезом было еще недавно как для лингвистики, так и для истории литературы оплодотворяющей рабочей гипотезой, поскольку показало системный характер языка (resp. литературы) в каждый отдельный момент жизни. В настоя­щее время завоевания синхронической концепции заставляют пересмотреть и принципы диахронии. Понятие механического агломерата явлений, замененное понятием системы, структуры в области науки синхронической, подверглось соответствующей замене в области науки диахронической. История системы есть в свою очередь система. Чистый синхронизм теперь оказывается иллюзией: каждая синхроническая система имеет свое прошед­шее и будущее как неотделимые структурные элементы систе­мы. Противопоставление синхронии и диахронии было проти­вопоставлением понятия системы понятию эволюции и теряет принципиальную существенность, поскольку мы признаем, что

каждая система дана обязательно как эволюция, а с другой сторо­ны, эволюция носит неизбежно системный характер»^[20]. В настоящее время философы науки все более и более серьезно вовлекаются в систематическое реконструирование диахрониче­ских аспектов науки. С другой стороны, историки науки, пусть и бо­лее медленно, также все больше вовлекаются в понятия, метатеории и способы постановки вопросов, инициированные синхронической философией науки.

Таким образом, заметно отличаясь друг от друга, история науки и философия науки являются тесно взаимосвязанными областями познания.