Физиология страха

Что чувствует человек, оказавшись перед лицом смерти? Что про­исходит у нас в мозгу, когда под ногами начинает дрожать земля? Страх управляет нашими реакциями на каждом из этапов дуги выживания. Но сейчас мы рассмотрим его последствия в начале фа­зы осмысления: как правило, страх достигает своего пика в мо­мент осознания опасности, с которой нам пришлось столкнуться. Любое следующее за этим осмысление будет происходить через призму страха. Поведение людей во время катастрофы будет ос­таваться необъяснимым до тех пор, пока мы не поймем, какое влияние страх оказывает на душу и тело человека.

Реакция страха у человека очень похожа на реакцию страха, демонстрируемую другими животными. Поэтому ученые понима­ют страх гораздо лучше, чем чувство вины или стыда. «Страх — это фундаментальное чувство, — говорит специалист в области изучения деятельности мозга Джозеф Леду. — В окружающей среде существуют триггеры, включающие его, а у нас — хорошо отработанные реакции, помогающие справиться с ним. Мы не расставались со всем этим на протяжении бессчетного количества лет эволюции».

Первая особенность страха заключается в его первобытности. Задумайтесь о том, что во время ужасных событий волосы у нас встают дыбом. Какой смысл может быть в такой реакции? Для нас — никакого. Но ученые считают, что она может быть связана с тем, как в момент опасности птицы расправляют оперение, а ры­бы выставляют острые концы плавников, что повышает их шансы на выживание. На протяжении всего долгого исторического пути страх служил нам верой и правдой, служит он нам и до сих пор, однако за несколькими исключениями.

Рассмотрим, как страх перемещался по телу Асенсио. Неожидан­ный звук громкостью в 90 децибел и выше порождает в человеке ин­стинктивную тревожную реакцию. Громкость ружейного выстрела составляет от 120 до 155 децибел. Как только уши Асенсио зарегист­рировали громкие выстрелы, еще до того, как он понял, что это за звуки, и почувствовал испуг, слуховой нерв передал сигнал в его мозг. Когда сигнал достиг ствола его головного мозга, нейроны пе­редали информацию в миндалину (amygdala — амигдала) — скопле­ние клеточных ядер, расположенное глубоко внутри височных до­лей мозга и являющееся центром человеческого страха. В ответ ами­гдала вызвала целый каскад изменений во всем его теле.

Если реакция Асенсио была такой же, как у большинства людей то для повышения свертываемости крови у него, в самом букваль­ном смысле, изменился ее химический состав. В то же время для сокращения кровопотери в случае ранения сузились его кровенос­ные сосуды. Резко подскочило кровяное давление и увеличилась частота сокращений сердечной мышцы. Кроме того, через всю сис­тему бурным потоком хлынули гормоны (особенно кортизол и ад­реналин), давая его мышцам, управляющим общей моторикой, своеобразный «бионический допинг». (Гормоны действуют с такой мощью, что многие люди, пережившие смертельную опасность, говорят, что чувствовали во рту странный, химический вкус.)

Но другая особенность страха заключается в том, что за каж­дый предоставленный нам дар он отнимает у нас одну способ­ность. Равно как и обороняющаяся от нападения страна, наше те­ло располагает ограниченными ресурсами. Мозг должен решить, чему отдать наивысший приоритет, а чем пренебречь. Наши мыш­цы напрягаются и приходят в состояние полной готовности к дей­ствию. Тело начинает самостоятельно вырабатывать анестези­рующие вещества. Но при этом страдает наша способность разум­но мыслить и адекватно воспринимать окружающую обстановку. Кортизол вмешивается в работу той части мозга, которая отвеча­ет за комплексное мышление. Внезапно у нас возникают трудно­сти в решении далее самых простейших проблем, например мы не можем понять, как надевается спасательный жилет или расстегивается ремень безопасности. Глубочайшие изменения постигают все наши чувства. Некоторые из нас, как, например, Зедено (см. главу 1), даже на время теряют зрение.

Но не все дипломаты бросились в укрытие, как Асенсио. В са­мый разгар перестрелки коста-риканский генеральный консул продолжал бродить по комнате, по-прежнему сжимая в руке стакан, пока один из нападавших не уложил его на пол. Женщина-посол, прибывшая в Боготу всего за три недели до этих событий, настыла на лестнице в той же точке, где находилась, когда в зда­ние ворвались террористы. Сверху на нее дождем сыпались ос­колки стекол, но она все равно не могла сдвинуться с места. В ко­нечном итоге одному из нападавших пришлось несколько раз крикнуть ей: «Ложитесь! В вас же попадут нули!» Только после итого она бессильно рухнула на пол.

