ЛЕЙБНИЦ — МАЛЬБРАНШУ. Ваше письмо я получил и был весьма обрадован свидетельством доброты, с коей Вы относитесь к человеку

 

Ваше письмо я получил и был весьма обрадован свидетельством доброты, с коей Вы относитесь к человеку, чрезвычайно Вас почитающему. Мне ничего не известно об этом г-не аббате Кастеллане 18, который, должно быть, талантлив, поскольку, как Вы говорите, ему приписывают авторство «Христианских бесед», содержание которых настолько напоминает Ваши мысли, что я ни о ком другом, кроме Вас, не подумал. У меня нет сейчас под рукой этой книги, поэтому я не могу указать, в каком именно месте автор книги довольно прозрачно говорит, что она написана главным образом для картезианцев. Согласитесь, что, кто бы ни был этот молодой человек, если он напитался картезианским духом, он никогда не станет говорить как Эраст.

 

Мне хотелось бы отчетливо уразуметь причины, заставляющие Вас с такой убежденностью защищать те взгляды г-на Декарта, которые пока что не кажутся мне привлекательными. Поскольку я чрезвычайно высокого мнения о Вашем уме, я не доверяю себе самому, и, хотя у меня самого тоже имеются весьма убедительные, на мой взгляд, доводы, я боюсь, как бы мне не ошибиться, так как я еще не сумел построить на основании своих доводов строгое доказательство, что, по-моему, является абсолютно необходимым условием аргументированного рассуждения, особенно когда речь идет об отвлеченных материях. Поэтому я был бы Вам чрезвычайно обязан, если бы Вы смогли рассеять мои сомнения относительно следующих положений: во-первых, что материя и протяженность — это одно и то же; во-вторых, что дух может пребывать не связанным с каким-либо телом; в-третьих, что доказательства существования Бога, приводимые г-ном Декартом, удовлетворительны; в-четвертых, что вся истина зависит от воли Бога; в-пятых, что довод» который выдвигает г-н Декарт касательно соотношения преломлений, имеет силу; в-шестых, что в теле всегда сохраняется одно и то же количество движения. Я не хочу касаться его физической гипотезы, так как доказать ее можно, лишь объяснив явления природы. Не хочу также говорить о его радуге, хотя опыты г-на Ньютона заставляют усомниться, правильно ли г-н Декарт объяснил природу цветов. Что же касается магнита, то до тех пор, пока с помощью гипотезы г-на Декарта не откроют

 

==311

 

причину отклонений [магнитной стрелки], я не перестану сомневаться в том, что эта гипотеза хороша. Наиболее сведущие анатомы считают, что назначение шишковидной железы, [указанное Декартом], малоправдоподобно 1Э, а движение, которое г-н Декарт приписывает сердцу и мышцам, опровергается опытом. Опыты с живым серебром ясно показывают, что г-н Декарт недостаточно объяснил причины метеоров. Назначение и главный признак истинной науки состоит, по моему мнению, в полезных изобретениях, которые можно сделать благодаря ей. Но я не вижу, чтобы хотя один картезианец изобрел что-нибудь полезное, пользуясь философией своего учителя, тогда как идеям Галилея мы обязаны по крайней мере введением маятников и так называемыми опытами с пустотой. Похоже, что никакой жатвы с философии Декарта нам не видать и все надежды погибли на корню со смертью ее создателя, так как большинство картезианцев — это всего лишь комментаторы. Хотел бы я, чтобы кто-нибудь из них оказался способным внести в физику столько, сколько Вы внесли в метафизику. Мало того, если бы вся физика Декарта оказалась правильной, то и тогда бы нее было бы мало проку. Ибо в конечном счете такими вещами, как первоэлемент и второй элемент, манипулировать трудно. Можно ли будет когда-нибудь отыскать и. и выполнить рецепт вроде следующего: Recipe lilram unam secundi elementi, unciam semis corporis ramosi, drachmae materiae subtilis, misce, fiat aurum? 20 Думаю, понадобилась бы книга величиной с земной шар, чтобы объяснить, какое отношение может иметь какое-либо чувствительное тело к первоэлементам, даже если бы они существовали на самом деле и были познаны. Об этом можно судить по опытам с микроскопом. Ведь в одной капле воды имеется, вероятно, до 800000 мелких видимых животных, и каждое из них, можно сказать, еще так же далеко от первоэлементов, как далеки мы, так как и оно является телом и имеет много соответствий с обычными животными. Есть даже основания опасаться, что элементов вовсе не существует, так как фактически все дробится до бесконечности на органические тела. Если бы эти микроскопические животные в свою очередь оказались состоящими из животных или растений или тел, неоднородных до бесконечности, то очевидно, что никаких элементов не было бы. Все эти соображения, однако, не мешают мне высоко ценить г-на Декарта. Быть можете мало кто так ясно видит

