Глава 12. James Newton Howard – Main Theme
Я как будто застыл во времени. Прибывая в том же положении, в котором меня сюда закинули уже несколько часов назад, и игнорируя затекшие конечности, все на что мне хватало сил – это считать швы между мягкими квадратами. Время проходило мимо меня, мимо этой комнаты, а мне было плевать. Я был увлечен единственным занятием – я считал швы. Остальное меня мало интересовало. При любой попытке вспомнить Фрэнка, из глаз текли слезы, поэтому я переборов самого себя, старался не вспоминать его. Первое время это было нелегко, но вскоре, смирившись со своей участью, из головы уходило его имя, мысли о нем, воспоминания. Прекрасно зная, как быстро мой мозг забывает любую информацию, если ему не напоминать, я специально пользовался этим, занимаясь чем угодно, только не мозговой деятельностью. Я не видел как день сменяется ночью, не видел света, кроме лампы под самым потолком, не видел ни одного человека, единственное что менялось – это тарелка, которая то появлялась через щель в двери, то исчезала. К еде я даже не прикасался, меня выворачивало только от одной мысли о еде. Слабости я не чувствовал, потому что не двигался. Иногда ко мне заглядывали санитары, проверить не помер ли я от голода, но увидев мою исхудавшую бледную фигуру в неподвижности, и мой взгляд, который смотрел в никуда, они лишь неприязненно фыркали и уходили. Я прибывал не в этом мире. Утыкаясь в одну точку, я мог смотреть на нее часами, при этом ни о чем не думать. И это стало для меня нормой. Не могу сказать, сколько прошло времени, но судя по тому, что живот не знал ничего кроме как урчать сутки напролет, а перед глазами уже появлялись круги, возможно, несколько дней. Дверь распахнулась, и там появилась та женщина, что была с Фрэнком в тот день. Она смотрела на меня с сожалением, и подойдя ко мне поближе, несмотря на протест санитаров, присела рядом с моей тушей на корточки, и наклонившись как можно ближе к моему уху, сказала: – Я просила его не разговаривать с тобой, просила. Тебе было бы лучше забыть его. Мне жаль, но он сам все испортил. Я переведу тебя обратно в твою палату. Не знаю откуда, но в мне вдруг появились силы, и я метнул на нее взгляд полный ненависти и агрессии. Как она смеет говорить что для меня лучше, а что нет? Фрэнк был лучшим, что было в моем прибывании здесь, а еще он мой лучший друг. Эта женщина не понимает, что говорит! Она встала на ноги, и жестом попросила санитаров поднять на ноги и меня. Они подлетели ко мне, и со всей силы рванули меня за руки наверх, но ноги меня не держали, ибо отвыкли от движения, и я снова завалился на мягкий белый пол. Они раздраженно цокнули, и подхватив меня в этот раз поаккуратнее, сами потащили меня в коридор, обратно в мою палату. Мои конечности так и не пришли в себя, отказываясь выполнять свою опорно-двигательную функцию. Меня кинули на родную скрипучую кровать, и тут же закрыли дверь на замок, боясь, что я начну бунтовать и вырываться, видимо. Ах да, еще с меня сняли эту чертову смирительную рубашку, и хоть теперь у меня была какая никакая свобода движения, у меня не было желания двигать ни одной частью тела. Лежа на подушке, я повернул голову в сторону стены, и увидев нацарапанные буквы, впал в немую истерику. Я забил руками по стенам настолько, что с них посыпалась пыль попадая в глаза и нос. Слезы, не спрашивая разрешение, текли как вода из-под крана. Когда мой порыв ярости поутих, на ее место пришла апатия. Дошло до того, что я стал подумывать о самоубийстве. Идея была хорошей, потому что так или иначе я умру здесь, так чего тянуть резину? Наклонившись под кровать, я достал с пола ту самую пружину, которой расцарапывал стену совсем недавно. Как лучше сделать это? Разрезать руку несколько раз или воткнуть в живот? Как будет быстрее и менее болезненно? Наверное, в живот. Главное посильнее и поглубже, чтоб уж точно. И чтобы не успели спасти. Покрутив ржавую железку в руке, я занес ее на небольшом расстоянии от живота, дабы усилить ее проникновение в органы. Закрываю глаза, и делаю глубокий вдох. Ну давай же, тряпка, сделай это. Мои руки трясутся, а глаза снова становятся влажными. Давай, сделай это, ну же. В памяти всплывает не моя жизнь, а он. Фрэнк. Каждое мое воспоминание с ним. Я лишь сдавленно всхлипываю. Черт возьми, слабак, давай же. Его последние слова мне. Какими они были? «Никогда не давай им взять тебя живым, слышишь? Никогда. Я сделаю все, чтобы вытащить тебя отсюда, ты только держись, хорошо?» Хорошо, Фрэнки. Пружина выпадает из рук, с шумом упав на пол. Я ложусь обратно на кровать, сворачиваясь в клубочек, и просто даю всей той боли, что скопилась во мне за все эти дни, выйти наружу. Я обещал ему, обещал. И не нарушу своего слова. Он сказал, что вытащит меня отсюда, и я верю ему. Я выдержу. Я все выдержу.
|