Миндалина мозга узнает об опасности двумя способами. С пер­вым из них, называемым неврологом Леду «нижним трактом», мы уже познакомились: уши Асенсио послали сигнал напрямую в миндалину, чтобы инициировать симпатическую реакцию его нервной системы. Нижняя дорога, как пишет Леду в своей велико­лепной книге «Эмоциональный мозг», — это «быстрая система черновой обработки поступающих сигна­лов». Но звуки выстрелов также послали сигнал, путь которого лежал через кору головного мозга, то есть через внешний слой се­рого вещества, отвечающий за высшие функции мозга Асенсио. Кора головного мозга распознала в звуках стрельбу и послала в миндалину уточненный сигнал. Это — «верхний тракт». Так выра­батывается более точное представление о происходящем, но и времени на это требуется больше.

Чем больше у нас времени, чтобы выработать реакцию на угро­зу, тем больше мы сможем задействовать самые сложные способ­ности нашего мозга. Мы сможем поместить угрозу в контекст, рассмотреть доступные нам варианты действий, а потом предпри­нять разумные действия. Но все эти высшие функции всегда мед­леннее и слабее первичной реакции миндалины. Как было в случае рисков, так происходит и в случае страха: эмоции подавляют ло­гическое мышление. «Эмоции монополизируют ресурсы мозга, — говорит Леду. — На это есть своя причина: если вы столкнулись с кровожадным зверем, совсем ни к чему, чтобы у вас распылялось внимание».

Пока продолжалась перестрелка, Асенсио пытался дышать спокойно и равномерно. У его мозга было достаточно времени, чтобы подумать. Драматизм ситуации был настолько высок, что он одним махом перепрыгнул через фазу отрицания и сразу пере­шел к осмыслению. Там, за кушеткой, ему было не с кем «потоп­таться на месте» и сравнить реакции. Поэтому он сделал то, что делает большинство людей в аналогичной кризисной ситуации: начал беседовать с самим собой. Но беседа пошла не так, как он мог бы ожидать. Прежде всего, скрючившись на полу, он вполне осознанно сравнил испытываемые чувства с тем, что он ожидал почувствовать в такой ситуации. «Я пытался измерить свою тем­пературу», — сказал он мне. На его удивление, вся его жизнь не Начала мелькать у него перед глазами. Вместо этого он внезапно вспомнил, как в романе Нормана Мейлера «На­гие и мертвые» люди, находящиеся под огнем, не могли контролировать свой кишечник. Потом посреди торящегося бедлама он отметил, что с ним, к счастью, этого не случилось. Его мозг начал искать в памяти сценарий, подходящий к этой ситуации, и успешно вытащил релевантные данные. Но данные оказались неправильными. Фактически он подумал так: «Мейлер ошибся».

С технической точки зрения Мейлер был прав. Находясь под предельным давлением, тело прекращает выполнять определенные необязательные функции типа пищеварения и слюноотделения, а иногда перестает управлять сфинктером мочевого пузыря. Пожар­ный из одного американского города (я пообещала его начальнику не называть место, где это происходило) десять лет накладывал в штаны каждый раз, когда его бригаду поднимали по тревоге. Его коллеги -огнеборцы до сих пор не могут забыть эту вонь. В конеч­ном итоге этого несчастного человека хватил инфаркт, и ему при­шлось перейти на другую работу. В ходе опроса американских сол­дат, воевавших во Второй мировой войне, 20 % из них признали, что им случалось испражняться в штаны. Истинный процент таких происшествий, вероятно, значительно выше, так как большинству солдат меньше всего хотелось бы признавать случаи недержания. Но такое, как выяснил Асенсио, случается не со всеми.

Тем не менее он испытал другую классическую реакцию на страх — замедление хода времени. «Время и пространство совер­шенно разъединились, — напишет он позднее, — все происходя­щее вокруг, казавшееся поначалу ускоренным, теперь стало про­исходить, как в замедленной киносъемке. Мизансцена преврати­лась в запутанную кошмарную галлюцинацию, в гротескную шараду. Все, что я мог видеть, казалось искаженным, не связан­ным с реальностью».

Пока он прятался за софой, перестрелка усилилась. Пуля заде­ла голову одной из женщин-террористок. Но она продолжала стрелять, не обращая внимания на струящуюся по ее лицу кровь. Другой повстанец, 17-летний студент в зеленом спортивном кос­тюме, стоящими у парадной двери, получил нулю и голову и рухнул на пол. Асенсио смотрел на покрытую кровью голову этого молодого мальчишки и чувствовал непонятную отстраненность. «Это было нереально, — рассказывает он, — вот прямо передо мной лежал этот убитый молодой человек, и все казалось каким-то сюрреалистическим действом».

