Опыт применения концепта "архитектоника" в культурфилософском дискурсе

В общем корпусе философских и культурологических изысканий особым образом нас интересуют аспекты социодинамики культурных форм и морфологии культуры в самом широком смысле этого понятия. По обоим направлениям имеется достаточно большое количество работ, выполненных в различных дискурсах (социологическом, историческом, культурологическом, философском) и с применением самых разнообразных методик (дескриптивной, компаративистской, структурологической, герменевтической). Вопросы морфологии культурного пространства и динамики культурных процессов рассматриваются исследователями с той или иной степенью убедительности, с привлечением самого разнообразного эмпирического материала, что объясняется практически безграничностью проблемного поля и такими же масштабами интерпретаций.

Исходя из поставленных задач, мы предлагаем рассматривать культуру как сложноорганизованную суперсистему, а для характеристики многогранной и многоуровневой взаимосвязи всех аспектов бытия культуры использовать концепт архитектоники.Архитектонику культуры мы будем понимать как базовый принцип ее организации, выступающий обоснованием внутренней логикипроисходящих в культуре процессов. Его основное содержание ‑ взаимодействие функционально-динамического и структурно-морфологического горизонтов бытия культуры, которые, в свою очередь, фундируются горизонтом смыслополагания, предсуществующим любым культурным событиям и феноменам.

Представляется, что "общим знаменателем" этого архитектонического единства могут выступить некие общие элементы, пронизывающие все многообразие происходящих в культуре процессов. В качестве таких универсальных маркеров могут быть использованы ценности,служащие, по выражению П.А. Сорокина, "основой и фундаментом всякой культуры", определяющие, по мнению Н.О. Лосского, "смысл и всего мира в целом, и каждой личности, и каждого поступка". Моменты ценностного выбора образуют "точки напряжения" в ценностно-смысловом континууме культуры, а траектория личности в культуре представляет из себя дрейф по этим точкам.

Прежде чем предложить свою трактовку архитектоники культуры в аксиологическом измерении, обратимся к опыту использования концепта "архитектоника" в полидискурсивном научном пространстве, поскольку спектр его применения достаточно широк. Сам термин изначально сложился в архитектурной науке, и его словарное определение буквально звучит так: "архитектоника (от греч. аrchitektoniké – строительное искусство) – художественное выражение структурных закономерностей конструкции здания. Выявляется во взаимосвязи и взаиморасположении несущих и несомых частей, в ритмичном строе форм, делающем наглядными статические усилия конструкции. Отчасти проявляется и в пропорциях, цветовой палитре и т. п. В более широком смысле архитектоника – композиционное построение любого произведения искусства, обусловливающее соотношение его главных и второстепенных элементов".[14]

Однако, как это зачастую случается, столь емкий и потенциальный в плане интерпретаций концепт был заимствован другими областями науки, в частности социогуманитаристикой: филологией, философией, культурологией, психологией. Так, например, исследуют "архитектонику исповедального слова" и "архитектонические координаты Петербурга", "архитектонику успеха", "архитектонику смысла бытия", "архитектонику школы", "архитектонику организационного поведения", "архитектонику научной картины мира", "художественно-изобразительную архитектонику лирических произведений Цветаевой", "архитектонику инженерного текста", "архитектонику предметного мира", "архитектонику и поэтику лирической книги", "архитектонику лица", "архитектонику власти", "архитектонику костюма", "архитектонику философского мировоззрения", "архитектонику социального пространства", "архитектонику микроэкономики", "архитектонику делового письма", "архитектонику информационного пространства", "архитектонику культурного пространства Восточной Сибири", "архитектонику педагогической среды", "коммуникативную архитектонику урока", "архитектонику балета" и "архитектонику тотальной глобализации".[15]

Традиция употребления этого термина в связи с рассмотрением культуры во всей полноте аспектов ее осмысления была заложена в философских концепциях М.М. Бахтина и С.С. Аверинцева, глубоко и всесторонне развита в теории культуры М.С. Кагана, продолжена в трудах отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающих культуру в системном и/или синергетическом дискурсах. Именно системный подход позволяет нам вскрыть разнообразие и взаимообусловленность импульсов и механизмов функционирования культурного пространства, внутреннюю логику его смысловых, динамических и морфологических процессов, что и схватывается концептом архитектоника.