 

==312

 

величие его ума, как я. Несомненно, что из всех авторов, живших до него и оставивших нам свои труды, с ним могут соперничать лишь Архимед и Галилей. Правда, лишь немногие мысли Архимеда дошли до нас, а что касается Галилея, то, хотя я нахожу, что, какую бы тему ему ни приходилось рассматривать, он всегда говорит нечто необыкновенное и можно только пожалеть о том, почему он не высказался подробнее, — тем не менее я должен сказать, что гений Галилея безусловно не был столь необъятен, как гений Декарта. Но зато он гораздо больше был привержен полезному и основательному, тогда как г-н Декарт, одержимый стремлением основать секту, увлекшись, наговорил немало, быть может, и остроумного но необоснованного и бесплодного. И все-таки я неизменно советовал бы всякому, кто любит истину, заняться углублением его системы, ибо на ней лежит отпечаток удивительного ума, а его физика при всей своей шаткости может служить образцом для истинной физики, которой надлежит быть по крайней мере такою же ясной и последовательной, как его физика. Ведь и роман, если он достаточно хорош, может стать предметом подражания для историографа. Короче говоря: Галилей превосходен в искусстве превращения механики в науку; Декарт достоин удивления за умение объяснить при помощи блестящих догадок причины действий природы, и следовало бы пожелать, чтобы он больше занимался медициной, которая вся основана на догадках, хотя и необходима. Но Архимед, если верить тому, что сообщает о нем история, обладал талантом, которого нет ни у того, ни у другого: у него был великолепный дар изобретать машины,) полезные для жизни.

 

Геометрия есть то, что я менее всего ценю у г-на Декарта. Большая часть того, что он говорит по этому поводу, может быть без труда почерпнута из анализа Виста, и если Виет не воспользовался кривыми линиями помимо окружности, то лишь потому, что пребывал в убеждении, будто эти построения не являются геометрическими, ибо он несколько переоценивал заслуги древних. Достаточно исследовать внимательнее его труды, и можно понять, сколь много он был способен совершить в геометрии. Но в конце концов геометрия Виета и Декарта относится к тому, что мы можем сделать сегодня, так, как «Начала» Евклида относятся к Архимеду. Многое еще требуется, чтобы стало возможным свести все задачи к уравнениям.

 

==313

 

Например, надо найти кривую С (С} такого рода, чтобы,

 

если провести из точки, взятой на кривой, С или (С), ординату СВ или {С) (В) и касательную СТ или (С) (Т) до оси Т (Т) В (В}, отрезок оси между ординатой и касательной, именно ТВ или (Г) (В}, был всегда равен той же прямой линии заданной величины А. Большинство наиболее красивых задач механики сводятся к таким геометрическим задачам, которые не являются ни плоскостными, ни кубическими, ни относящимися к сверхтелесному, но имеют совершенно иную природу.

