Глава 9.2.
Его колотила дрожь, лоб покрылся испариной, и он побледнел еще сильнее, хотя я думал, что бледнее уже некуда. Тем не менее, как только я сделал шаг к нему навстречу, то услышал его протест: – Уходи. Сейчас же. Я не желаю тебя видеть, – он прорычал это сквозь сомкнутые зубы, настолько его мучила эта боль. – Я слышал, как ты звал меня, Джи. Бесполезно сейчас отрицать это. Я могу помочь тебе, слышишь? Могу принести обезболивающие или сделать промывание желудка, а ты отказываешься от этого? Мой голос немного дрожал, а руки тряслись от нервов. Я чертовски переживаю за него. Он медленно раскрыл рот, чтобы ответить мне, но вместо слов, я услышал крик полный невыносимой боли. Я зажмурился и прикрыл уши ладонями. Я не могу слышать его крики. Не могу видеть, как ему больно. Меня раздирает изнутри от его мучений. – Уходи! – его голос сорвался до хрипа, а морщинка между бровями, казалось, останется теперь навсегда, настолько сильно он был измучен. – Не уйду! Я тебя тут не оставлю, я обещал себе никогда тебя не оставлять, понял? И сейчас не оставлю и мне все равно, что ты думаешь. Голос срывался, как будто я был близок к истерике. И я правда был к ней близок. Я не стал слушать его очередной протест на все мои слова и побежал за аптечкой в комнату персонала. Дорога из палаты до комнаты и обратно заняла не больше двух минут, потому что я бежал, как хорошо подготовленный спортсмен на Олимпиаде. Едва ли мои прокуренные легкие хорошо отзовутся на эту незапланированную пробежку. Но сейчас есть кое-что поважнее моей дыхательной системы и состояния легких – Джерарду плохо и только я могу ему помочь, как бы он это не отрицал. Как только я вбежал в его палату с аптечкой в руках, то заметил, что все стало еще хуже, чем прежде: теперь, ко всему прочему, он стал очень тяжело дышать, почти с хрипом, а испарина превратилась в крупные капли пота стекающие по его лицу. Что же за дрянь ему сегодня подсунули? Я достал обезболивающие и присел на корточки у его кровати: – Джи, открой рот, тебе нужно выпить таблетку и тебе станет легче, слышишь? – Не... не нужны мне твои таблетки. И твоя помощь... тоже. Уходи, – он говорил с большими паузами, преодолевая боль. Какой же он глупый. Он даже не знает, почему я так отреагировал в столовой, но сейчас нет времени объяснять ему это. Мной завладела какая-то паника. Наверное, она образовалась из-за моего страха за него. Он представить себе не может, а точнее не помнит, сколько он для меня значит. А сейчас он гонит меня, не давая шанса. – Ты можешь говорить мне все, что хочешь, но я не уйду. То, что я сказал тебе сегодня в столовой – самая большая ложь и чушь, которую я когда-либо говорил тебе, а ты поверил? Дай мне помочь тебе и я все объясню, Джи. Пожалуйста. Глаза неприятно защипало. Слезы? Только не сейчас, нельзя терять контроль над собой. Не знаю, какое из слов подействовало на него, скорее всего мой голос, вальсирующий на грани рыданий и истерики, но он приоткрыл рот и вытянул язык. Я не теряя времени, положил таблетку на язык и вспомнил, что ее обязательно нужно запить водой. С такой скоростью я не двигался еще никогда. Не прошло и минуты, как я вернулся со стаканом воды и наклонил сосуд к его губам. Он шумно вздохнул, но проглотил таблетку, высушив стакан с водой до дна. – Вот увидишь, тебе станет лучше. Он лишь болезненно простонал в ответ и отвернулся к стенке, обнимая себя руками, не изменив позы эмбриона. Я легонько опустился на пол, восстанавливая дыхание, мысли, и успокаивая нервы. Руки продолжали трястись, как у пьяницы, а зрачки, наверное, были как у заядлого наркомана. Но мне плевать. Мое состояние меня сейчас интересует меньше всего. Я облокотился об кровать, как прошлой ночью, и глубоко вздохнул. Нужно успокоиться. ***