Так, М.М. Бахтин употребляет термин "архитектоника" в качестве ключевого понятия теории содержания и функционирования культуры как системы в целом и любой культурной области, в частности. Бахтин настаивает на "конкретной систематичности каждого явления культуры, каждого отдельного культурного акта". Только эта систематичность, т. е. "непосредственная отнесенность и ориентированность в единстве культуры" структурирует явление не как "просто наличный, голый факт", а придает ему значимость, смысл, в результате чего явление становится как бы "некой монадой, отражающей в себе все и отражаемой во всем".[16] Говоря о художественной форме как "форме содержания", Бахтин предлагает "понимать и изучать ее в двух направлениях: 1) изнутри чисто эстетического объекта, как архитектоническую форму, ценностно (здесь и далее – курсив автора) направленную на содержание (возможное событие), отнесенную к нему; 2) изнутри композиционного материального целого произведения: это изучение техники формы".[17] Философ разрабатывает и применяет "методику эстетического анализа формы как архитектонической формы ", поскольку форма, по его словам, слишком часто понимается только как "техника", причем это характерно и для формализма, и для психологизма в искусствоведении. Бахтин же предлагает рассмотрение формы именно в эстетическом плане, как художественно-значимого явления. Отсюда формулируется центральный вопрос этого дискурса: "как форма, будучи сплошь осуществленной на материале, тем не менее, становится формой содержания, ценностно относится к нему, или, другими словами, как композиционная форма – организация материала – осуществляет форму архитектоническую: объединение и организацию познавательных и этических ценностей?"[18]

Одним из условий возникновения и существования архитектонического единства Бахтин полагает наличие единства смыслового: "Целое называется механическим, если отдельные элементы соединены только в пространстве и времени внешнею связью, а не проникнуты внутренним единством смысла ". Философ выделяет "три области человеческой культуры – науку, искусство и жизнь", все они "обретают единство только в личности, которая приобщает их к своему единству. Связь эта может стать механической, внешней, чаще всего так и бывает. Что же гарантирует внутреннюю связь элементов? Только единство ответственности".[19] Общая формула основного эстетически продуктивного отношения к герою – "отношение напряженной вненаходимости автора всем моментам героя, пространственной, временной, ценностной и смысловой вненаходимости, позволяющей собрать всего героя и восполнить до целого".[20] Говоря об особенностях бытийствования сферы художественного, автор подчеркивает: "Архитектоника мира художественного видения упорядочивает не только пространственные и временные моменты, но и чисто смысловые; форма бывает не только пространственной и временной, но и смысловой. <...> Пространственное, временное и смысловое целое в раздельности не существуют: как тело в искусстве всегда оживлено душой, так и душа не может быть воспринята помимо занятой ею ценностно - смысловой позиции, вне спецификации ее как характера, типа, положения и прочее".[21] Таким образом, концепт "архитектоника"в философской системе М.М. Бахтина напрямую связан с ценностным наполнением процессов, происходящих в культуре в целом, и в "словесном творчестве" в частности.

