Методы проверки адекватности и научности

Функция любой науки, в том числе и экономической, – выработка и теоретическая систематизация объективных знаний о действительности. Ориентир науки – стремление установить истину, то есть адекватно отразить, объяснить, выразить объект научного исследования таким, каким он реально существует. Процесс познания безграничен. И всякий раз научное мышление отражает объект исследования не полностью, а в некоторых пределах и условиях, которые сами постоянно изменяются и развиваются. Поэтому истина, устанавливаемая наукой, всегда относительна. В ней может содержаться лишь какая-то частичка абсолютного знания. Исторически одна научная теория сменяется другой, новой. И в новой научной теории истина, содержавшаяся в ее предшественнице, четко обнаруживает свой относительный характер и нередко определяется как частный случай в истолковании новой теорией. Так научное знание движется к большей адекватности реальным процессам в действительности.

Все это в полной мере относится и к экономической науке, но в ней гораздо сложнее, чем в естественных науках, отличить верную теорию от неверной, адекватную от неадекватной, подвергнуть выводы эмпирической проверке.

Для проверки истинности экономической теории нет возможности провести заранее запланированный эксперимент. Приходится опираться лишь на ту эмпирику, которую предоставляет нам сама экономическая действительность. (Правда, и в такой физической науке, как астрономия тоже приходится обходиться лишь экспериментальным материалом, поставляемым самой природой.) «Необходимость полагаться на неконтролируемую практику в большей степени, чем на контролируемый эксперимент, затрудняет получение однозначных и четких данных, позволяющих принять ту или иную гипотезу»[63].

Свойства предмета экономической науки таковы, что научное исследование предполагает анализ человеческого поведения, которое диктуется противоречивыми экономическими интересами, а «важность этого предмета для повседневной жизни и государственной политики препятствует объективности и способствует смешению научного анализа с нормативными суждениями»[64]. Нам нет необходимости далеко ходить за примерами этого. Достаточно сопоставить теоретические конструкции, гипотезы и выводы, представляемые в научных публикациях авторов, противоположно друг другу оценивающих ход и результаты экономических реформ в России и предлагающих различные концепции ее дальнейшего социально-экономического развития.

Однако существенные отличия в предметах общественных и естественных наук не могут служить аргументом выведения экономической науки за пределы общенаучных методологических принципов и отрицания методологического монизма для всех отраслей науки. Ведь «утвердить, что общественные науки должны пользоваться иной методологией, чем естественные, означает отстаивать ту удивительную точку зрения, что теории или гипотезы, касающиеся социальных явлений, должны обосновываться радикально иначе, чем теории или гипотезы о явлениях природы»[65]. Исходя из этого определяется проблема критериев для оценки научности результатов экономических исследований и методов для такой оценки.

Дэниэл Хаусман выделяет четыре, на его взгляд, наиболее распространенных подхода к этой проблеме. «Их можно назвать дедуктивистским, позитивистским (или попперианским), предикционистским и эклектическим. Или, если перейти к самым ярким представителям каждого направления, речь пойдет о взглядах Джона Стюарта Милля, Марка Блауга, Милтона Фридмена и Дональда Макклоски»[66]. Поскольку третий и четвертый из названных подходов варьируют элементы двух первых (подход Милля точнее все таки назвать индуктивистским), мы сосредоточим внимание на различиях классического подхода Милля и в значительной степени, хотя и не полностью, позитивистского подхода Блауга. Первый из них базируется на методе индукции при формировании теории и верификации при проверке адекватности и научности ее результатов. Второй подход предполагает гипотетико-дедуктивную модель научного познания и принцип фальсификации при проверке научности и истинности экономической теории.

Процесс познания, начинающийся с наблюдения фактов и их индуктивного формулирования, классически описан Миллем в «Системе логики» (1843) и хорошо показан Блаугом: «Согласно стандартной точке зрения на науку, господствовавшей в середине XIX века, научные исследования должны начинаться со свободного, непредубежденного наблюдения фактов, продолжаться индуктивной формулировкой универсальных законов, описывающих эти факты, и в конечном счете, с помощью дальнейшей индукции приходить к еще более общим утверждениям, которые принято называть теориями. Истинность законов и теорий подлежит проверке путем сопоставления вытекающих из них эмпирических выводов со всеми наблюдаемыми фактами, включая те, что их породили»[67]. Этот же подход XIX века в более урезанном виде представлен в хорошо усвоенной советскими философами и политэкономами формуле В. И. Ленина: «От живого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике – таков диалектический путь познания истины, познания объективной реальности»[68].

О критике метода индукции Поппером в контексте философии науки и Блаугом применительно к методологии экономической науки уже говорилось в первом параграфе этой главы. Теперь обратим внимание на то, что критика индуктивного метода сопровождалась изменением методологических подходов к определению истинности теории, к проведению демаркационной границы между наукой и ненаукой. Речь идет о переходе от верификационизма к фальсифиционизму.