Спустя, может, полчаса, я заметил какое-то шуршание на кровати. Джи повернулся обратно в мою сторону и я не увидел уже тех мук на его лице. – Ты как, Джи? – голос у меня был какой-то усталый и хриплый, как же я эмоционально вымотался сегодня. – Получше, спасибо, – он стыдливо опустил глаза и немного покраснел. Мне было все равно, что он обо мне думает. Скорее всего, он ненавидит меня за те слова на завтраке, но в конце концов, мое отношение к нему от этого не изменилось ни капли. – Ты злишься на меня? – А не должен? – Позволь мне объяснить, Джи, хорошо? – Я тебя слушаю. – Ты же знаешь, что я не могу сказать тебе всего, но... дело в том, что я не могу разговаривать с тобой, как будто ты мой хороший знакомый, по крайней мере, при всех. Я сейчас с тобой только потому, что я один на ночном дежурстве, а вчера был с тобой, так как прокрался ночью пока никто не видел, затем уснул, а с утра меня чуть не накрыли, понимаешь? Мне запрещено контактировать с тобой, Джи. А если меня заметят, то уволят, а я не переживу этого. Он переменился в лице. Из хмурого оно смягчилось и стало добрее, а взгляд перестал прожигать во мне дыру. Я посмотрел на него снизу вверх. Кажется, я взболтнул только что лишнего, но главное что он, вроде, перестал на меня злится. – Ты... ты серьезно сейчас? – Абсолютно. Прости меня за мои слова, но я не мог иначе. Это было бы подозрительно. – Да... я, кажется, понимаю. Ты тоже прости меня, я ведь не знал, – он в очередной раз опустил взгляд и замолчал. – Ладно, я убедился, что тебе полегчало, и к тому же ты простил меня, так что, пойду я. Доброй ночи тебе, Джи. Я встал на ноги и поплелся на выход. – Погоди! Медленно разворачиваюсь обратно к нему и вопросительно смотрю ему в глаза. Он снова смущается. – Ты... не мог бы... остаться сегодня со мной? Пожалуйста? – он поднял на меня свои наполненные надеждой глаза и никакая сила воли не позволила бы мне сейчас ему отказать. – Раз ты просишь, то конечно, Джи. Я уселся на свое любимое место на полу, которое еще даже не успело остыть. Он похлопал меня по плечу. – Фрэнк, не сиди на холодном – простудишься, иди сюда. Он двигается к стенке, освобождая мне половину кровати и я теряю дар речи. Что послужило его резкой перемене? Может быть, он что-нибудь вспомнил, но просто молчит? А что если он... стоп. Хватит. Просто ему хочется снова наладить со мной общение и не больше. Перестань тешить себя нелепыми фантазиями, Айеро. Я привстал и, как можно аккуратнее, стараясь не задеть его ни одной частью своего тела, прилег рядом, упершись глазами в потолок. Только сейчас я подумал о том, что эта фраза напомнила мне старого Джерарда, который всегда волновался и заботился обо мне. Сердце отбивало рваный ритм, а в животе было странное сжимающее чувство. Наверное, люди назвали бы это счастьем. Но этого так мало, чтобы описать то, что я ощущаю сейчас на самом деле. – Тебе удобно? – Не представляешь, насколько. – Расскажи мне что-нибудь, Фрэнки. Мне так хорошо засыпается под твои рассказы. Если бы я мог рассказать ему все, то давно бы сделал это. Но не то время. Пока рано, слишком рано. – Как скажешь, но обещай быстро заснуть, хорошо? – Хорошо. Я прочистил горло, и начал рассказывать очередные истории из своей жизни. И даже не знаю, откуда я их столько взял, потому что лично я считаю свою жизнь скучной. Но для него я буду рассказывать что угодно. Уйдя с головой в своим рассказы, я уже не стеснялся жестикулировать, смеяться, и для пущей реалистичности дергаться, когда это было нужно. Но заметил, что реакция на мои манипуляции отсутствует. Повернув голову к нему я увидел, что он уже крепко спит, подложив ладони под щеку, как маленький ребенок. На его губах застыла довольная улыбка, которая вновь разбудила то приятное чувство в животе. Я попытался подняться с кровати, но не тут то было. Меня, с недовольным мычанием, обхватил за руку Джерард, и вцепившись словно клещ, потянул меня обратно, заставляя снова лечь на кровать. И чтобы вы думали? Мистеру Айеро не хватило сил откинуть его руку и уйти, пусть тот самый клещ и не понимает, что творит во сне. Я прилег обратно, минуя крики разума, которые кричали мне о том, что нужно бежать, пока не поздно. Как только я снова принял горизонтальное положение, он обнял меня одной рукой, а голову положил на грудь. Внутри меня взорвался фейерверк. Я даже не помню, когда был последний раз был таким счастливым. Когда в последний раз он был так близко ко мне. Знаю, что тысячу раз пожалею об этом с утра, но как хочется, чтобы этот момент продлился вечно. Как же я хочу чтобы он обнимал так меня не во сне, а утром, днем, вечером, всегда. Но ему нужно время и я готов ждать хоть вечность. Поглаживаю его по голове и, уткнувшись лбом в его спутанные волосы, говорю так тихо, как только могу: – Я люблю тебя, Джи.
|