"Архитектонике исповедального слова" посвятил свое исследование М.С. Уваров. Автор детально анализирует как сам данный феномен, так и роль этой культурной формы в архитектонике европейско-христианской культуры: "возможно ли искупление страсти в исповеди – вот вопрос, трагедия и величие которого определяют архитектонику исповедального слова в европейской культуре".[22] Прослеживая исторические трансформации исповедального слова от Августина до современности, М.С. Уваров замечает, что его архитектоника, казалось бы, навечно утвержденная блаженным Августином, рушилась прямо на глазах под напором рефлектирующего разума уже к XIII веку, когда мирской смысл исповедания еще не был включен в систему ценностей европейской культуры, а религиозный постепенно трансформировался, уступая победоносному шествию мирского. "Новую страницу в истории архитектонических "блужданий" исповедального слова", по мнению автора, открывает "Исповедь" Ж.-Ж. Руссо, в центре которой "мысль о том, что непосредственность, неповторимость человеческого чувства могут быть воплощены в поэтике исповедального слова".[23] Сейчас, по мнению М.С. Уварова, "постмодернизм предпринимает попытку изобретения новейшего исповедального слова, забывая при этом древнюю библейскую мудрость: "все это было, было, было...". Постнигилизм философских концепций конца ХХ века скорее совершает собственное самоотрицание, возможно, являясь провозвестием возвращения к тому пониманию символики исповедального слова в культуре, которое выработано человечеством в его трагической истории, и которое не могут отменить "веселые игры" ХХ века".[24] По мнению М.С. Уварова, особенностью архитектоники исповедального слова в истории европейской культуры выступает ее сопряжение со спецификой антиномических вопросов в философско-религиозном дискурсе (жизнь – смерть, вечное – временное, земное – небесное) и в менее очевидных случаях (дилеммы исповедь – покаяние, исповедь – проповедь). Русская культура, как правило, воспринимается в бинаристской парадигме.[25] Однако М.С. Уваров полагает: "в России осуществляется уникальный проект синтеза бинарного и тернарного архетипов, основанием чего выступает глубина православной идеи, в частности существование в ней неуничтожимого вектора исповедального слова". По его мнению, "для русской ментальности характерно принципиальное сохранение синтетичности чувств Добра и Красоты, Истины и Правды".[26]

Канадский исследователь М. Сектер (Mondo Secter) исследует архитектонику культуры через "критику, модификацию и расширение социокультурных исследований Хофстеда" на материале китайской типологии.[27] Голландский ученый Геерт Хофстед[28] еще в 1970-х выдвинул свою гипотезу социализации, согласно которой люди подвержены влиянию в первую очередь идей, усвоенных в детстве, именно эти ценности определяют характер той или иной общности. Хофстед, работая консультантом IBM,на основании опросов, проведенных более чем в 60 странах, предложил использовать для анализа "национальных организационных культурных особенностей" четыре базовых параметра: индивидуализм – коллективизм; дистанция власти (большая – малая); неприятие неопределенности (сильное – слабое); мужественность – женственность.

В развитии идей Г. Хофстеда М. Сектер предлагает трехмерную бинарную кубическую матрицу, которая идентифицирует 8 базовых типов, семантически основанных на восьми триграмм-архетипах из классического древнекитайского сочинения "Книга Перемен". Вместе эта бинарная матрица и семантическое наполнение формируют типологию Binary Archic Matrix (ВАМ). М. Сектер применяет эту типологию для переосмысления культуры в контексте традиционной китайской космологии и философии. Автор пишет "Моя методология тесно связано с интерпретационным подходом, называемым архитектоника и сравнительной глобальной герменевтикой. Моя диссертация – это интерпретация, которая переводит один идиоматический взгляд на культуру, представленный в обзоре Хофстеда, в другой идиоматический взгляд на культуру, представленный в "Книге Перемен". При помощи метода BAM два эти взгляда переводятся в новый, объединенный, бикультурный синтез. Применимо к концептам культуры, этот метод поможет развивать межкультурное сотрудничество и решать теоретические проблемы".

А.А. Пелипенко и И.Г. Яковенко исследуют "первопринцип организации и движения культурных форм через структурно-генетические механизмы смыслообразования", т. е фактически то, что мы понимаем под архитектоникой культуры. Они рассматривают культуру как систему, постоянно трансформирующуюся по триадическому циклу синкрезис‑анализ‑синтез. Данная матрица и является "постоянным внутренним источником и механизмом культурно-эволюционного процесса, где переход с одного витка эволюционной спирали на другой знаменуется "оборачиванием" достигнутого синтеза очередным синкрезисом, выводящим дуализующую рефлексию на следующий уровень". Для обозначения априорных интенций смыслообразования авторы используют понятие "первотектон". Особо подчеркивается, что первотектон – "не та или иная ставшая семантическая конструкция, а априорно-когнитивное условие ее формирования, т. е. чистая направленность. Это базовый уровень ментальности, в котором весь опыт природной (докультурной) самоорганизации снят в виде смыслообразующих направленностей. Первотектоны выступают перманентным источником регенерации трансцендентного, сакрального и континуального, то есть синкретического".[29]