Верификационизм представляет собой методологический подход, в соответствии с которым научными признаются теории и гипотезы тогда и только тогда, когда их предсказания могут, по крайней мере в принципе, быть эмпирически подтверждены. Критики таких методов проверки теорий на их адекватность реальным экономическим процессам указывают на множество случаев, в которых отдельные эмпирические подтверждения могут совсем не свидетельствовать о научной достоверности потому, что в других случаях эмпирическое подтверждение не получается.

Фальсификационизм отличается от верификационизма тем, что в основу методов проверки научности теории закладывается не принцип подтверждения и тем самым защиты теории, а, напротив, принцип опровержения. Теории и гипотезы считаются научными тогда и только тогда, когда сделанные на их основе предсказания поддаются, хотя бы в принципе, эмпирическому опровержению. При этом М. Блауг отделяет развитый фальсификационизм от наивного: «сторонники «наивного фальсификационизма» полагают, что теории могут быть опровергнуты единственной проверкой, в то время как согласно «развитому фальсификационализму» для этого требуется множество проверок»[69]. Добросовестный исследователь, выдвигая то или иное теоретическое утверждение, укажет, какими экспериментальными данными это утверждение может быть опровергнуто. Если возможности эмпирического опровержения не предусматриваются, то утверждение не может быть признано научным, находится за пределами науки, относится к ненауке.

Как уже говорилось выше, эксперимент для эмпирической проверки экономической теории не может быть спланирован и сознательно организован. Приходится пользоваться той эмпирикой, которую поставляет сама экономическая жизнь. Эмпирическая проверка может проводиться на основе оценки уже состоявшихся событий, сопоставления их с выводами теории.

Но дело с эмпирической проверкой теоретических положений обстоит весьма не просто. Показательно в этом отношении обсуждение в статье Д. Хаусмана и в комментариях к ней В. Автономова[70] результатов проверки Р. Лестером истинности одного из фундаментальных положений неоклассической экономической теории о равенстве предельного дохода предельным издержкам. Р. Лестер пытался опровергнуть существующую в неоклассической теории однозначную связь между изменениями в заработной плате и занятостью. В ответах на разосланный им опросник абсолютное большинство фирм указало на динамику спроса как на единственный фактор, влияющий на занятость, и лишь 7,6 % опрошенных отметило связь занятости с изменениями заработной платы. Опровержение Лестеровского опровержения по-разному представили Ф. Махлуп с позиции классического маржинализма и Дж. Стиглер с позиции позитивистской методологии в духе Пола Самуэльсона.

В опровержении Махлупа выдвинуты три основных аргумента: 1) на количество применяемого ресурса в соответствии с маржиналистской теорией влияют не только предельные затраты на него, но и предельная производительность, а она как раз и зависит от спроса на продукт; 2) понятия «эластичность спроса», «предельные издержки» и т. п., содержавшиеся в опроснике, вообще не понятны предпринимателям; 3) все экономические параметры: издержки, доходы, прибыль – предпринимателями воспринимаются субъективно. В реальной жизни предприниматель не использует сопоставление предельного дохода с предельным издержками. А экономическая наука в теоретических терминах описывает то, что происходит в голове бизнесмена неосознанно, интуитивно, без всяких подсчетов, на основе годами выработанной привычки.

Опровержение Дж. Стиглера строится несколько иначе: равенство предельного дохода предельным издержкам – это лишь формальная (логическая) часть традиционной экономической теории, а эмпирическая же (верифицируемая) ее часть состоит в том, что кривая предельного продукта (физического объема) является убывающей.

Тест на научность и адекватность экономической теории путем выявления возможностей подтверждения или опровержения ее выводов чаще всего приводит не к окончательному выбраковыванию, а к стремлению усовершенствовать теорию. Критика теории предельной полезности в ее первоначальном, кардиналистском, варианте на основе отсутствия какой бы ни было возможности измерить полезность, придать ей численное значение привела к замене кардиналистского варианта ординалистским, к построению кривых безразличия. Но подтвердить или опровергнуть на эмпирическом материале выводы этой теории опять же не представлялось возможным. Ей на смену пришла теория выявленных предпочтений Самуэльсона, которая полностью очистилась от последних следов полезности. Теперь теория потребительского поведения свелась к операциональным сравнениям между суммарными ценностями различных альтернативных наборов (суммарная ценность – произведение количества благ и их цен). «Фундаментальная теорема теории потребительского выбора» (так назвал ее Пол Самуэльсон) выводит потребительские предпочтения из выявленного поведения потребителей. Эффект дохода в теории выявленных предпочтений становится вполне измеримым как сумма, на которую в сторону, противоположную изменению цены, должен измениться доход, чтобы потребитель вернулся к своему исходному набору.

