Вниз по кроличьей норе

В ситуациях на грани между жизнью и смертью у людей появля­ются одни способности и пропадают другие. Асенсио обнаружил, что у него внезапно открылось кристально ясное зрение. (Факти­чески, зрение у него оставалось более острым на протяжении еще нескольких месяцев после осады посольства, и его окулисту даже пришлось на время подобрать ему очки с меньшим количеством диоптрий.) У других людей, которые представляют собой боль­шинство в львиной доле исследований, происходит резкое суже­ние поля зрения. Оно сокращается почти на 70 %, так что в неко­торых случаях они начинают смотреть на мир словно сквозь за­мочную скважину, теряя при этом возможность следить за всем, что происходит в зоне периферического зрения. У многих также возникают искажения слухового восприятия. Определенные зву­ки становятся странно приглушенными, тогда как другие звучат чрезвычайно громко.

Гормоны стресса очень похожи на галлюциногенные наркоти­ки. Почти никому не дано пройти через такие испытания, не попав в какое-нибудь из состояний измененной реальности. По данным специалиста в области криминологии Дэвида Клингера, опрашивавшего офицеров полиции, принимавших участие в исследовании случаев открытия огни со стороны полиции с жс-ртвами среди гражданских лиц, 94 % офицеров переживали хо­ти бы один случай искажения реальности. Но мало кто из них:шал заранее, чего можно было ожидать, поэтому такие искаже­ния отвлекали и даже вгоняли в смущение некоторых из них.

Одно из самых интересных искажений реальности, отмечен­ных более чем в половине случаев перестрелок, в которых участ­вовали полицейские, — странное замедление хода времени. Иска­жения течения времени встречаются настолько часто, что у ученых даже есть для этого феномена название «тахипсихия», что в переводе с греческого означает «скорость души». Водители (автомобилей помнят наклейки на бампере машины, в которую они «резались. Жертвы ограблений запоминают, сколько патронов было в барабане револьвера грабителя. Вот как один офицер по­лиции описал свои воспоминания о перестрелке полицейскому психологу Алексис Артволь: «Я повернулся, привлеченный внезапным шумом, и с удивлением увидел, как через воздух мимо моего лица медленно проплывают пивные банки. Еще больше меня удивило, что на донышках у них было написано слово «Federal», Оказалось, что это были гильзы, выбрасываемые пистолетом офицера, открывшего огонь рядом со мной».

Почему же время кажется замедлившим свой бег в моменты ужаса? Что происходит в нашем мозгу? И спасает ли это явление, чем бы оно ни было, нашу жизнь? Когда Дэвид Иглман учился в третьем классе, он вместе со своим братом от­правился полазить по строящемуся в их квартале дому. Отец строго запретил им играть там, но джунгли из бревен и строитель­ных материалов были слишком привлекательными. Находясь на крыше строящегося дома, Иглман неожиданно потерял равнове­сие и понял, что падает на землю с высоты 12 футов.

Но ощущения во время падения оказались совершенно не теми, каких он мог бы ожидать. «Дело в том, что падение длилось целую вечность», вспоминает он. Вместо того чтобы бояться в процес­се полета через пространство, Иглман обнаружил, что его мозг просто деловито пытается помять, что следует делать дальше. Он чувствовал абсолютное спокойствие. «Через мое сознание про­шла целая последовательность мыслей, которую я помню даже сейчас, по прошествии двух третей человеческой жизни». Как и Асенсио, он «пролистал» свою ментальную базу данных в поис­ках сценария, но не нашел ничего полезного. Поначалу он думал схватиться за край крыши, но потом сообразил, что этот момент уже упущен. Затем, наблюдая за неуклонным приближением красного кирпичного пола, он внезапно подумал об «Алисе в стране чудес». «Я подумал, что, наверно, именно так она ощущала себя, когда падала в кроличью нору», — говорит он. Страх он по­чувствовал только после того, как приземлился головой вперед. Обливаясь кровью, он вскочил на ноги и побежал в соседский дом.

Иглман вырос и стал нейробиологом. Теперь он работает в ме­дицинском колледже Бейлор в Хьюстоне, где тратит много време­ни на попытки воссоздать это замедленное падение. «Я пытаюсь понять, как мозг воспринимает время», — говорит он. Мы не дума­ем об этом, но в нормальных условиях мозг уже «контролирует» время. Чувства осязания, зрения и слуха действуют с использова­нием различных архитектур. Представьте, что ваш мозг — это лав­ка часовщика: данные поступают с небольшими сдвигами по време­ни, поэтому в нем нет двух часов, тикающих в одном ритме. Но мозг синхронизирует все это, чтобы не допустить путаницы. Каким же образом ему это удается? Какие изменения в его работе проис­ходят тогда, когда нам кажется, что события замедляются?

