Глава 11. Vitaliy Demchuk – The Fog
Этот и тысячи других вопросов роились во мне, как ядовитые пчелы, принося невыносимую боль. Я забыл как дышать, и кажется, из моих глаз потекли непрошеные слезы. Остекленевшим взглядом я смотрел в никуда, пытаясь до конца осознать сказанные им слова, но от этого становилось только больнее. Он был не просто другом, которого я забыл из-за этого места, а стал надеждой на мое спасение. Сказать, что я привязался к нему за такой короткий промежуток времени – ничего не сказать. Моему доверию к нему не было предела, а что теперь? Он просто уйдет, оставив меня здесь умирать? – Джи? Что с тобой? Что со мной? Человека, который смог зажечь во мне огонь надежды и жизни, скоро отнимут у меня, а я ничего не могу с этим сделать, а он спрашивает что со мной? Он серьезно? – Джи, я не виноват, правда, я пытался переубедить ее, но она не послушала меня. Сказала, что я нарушил наш договор, и прощения за это не будет. Пойми, мое прибывание здесь ошибка, как и твое, но я правда не могу ничего изменить. Я не знаю что делать. Я убит, хоть и пытаюсь это скрыть, – его голос дрожал, но я не видел его. Я не видел сейчас ничего. Мои глаза окутала темнота. – Джи, прошу тебя, ответь мне. Скажи хоть что-нибудь, – он сорвался. Его голос сорвался. Но это ничего не меняет, я все равно не смогу сейчас увидеть эмоции на его лице, его взгляд пронзающий меня. Поворачиваю голову в сторону, откуда слышал его голос, и будучи даже с открытыми глазами, продолжаю видеть только темноту. А хочу ли я сейчас его видеть? Сделаю себе только больнее. – Джи, пожалуйста, ответь мне, – он начинает трясти меня за плечи, а я не реагирую. Он трясет меня, как тряпичную куклу, а мне без разницы. Я ничего не чувствую. – Хорошо, если ты так этого хочешь, я уйду. Прости, Джи, – его голос, ставший для меня уже родным, наполнен слезами, которых я не вижу, но могу отчетливо услышать. Но я не могу его простить, даже если он не виноват. Я не отрицаю того, что это было и моей ошибкой, но слишком туго сейчас мой разум соображает, чтобы подумать об этом. Он уходит, закрывая дверь на замок с еле слышным всхлипом. А я остаюсь наедине с моим новым другом – пустотой. ***
Неделя пролетела для меня незаметно. То ли потому, что я все это время находился на грани между истерикой и апатией, то ли потому, что время специально ускорило свой темп, чтобы побыстрее забрать его у меня. За эту неделю я не видел его ни разу. Он куда-то пропал, хотя прекрасно знал, что это наша последняя неделя. Видимо, в этот раз, и без раздумий, виноват я. Но я теперь не разговариваю не только с ним. Я не обменивался словом ни с одним живым существом здесь. На приеме у психолога, мой рот не раскрылся ни разу, а глаза в это время смотрели на противного цвета зеленый ковер. И никуда больше. Во все остальное время я также созерцал пол, либо сидел на кресле, наблюдая как ветер раздувает осенние листья на улице. В своей палате, рядом с его именем, я считал дни до его отъезда, и когда нацарапанных палочек стало семь, я ни на шутку забеспокоился. Сегодня последний день. Собрав все оставшиеся силы в кучу, в столовой, я вместо рассматривания пола искал его взглядом. Но он так и не объявился. Может быть, уже уехал? И не попрощался со мной? В сердце что-то болезненно екнуло. Нет, он не мог так поступить, не мог. Впав в неожиданную даже для меня панику, я подбежал к двери ведущую, судя по табличке, в холл, около который стоял один из санитаров, охраняя ее от таких как я, и срывающимся голосом спросил: – Фрэнк... Фрэнк Айеро, он уже уехал? – я схватил работника за рукав обеими руками, и посмотрел на него глазами, полными испуга. – Нет, припадочный, он еще не уехал. А тебе какое дело? – такой амбал, да еще и грубый. Я мельком взглянул на его бейджик на халате, и увидел там незамысловатое имя «Джоэл». – Джоэл, прошу тебя, ты должен мне помочь с ним увидеться. Пожалуйста. – Это с какой стати, припадочный? Пациентам запрещено общаться с рабочими, и наоборот, поэтому твоего Фрэнка и выперли отсюда. Скулы свело от злобы. Какого черта? Я что, так много прошу? Я должен с ним увидится, и пусть я сгорю на электрическом стуле, но даже такой громила, как он, не остановит меня сейчас. В желудке образовался какой-то комок, состоящий из злобы и обиды, и сжав кулаки до предела, я со всей силой, что во мне еще оставалась, вмазал ему по его огромной морде. Он охнул, и схватившись за нос, согнулся от боли. Я не теряя времени ударил коленом ему в живот, что окончательно добило беднягу, и он покачнувшись, завалился на пол. Победа за мной, кабан в человеческом обличье. Перешагнув через его немалые габариты, я с легкостью открыл дверь, и прошел внутрь. К моему удивлению и счастью, он был пуст, даже слишком пуст. Но у меня было мало времени, скоро этот громила очухается, и тогда мне не поздоровится. Бегая глазами по огромному залу, я увидел как чья-то небольшая фигура медленно выходит из поворота, и плетется к двери на выход, с рюкзаком на плече, и в сопровождении какой-то женщины. Заведующая по отделению, видимо. – Фрэнк! – не своим голосом разрезаю я тишину помещения. Фигура оборачивается на звук, и застывает на месте. Это точно он. Точно. Срываюсь с места и бегу к нему навстречу, забыв кто стоит рядом с ним, и что сейчас существует кто-то кроме меня и его. Преодолеваю расстояние между нами за несколько секунд, и он, кидая рюкзак на пол, обнимает меня настолько крепко, что ребра хрустят, а из легких выходит весь оставшийся воздух. – Джи, я... думал ты больше не хочешь меня видеть. – Не говори глупостей. Ты мой самый лучший друг, и мне плевать, кто там у меня вне этой больницы, кто бы он ни был, ты самый дорогой для меня человек. Я никогда тебя не забуду. Обещай, что вернешься и вытащишь меня из этого дерьма, Фрэнки, обещай. – Конечно, Джи, конечно. Только и ты пообещай мне кое-что: никогда не давай им взять тебя живым, слышишь? Никогда. Я сделаю все, чтобы вытащить тебя отсюда, ты только держись, хорошо? – он обнимает меня еще сильнее, а моя больничная рубашка уже влажная от его слез. Никогда не видел, чтобы кто-то так много плакал. Похоже, у него на то есть причины. Он отстраняется, и на секунду прикасается своими губами к моим, оставляя на них солоноватый вкус слез, вперемешку с той заботой, что он давал мне все эти дни. Я не отталкивал его, не устраивал криков, я просто дал ему сделать то, что он хотел. Мне тоже было это нужно, хоть это и звучит безумно странно из моих уст. Та женщина, что стояла рядом с ним, начала кричать, призывая рабочих разнять нас. Он посмотрел на меня, боясь отпустить, а в его глазах снова скопились слезы. Никогда бы не подумал, что эти боровы, зовущие себя санитарами, так быстро передвигаются. Один из них схватил меня за пояс, и потащил обратно в отделение. Я дергался, извиваясь, как змея, кричал, пытался его ударить, но тщетно. Его руки как два троса обхватили меня, без шанса выкрутится. Я в последний раз посмотрел на Фрэнка, сквозь пелену слез, и увидел как он тоже смотрит на меня, справляясь со слезами. Его фигура становилась все дальше и дальше, ускользая от моего зрения словно призрак, но я не отводил взгляда пока его силуэт не исчез совсем, скрываясь за дверьми. Я перестал дергаться, сопротивляться, и обвис как мешок с картошкой в руках этого монстра, зовущего себя врачом. Я не сразу заметил, что он притащил меня не в мою палату, а в какое-то другое место. Через силу нацепив на меня смирительную рубашку, он как мусор закинул меня в палату, совсем не похожую на остальные. Она была чуть больше моей, и в ней не было даже маленького окошка, как в моей. Зато были стены белого цвета, мягкие.
|