В своей концепции "философии развивающейся гармонии" В.Н. Сагатовский выбирает аксиологический дискурс как наиболее показательный для описания особенностей "человекомирных отношений". Все виды деятельности субъекта культуры призваны обеспечить "соразмерность человека и мира и всех сторон человеческого бытия". Деятельность, непосредственно сориентированную на достижение соразмерности, В.Н. Сагатовский называет "тектологической (от греч. tektonikos ‑ относящийся к строительству, созидательный)", понимая ее "как единство эстетической и организационной".[30]

И.И. Докучаев в ряде своих работ обращается к понятию "архитектоника культуры" и рассматривает культурную динамику как процесс смыслообразования.[31] В работе "Культура в системе бытия" он выделяет "три наиболее общих вида смыслов вещи" (смысл здесь рассматривается так, как он понимается в концепциях М.М. Бахтина, А.А. Леонтьева и Л.Ф. Чертова). Это: "1) архитектонический, 2) практический и 3) символический смыслы. Архитектонический смысл (курсив автора) – это элементарный результат ее (вещи) восприятия, содержащий информацию о ее чувственно воспринимаемых характеристиках, таких, как цвет, звук, теплота, плотность. Архитектонический смысл может быть результатом исключительно духовного преобразования вещи, однако это обстоятельство не снимает устойчивости подобного преобразования, его технологичности. Практический смысл – это социально-культурная функция вещи, которая всегда связана с материальным преобразованием вещи, а символический смысл может быть результатом как материального, так и духовного преобразования. Он всегда накладывается на архитектонический смысл, как бы дополняет его в результате нового социокультурного осмысления или преобразования вещи, а иногда дополняет и практический смысл".[32]

Иногда интересующий нас концепт употребляется, на наш взгляд, недостаточно корректно. Так, в исследовании архитектоники успеха в культуре Н.В. Розенберг рассматривает ее как сумму "достижений в значимой деятельности, социального статуса, авторитета, престижа, влияния, почета, известности, признания",[33] что в содержательном аспекте вызывает некоторую неудовлетворенность. Здесь само употребление концепта "архитектоника" выполняет, на наш взгляд, чисто "фасадную" функцию, так как в тексте совершенно отсутствует его разворачивание. Хотя сам подход вполне ясен: упор делается на проблему динамики культурной среды и роль успеха как сложноорганизованного феномена культурной деятельности, который "в значительной степени определяет средовое самочувствие и зависит от него". Деятельностный подход в данной работе сочетается с ценностным, что также вполне конгруэнтно нашему видению проблемы архитектоники.

В исследовании С.А. Симоновой "Архитектоника культуры: проблемы этико-эстетического синтеза" рассматриваются: "иерархия духовных ценностей, инвариантным ядром которых является триединство истины, добра и красоты", "распадение этико-эстетического синтеза" в процессе динамики культуры, "своеобразие русского философского языка" и "эвристические возможности французской эстетической мысли".[34] В авторской трактовке "архитектоника культуры" предстает как "триединство истины, добра и красоты, которое представляет собой не данность, но заданность идеального бытия культуры, чья истинная сущность определяется наличием стремления к синтезу начал истины, добра и красоты, которое образует единство культуры, а значит ее неслучайность для человеческого бытия". Акцентируя свое исследование на "актуальности духовного", С.А. Симонова оценивает архитектонику как "алиби мира духовных ценностей", выступающее результатом "ответственности человека перед культурой, осознания неслучайности своего бытия, неслучайности, основанной на стремлении к единству истины, добра и красоты".[35]