Пока этого никто не знает. Поэтому в 2006 г. Иглман, работав­ший тогда в Университете Техаса, решил попробовать разобраться во всем этом при помощи весьма необычного эксперимента. Он разработал план, в соответствии с которым предполагалось так сильно пугать людей, чтобы они могли испытать замедление тече­ния времени. Целью эксперимента было выяснить, действительно ли они видели события в замедленном темпе или это впечатление создавалось у них уже потом, в воспоминаниях. «Мы исследуем зрение путем изучения иллюзий, то есть тех случаев, когда зри­тельная система воспринимает реальность неправильно, — говорит он. — Я пытаюсь проделать это и с темпоральными искажениями».

Через восемь месяцев Иглман получил от университетской ко­миссии по экспериментам с участием людей разрешение на прове­дение своих исследований. («Это было просто чудо», — смеется он.) В один прекрасный весенний день он и 23 добровольца поднялись па крышу 150-футовой башни и Далласе. Погода стояла вет­реная, но Иглману, если учитывать его цели, это было только на руку. Он по очереди помещал волонтеров в альпинистскую обвяз­ку, подвешивал над краем башни, а потом сбрасывал спиной вниз. Иглман считал, что для максимального увеличения фактора стра­хи было очень важно, чтобы добровольцы падали спиной вниз. Они летели к земле со скоростью, достигавшей 70 миль в час, а по­том падали в растянутые внизу сети. Иглман испытал это приспо­собление и на себе. Ощущения были точно такими же, как при па­дении с крыши! «Это чудовищно страшно. После падения я почув­ствовал себя совсем другим человеком, — рассказывает он. — Господи, состояние, когда тебе не за что ухватиться, противоре­чит всем дарвиновским инстинктам».

Теперь, когда он мог искусственно инициировать реакцию страха, Иглману надо было измерить искажения времени. Для итого каждому из волонтеров были выданы специальные часы. Цифры на дисплее этих часов мелькали так быстро, что в нор­мальной обстановке глаз человека не был способен их увидеть. И процессе падения студенты должны были смотреть на часы и стараться видеть меняющиеся на дисплее числа. Если испытуемые смогут увидеть их, считал Иглман, вполне возможно, что в момен­ты предельного стресса у нас, людей, действительно проявляются сверхспособности, и наш мозг начинает видеть мир лучше, чем обычно, создавая ощущение фактического замедления времени.

Результаты оказались отрезвляющими. «Нет, мы не похожи на Нео из «Матрицы», — говорит Иглман. Да, все волонтеры чувст­вовали, что движутся в замедленном темпе. «Все сказали, что это были три самых длинных секунды в их жизни», — говорит Игл­ман. Но ни одному из них не удалось рассмотреть цифры. По мне­нию Иглмана, это означает, что искажение времени существует лишь внутри нашей памяти. «Само время не замедляется. Просто и страшных ситуациях для фиксации воспоминаний мы обраща­емся к другим зонам мозга, например к миндалине. В силу того, что фиксируемые воспоминания оказываются более богатыми, нам кажется, что события происходили гораздо дольше, чем было ил самом дело». Другими словами, психологическая травма оставляет в нашем мозгу настолько яркие впечатления, что в ретро­спективе нам кажется, что все происходило в замедленном темпе.

Иглман не планирует прекращать свои эксперименты со сво­бодным падением. Среди прочих, не находящих пока объяснения загадок его интересует, почему некоторые люди говорят о замед­лении течения времени, а другие чувствуют, что оно ускоряет свой бег. (Вспомните, что у Асенсио в разные периоды времени возникали оба ощущения.) Кроме того, Иглмана озадачивает и факт изменения слухового восприятия обстановки во время экс­тремальных событий. В ходе исследования поведения полицей­ских во время перестрелок многие из офицеров полиции говори­ли, что звуки становились приглушенными, а то и напрочь исчеза­ли. Иногда это становится причиной проблем, например когда полицейские, принимавшие участие в перестрелке, не могут вспомнить факт открытия огня. Но это может быть и весьма изо­бретательным решением мозга: именно в тот момент, когда необ­ходим максимальный уровень концентрации, он отключает все звуки, способные отвлечь нас.

Главный вопрос заключается в том, могут ли все эти рефлексы включаться и отключаться по нашему желанию. Представьте себе, на что мы были бы способны, обладая такой возможностью. Мы могли бы превратить наш мозг из грубого инструмента в прецизи­онный, чтобы знать, какие его способности стоит усилить или по­давить в самый нужный момент. Другими словами, сознательно делать все то, что мы и так делаем большую часть времени, даже в моменты острейших современных кризисов, выживать в которых нас не научила эволюция.