Это удивительное чувство отчужденности, называемое «диссо­циацией», может принимать самые разные формы. В опросе 115 полицейских офицеров, принимавших участие в серьезных пере­стрелках, 90 % из них сообщили, что испытывали те или иные сим­птомы диссоциации — от потери чувствительности или непонима­ния происходящего вокруг до проблем с памятью. При самых экс­тремальных проявлениях диссоциации человек даже может переживать ощущение выхода из собственного тела. Именно в та­ких случаях люди говорят, что могли наблюдать за собой откуда-то сверху. О подобном феномене говорят люди, страдающие эпи­лепсией, депрессивными состояниями, мигренями или шизофре­нией, из чего мы можем сделать вывод, что это ощущение, скорее всего, как-то связано с нарушением способности мозга интегри­ровать потоки поступающих в него данных. (По крайней мере, в одном случае ученым удалось искусственно ввести пациента в со­стояние отчужденности от своего тела путем электронной стиму­ляции части его мозга.) Экстремальная диссоциация, судя по все­му, — последняя линия обороны мозга, и особенно часто она встречается у переживших сексуальное насилие детей. «Это — способ выживания, — говорит израильский психолог Ханох Ерушалми работавший со многими жертвами психологических травм. — Люди будто говорят: вы забрали мое тело, но я не отдам вам свою душу». За диссоциацию, как и за лю­бой другой защитный механизм, приходится расплачиваться. В результате целой серии исследований было установлено, что чем более мощное ощущение диссоциации переживает человек во время кризиса, тем труднее ему будет восстановиться.

Асенсио считает, что самая яростная фаза перестрелки дли­лась не менее тридцати минут. Но он до сих пор не уверен в этом. «Мне она казалась бесконечной», — говорит он. Когда выстрелы стали спорадическими, он начал слышать стоны лежащих вокруг него раненых. Продолжая свой внутренний диалог, он решил вести себя максимально достойно, если у него будет такая возмож­ность. «Я знал, что просто не смогу вернуться к своей жене и детям, к друзьям и коллегам по дипломатической службе, если сейчас окажусь размазней и скажу себе, что не способен этого 1ынести». Приняв такое решение, Асенсио почувствовал себя немного лучше.

В смертельно опасных ситуациях люди часто думают о своих детях или о том, каким образом будут выглядеть в глазах других по окончании кризиса. Пытаясь глотнуть воздуха в бурных мор­ских водах или на ощупь пробираясь к выходу из горящего само­лета, они слышат в голове голоса членов своей семьи. Иногда эти голоса даже приобретают издевательский оттенок. В своей книге об иранском кризисе с захватом заложников в 1979 г. «Гости Аятоллы» писатель Марк Бауден описывает внутренний диалог одного из морских пехо­тинцев, происходивший в момент, когда во время обреченной на неудачу спасательной операции загорелся вертолет, в котором он находился. Этим отрывком демонстрируется, какой мотивирующей силой могут обладать такие мысли. «Пилот заглушил двига­тели и несколько мгновений сидел без движения, в полной уве­ренности, что ему вот-вот придется погибнуть. Потом в его сознании возник образ отца его невесты (человека, никогда не питавшего особой любви к своему будущему зятю-летчику). Тот рассказывал но время какой-то будущей семейной трапезы о том, как зажарен­ное не хуже праздничной индейки тело бедного дурня нашли на переднем сиденье его вертолета. Что-то в этой ужасной сцене мо­тивировало его. Нет, нельзя, чтобы потом нашли его обугленное, как сгоревшая птичья тушка, тело. Он должен хотя бы попытаться спастись...» Пилот выпрыгнул из окна и, охваченный огнем, побе­жал прочь от обломков вертолета.

Перестрелка в Колумбии закончилась. Лидер партизан собрал Асенсио и остальных заложников в одну группу. Это был серьез­ный молодой человек в очках, назвавшийся именем «Комманданте Уно». Загибая пальцы на руке, он перечислил требования своей группировки: они добивались освобождения 311 находящихся в заключении членов М-19, хотели получить 50 млн долларов на­личными, а также публично выдвинуть против колумбийского правительства обвинения в жестокости. Выслушивая этот список фантазий, Асенсио оставался уверенным в близости своей смер­ти. Как ни странно, это знание почему-то полностью освободило его от страха. Страх вернется только через несколько дней, когда у него появится надежда на сохранение жизни.