Воображаемая авиакатастрофа
Чтобы получить представление о том, какими ощущениями сопровождается утеря чувств в стрессовой обстановке, я посетила тренировочную академию Федерального управления гражданской авиации в Оклахома-Сити, штат Оклахома. В поле, расположенном за одной из лабораторий академии, на подъемниках была установлена секция фюзеляжа авиалайнера. Я поднялась на борт этого муляжа вместе с группой из 30 старших бортпроводников. Внутри все было как в обычном самолете, и бортпроводники начали шутить, притворяясь пассажирами: «Будьте любезны, мне коктейль, пожалуйста. Я заплатил за это место целую кучу денег!» Но как только в салон повалил дым, все притихли. Подобно многим участникам, я недооценивала скорость, с которой дым, разворачивающийся перед нами черным занавесом, может заполнить все пространство от пола до потолка. Дым был безвредным, но требуемый эффект тем не менее был обеспечен. Большинство людей не имеет представления, как мало видно во время пожара, и насколько активнее поэтому должен работать мозг. Нам предстояло познакомиться с этим состоянием в очень щадящем режиме. Через тридцать секунд осталась видна только точечная подсветка пола. Поднимаясь со своих мест, чтобы эвакуироваться, мы услышали громкий стук. Кто-то из группы бывалых бортпроводников ударился головой в нависающее над сиденьями отделение для ручной клади. Наш мозг плохо работал даже в ситуации не самого сильного стресса. Когда мы, согнувшись в три погибели и держась за идущего впереди человека, начали продвигаться к надувному трапу, некоторым бортпроводникам пришлось успокаивать своих коллег. Затем мы выбрались на белый свет, и настроение пришло в норму. Стюарды и стюардессы аплодисментами встречали своих коллег, по одному съезжавших по надувному трапу. Затем мы отправились в крытый бассейн на тренировку по спасению на водах. Одетые, как положено пассажирам, в обычную одежду, мы прыгали в бассейн, в момент погружения в воду дергая за шнур, чтобы заполнить воздухом спасательные жилеты. (Во время реальных катастроф люди обычно игнорируют инструкции и надувают спасательные жилеты еще на борту самолета. Учитывая напряженность ситуации, эту ошибку можно понять, но заполненный воздухом жилет превращается в неповоротливую, громоздкую штуковину, занимающую внутри самолета слишком много драгоценного пространства, мешающую перемещаться и сужающую обзор.) В процессе первого упражнения нас спасал «вертолет», то есть нас поднимали из воды при помощи спускаемой с потолка корзины. Каждое спасение вновь сопровождалось аплодисментами и улюлюканьем. Но потом мы перешли к упражнению со спасательным плотом. Даже просто забраться в гигантский желтый надувной плот окапалось большим испытанием. Нам пришлось подсаживать и подталкивать друг друга, чтобы перевалиться через его борт. В суматохе одной из стюардесс случайно подбили глаз, и ей пришлось наблюдать за событиями со стороны. Внутри плота реализма происходящему добавлял сильный запах рвоты (исходящий от специально обработанного химическими веществами пластика, из которого был изготовлен корпус плота). Затем нам пришлось развернуть над головами неподатливую крышу плота, чтобы спрятаться от обрушивающихся на наши головы ледяных «волн» (любезно обеспеченных нам безжалостным инструктором Федерального управления гражданской авиации со шлангом в руках). В царящем внутри плота полумраке одна из стюардесс громким, низким голосом выкрикивала инструкции, найденные в спасательном комплекте, пока все остальные вычерпывали воду и удерживали над собой тент. Думать или слышать что-либо от непрестанного грохота барабанящей по нашему хлипкому пластиковому убежищу воды было очень трудно. Приблизительно каждые тридцать секунд, когда внутрь плота пробивались ледяные струи, мои коллеги по выживанию взрывались воплями и визгом. В этот момент я вспомнила одного военного исследователя, который сказал мне, что качество деятельности человека особенно быстро деградирует в очень холодной или очень жаркой среде. Эффект возрастает в геометрической прогрессии. Просидев всего пять минут в сырости и вони, я внезапно почувствовала безумную усталость. Я знала, что выберусь отсюда ко времени обеда. Я знала, что моей жизни даже гипотетически ничто не угрожает, и не ощущала никакого страха. Тем не менее я чувствовала себя на удивление изможденной. Наверно, мой мозг работал гораздо активнее, чем я ощущала на сознательном уровне. Именно в этот момент мысль о том, что во время реальной катастрофы можно просто тихо опустить руки и сдаться, перестала казаться мне дикой.
|