Убедительно, как нам кажется, выглядит данный концепт в работе Р.М. Ганиева "Архитектоника философско-культурологического мировоззрения",[36] где архитектоника трактуется через категории целостностиисаморазвития.Своей задачей автор видит "выявление базисных структур мышления, ответственных за сохранение и передачу культурного опыта, изучения факторов, расшатывающих саму систему философских идей", "разработку методологии, связанной с исследованием "картографии" океана философских, социально-политических и культурологических высказываний, группирующихся вокруг таких фундаментальных идей, как "справедливость", "свобода", "совесть", "любовь". Совершенно справедливо, на наш взгляд, автор подчеркивает невозможность охвата действительности логической системой понятий и стремление философии к обнаружению "системы инвариантов", каковая и прослеживается в рамках теории архитектонического устройства той или иной системы, в данном случае – системы социогуманитарного знания. Таким образом, под "архитектоникой философского и культурологического мировоззрения" автор понимает "совокупность таких культурных инвариантов или идей, которые можно рассматривать как силы созидающие и формообразующие. Эти идеи связывают коллективные события в единое целое, включающее прошлое, настоящее и будущее". По его мнению, "на роль активной силы в архитектонике философского и культурологического мировоззрения может претендовать "трансцендентальный субъект", играющий роль генератора культуры". Р.М. Ганиев цитирует Л. Витгенштейна ("Структура наших мыслей изоморфна структуре высказываний об этих мыслях") и приходит к выводу: "В этих словах можно увидеть проявление трансцендентального метода, согласно которому строение объекта, по поводу которого выстраивается знание, непосредственно зависит от самого способа мышления, созидающего данный объект". Думается, что этот вывод корректен и в дискурсе ценностного обоснования культурной архитектоники. Концепция автора основывается на базисных категориях целостности (системности), саморазвития (динамики), инвариантности, структураторности (генераторности), что вполне применимо как к вопросу архитектоники мировоззрения, так и к проблематике архитектоники культуры в целом и корреспондирует с нашей теорией.

В оригинальном исследовании, посвященном архитектонике социального пространства, Т.И. Черняева опирается на толкование архитектоники как изначального принципа, первоначала создания, апеллируя при этом к исходным значениям αρχη – начало, первоначало, власть и τεκτων – строитель. Соответственно и целью автор ставит необходимость определения общего плана построения социального пространства как системы социальных различий и идентификаций. Архитектоника социального пространства в работе представлена как "ромб, вершины которого символизируют четыре концептуальные момента: анализ основных социологических концепций пространства, вытекающий из понимания социально-пространственной архитектоники в терминах конструирования различий и описания тела как инструментального основания различения; методологический анализ социального пространства города, поскольку трансформации многовековых практик пространственного закрепления тела наиболее отчетливо проявляются в изменении структуры и динамики поселения; традиционные формы пространственной мобильности – путешествия, туризм, миграции, т. к. они меняют конфигурацию социальной среды; системы социальной идентификации, конфигурация идентичностей, тенденции и столкновения интересов отдельных людей, социальных групп и институтов".[37]

Архитектоника русской культуры стала объектом исследования И.В. Кондакова. Автор решает серьезную проблему – "соединить в рамках единой логики национальной культуры составляющие ее культурные феномены – качественно различные и разрозненные, разновременные, обладающие различной смысловой значимостью, разной степенью объективности и обобщенности; показать внутреннюю взаимосвязь между статикой культуры (феноменологической системностью) и ее динамикой (социокультурным развитием); представить национальную культуру в виде динамической модели – сложно структурированного, иерархизированного и непрерывно развивающегося (самоорганизующегося) ценностно-смыслового единства, различно оцениваемого и проблематизируемого разными ее субъектами в различном историческом контексте, – осмысленного в данном исследовании как архитектоника".[38]

В концепции философии и истории культуры, разработанной одним из основоположников отечественной культурологической мысли М.С. Каганом, концепт "архитектоника культуры" занимает центральное место.[39] Будучи сторонником синергетического подхода, философ рассматривает культуру как самоорганизующуюся систему, имеющую свою внутреннюю логику развития и соответствующую структурную парадигму (архитектонику) – "сопряжение синхронического разреза системы, который обеспечивается ее структурно-морфологическим анализом и разрезом диахроническим". Исследователь разводит системно-структурный и синергетический подходы в гуманитаристике, полагая, что первый явно ограничен в своих познавательных возможностях, а последний предоставляет исследователю неизмеримо более широкий простор, поскольку "скрещивает структурные и функциональные плоскости исследования", а также исторический анализ, что в отношении культуры как сверхсложной самоорганизующейся системы является абсолютно необходимым.[40]