Однако достигнуть полного совершенства теории потребительского выбора и Самуэльсону не удалось. Во-первых, потребительские предпочтения плохо выявляются при выборе товаров длительного пользования. Нельзя определить промежуток времени от даты приобретения такого товара (мебели, дома, автомобиля, телевизора и т. п.) до полного его потребления. Во-вторых, существует большое различие между индивидуальным поведением потребителя и динамикой рыночного спроса. Эти обстоятельства служат Блаугу для весьма категорического вывода: «Для эмпирического анализа спроса вопрос о том, можем ли мы предполагать, что функции полезности вообще существуют – что у потребителей имеется стабильный набор предпочтений, – выглядит куда серьезнее, чем бесконечно обсуждаемые теоретические вопросы о предпочтительности кардинального или ординального подходов к полезности либо предпочтительности теорий безразличия или выявленных предпочтений»[71].

Все же представляется более конструктивным не ставить вопрос о самом существовании функции полезности, как это делает Блауг, а продолжать совершенствование экономической теории, использующей функцию полезности. Тем более, что можно назвать немало теоретических и математически формализованных моделей, построенных на основе функции полезности и проходящих тест на эмпирическую проверку – подтверждение или опровержение в результате такой проверки.

Значимость методов проверки на адекватность и научность для позитивной и нормативной экономической теорий (их характеристика дается в шестой главе) различна. Большинство теорем и моделей позитивной экономической теории идеальны, сопровождаются оговоркой ceteris paribus – при прочих равных условиях; а условия редко бывают равными, и разнообразные факторы отклоняют идеальную модель от реального экономического процесса. Тем не менее, такие идеальные теоремы и модели позволяют объяснять экономическую реальность. Но они не рассчитаны на то, чтобы на их основе принимать определенные решения. Знание их, однако, необходимо для экономического образования и интеллектуального развития.

Другое дело – в нормативной экономической теории, предписывающей определенные правила и нормы для практического применения. Здесь ceteris paribus может сыграть роковую роль. Если рекомендации экономической науки воспринимаются без достаточного учета условий, характерных для экономики данной страны, результаты реализации рецептов часто оказываются противоположными ожидавшимся. Именно так получилось с использованием стандартных теорем и моделей экономической науки на старте реформирования экономики России.

Весьма обстоятельно на примере практических результатов использования рекомендации Вашингтонского консенсуса такую проблему анализирует В. М. Полтерович[72]. Дж. Уильямсон теоретически обосновал зафиксированные в Вашингтонском консенсусе десять рекомендаций для проведения реформ в Латинской Америке и в других странах, вступивших на путь кардинального экономического реформирования. Эти десять рекомендаций охватывают фискальную дисциплину, приоритеты государственных расходов, налоговую реформу, финансовую либерализацию, обменный курс, либерализацию внешней торговли, прямые иностранные инвестиции, приватизацию, дерегулирование и права собственности.

Подробный анализ результатов реализации этих рекомендаций, предпринятый В. М. Полтеровичем, свидетельствует о необходимости осторожного и критического к ним подхода с максимальным учетом российских экономических реалий, в частности, речь идет о роли государства в экономике и в ее реформировании. В. М. Полтерович по этому вопросу разделяет позицию Д. С. Львова в том, что невозможно «… согласиться … с идеологией максимального вытеснения государства из экономики. Потребности в эффективном государственном вмешательстве вызваны как кратко-, так и долгосрочными проблемами, стоящими перед страной»[73]. И по большинству других рекомендаций Вашингтонского консенсуса обнаруживается явное несоответствие реальным экономическим условиям России.

Полностью соглашаясь с критической оценкой применения рекомендаций Вашингтонского консенсуса, данной в работе В. М. Полтеровича, заметим, однако, и то, что следовало бы обязательно принять из этих рекомендаций, но они восприняты не были. Прежде всего, это относится к определению приоритетов государственных расходов, которые в рекомендациях определены следующим образом: «Реформа политики государственных расходов должна заключаться в уменьшении расходов на администрацию, оборону, беспорядочные субсидии и крупные убыточные проекты; по политическим соображениям на эти статьи обычно тратится объем ресурсов, который трудно оправдать их экономическим эффектом. Сэкономленные средства следует направить в такие отрасли, как здравоохранение, образование и инфраструктура; ими обычно пренебрегают, а они обладают высокой экономической отдачей, и их развитие способствует улучшению распределения доходов»[74]. Игнорирование этой чрезвычайно важной рекомендации оправдания не имеет.

В совокупности методов экономической науки способы проверки ее положений и выводов на адекватность экономическим реалиям занимают особое место. Именно эмпирическая оценка теоретических конструкций, теорем и моделей, выявление слабостей или экспериментальной неоправданности служат мощным стимулом творческих поисков путей и направлений дальнейшего развития науки, углубления научного знания и вместе с тем – поднятия авторитета самой экономической науки.