Автор подчеркивает, что исторический аспект системного исследования важен именно в силу возможности выявления закономерностей изменений, происходящих в системе с течением времени. Закономерности выражаются в динамике взаимоотношений подсистем и элементов системы (ценностей и знаний) и в хроноструктуре изучаемого процесса. Именно синергетика обратилась к изучению закономерностей процессов развития сверхсложных самоуправляющихся систем и процессов их самоорганизации, в т. ч. дезорганизации и реорганизации. М.С. Каган полагает, что взаимоотношения порядка и хаоса, нелинейный характер развития, значение случайностей в бифуркационных состояниях системы и роль аттрактора в этих ситуациях при выборе оптимальной траектории преодоления хаоса и выхода на новый уровень самоорганизации системы характеризуют все процессы саморазвития сложных и сверхсложных, диссипативных систем, а значит, относятся и к развитию общества и культуры. Однако, простое перенесение методологии синергетики, возникшей в естественнонаучной среде, на гуманитарную почву было бы некорректным. В вышеуказанных трудах М.С. Каган привел синергетическую парадигму в соответствие со сложной структурой антропосоциокультурных систем.

Не настаивая на синергетической методологии как центральной в рассмотрении нашей темы, отметим некоторые важные для нас узлы концепции культуры М.С. Кагана.[41] Внегенетический и тем более немеханический характер детерминации процессов развития антропосоциокультурных систем приводит к тому, что выбор людьми оптимальной траектории из ряда возможных в состоянии хаоса является в той или иной мере осознанным решением (ценностный вектор – всегда результат выбора); синергетический подход опровергает традиционное пренебрежение науки к случайности,дополняя отношение "закономерность – случайность" отношением "необходимость – свобода". Введение в программу социокультурной синергетики исследования свободы как фактора, специфического для развития культуры и общества, влечет за собой необходимость переосмысления роли личности в истории, индивида, вырвавшегося из подчинения безликим силам традиционных форм мышления и поведения, обретшего право на самостоятельное построение иерархии своих ценностей, на творческое самоопределение своего миросозерцания и поведения (имеется в виду нововременная свободная личность и созидаемый ею личностно-креативный тип культуры, в котором история движется нелинейно, так как каждое поколение, реализуя свободу выбора индивидами конкретных форм мышления, ценностного сознания и поведения, радикально отличает себя от предшествующих поколений, тогда время Истории становится чем-то существенно отличным от времени индивидуального бытия); каждый подлинно человеческий акт материальной практики является опредмечиванием идеального проекта созидаемого предмета, т. е. целенаправлен, ценностно осмыслен и духовно ориентирован; к социокультурным процессам применим принцип не не линейного, а много линейного развития. Историческая форма бытия системы (в данном случае культуры) предполагает, прежде всего, закономерность ее изменений, их внутреннюю ценностную мотивированность; особенностью исторического движения является саморазвитие – изменение, порождаемоеимманентными системе движущими силами,ибо если изменение может происходить под влиянием и внутренних, и внешних причин, то развитие есть следствие одной только внутренней детерминации процесса. Таким образом, синергетика трактует историю культуры как "саморазвитие сложноорганизованной системы в динамичной природной и социальной среде и, соответственно, ищет движущие силы этого процесса в нем самом", культура рассматривается как "сознательно-целенаправленная в соответствии с предваряющим практическое действие идеальным проектом, то есть она – ценностно-ориентирована".[42]

Подводя итог предпринятому обзору, можно констатировать, что обращение к вопросу об архитектонике культуры как основополагающему принципу ее устройства и функционирования является актуальным и значимым. Мы видим свою задачу в дальнейшей концептуализации самого понятия "архитектоника", в расширении поля его употребления, что, на наш взгляд, может поспособствовать прояснению сущностных оснований культуры.