 

Но если бы метафизика г-на Декарта была вполне доказана, я оценил бы ее бесконечно выше всего, что когда-либо смогут сделать в геометрии или механике. Искренне говорю: А

 

я предпочел бы добиться успеха в метафизике, чем найти клад. Ибо чего стоит все остальное в сравнении с Богом и душой. Да, я питаю поистине безмерную любовь к этой божественной науке и удивляюсь, видя, как мало ее уважают. Обыкновенно люди ценят что-нибудь одно: любители изящной литературы, правоведения, истории или коммерции не хотят слушать о реальных науках; физик или строитель машин смеется над скрупулезностью геометра, а геометры в свою очередь считают пустыми бреднями абстрактные рассуждения. Я же нахожу для себя необходимым равно ценить все истины соответственно тем следствиям, которые можно вывести из них, а так как нет ничего важнее и плодотворнее всеобщих истин метафизики, я люблю их сильнее, чем можно себе представить. Но мне бы хотелось видеть их доказанными с той же строгостью, какой придерживался Евклид в геометрии. И раз зашла об этом речь, я скажу Вам, сударь, все, что я нахожу нужным говорить о способе рассуждений г-на Декарта, когда он стремится излагать свои мысли в форме доказательства в конце своего ответа на третье возражение 21: здесь, на мой взгляд, они вкратце собраны все вместе. По поводу определений, которыми он пользуется, у меня есть следующее общее замечание: доказательства не могут быть точными, если нет уверен-

 

==314

 

ности в том, что определения, которые служат основанием для этих доказательств, возможны. Ибо если эти определения, или, коли угодно, эти определяемые вещи, невозможны, тогда они будут заключать в себе противоречия, а если они заключают противоречия, из них можно вывести одновременно противоречивые следствия, и, значит, все доказательства, которые будут основаны на них, окажутся негодными: ведь может случиться, что противоречащее тому, что мы доказали, [также] не окажется истинным, поскольку основное правило (quod contradictor ia поп possint simul esse vera)22 имеет силу лишь применительно к возможным понятиям. Из этого видно, что определения ни в коем случае не являются произвольными, как думали многие.

 

Я ничего не говорю об определениях в частности: повод к этому представится в дальнейшем; незачем также исследовать здесь вопросы, ибо они не входят в доказательство, а служат лишь для подготовки ума. Перейду к аксиомам. Я нахожу, что 2-я аксиома (tempus praesens a proximo praecedenti non pendere etc.)23 требует доказательства. Ведь коль скоро мы принимаем, что такая-то вещь существует, она не перестанет существовать без некоторой новой причины. О 4-й аксиоме — quicquid est perfectionis in re, est in prima ejus causa 24 — можно сказать: лишь бы таковая [причина] существовала. Ибо если бы существовал прогресс причин до бесконечности, не было бы первопричины. Надо сказать, что это возражение не имело бы смысла, если бы была доказана 2-я аксиома. Некоторая неувязка имеется в отношении 7-й аксиомы: Res cogitans si norit cogitationes, quibus careat, eas sibi statim dabit si sint in sua potestate 25. Тут необходимо добавить следующее ограничение: si noverit esse perfectiones ас in sua potestate esse, ac denique se illis carere 2e. Правильность 9-й аксиомы зависит от 2-й, ш, следовательно, в ней тоже есть неувязка. По-видимому, 10-я аксиома грешит тем, что скрывает, так сказать, уловку, предполагая бесспорным, что необходимое существование и существование совершенное — это одно и то же. Перейдем теперь к самим доказательствам. Первое положение, или доказательство существования Бога, явно грешит против двух замечаний, только что нами сделанных, во-первых, потому что оно дает место уловке, которую я отметил, говоря о 10-й аксиоме (где она использована), а во-вторых, потому что это доказательство

 

==315

 

использует определение Бога, чтобы доказать, что он существует, не доказав, что это определение возможно. Ибо нет уверенности в том, что понятие бесконечно совершенного существа не содержит противоречия аналогично таким понятиям, как motus celerrimus, numerus maximus 27, и им подобным, которые решительно невозможны. Г-н Декарт в своем ответе на второе возражение articulo secundo 28 признает аналогию inter Ens perfectissimum et Numerum maximum 29, отрицая то, что это число влечет за собой числа. Впрочем, это нетрудно показать. Nam numerus maximus idem est cum numero omnium unitatum. Numerus autem omnium unitatum idem est cum numero omnium numerorum (nam quaelibet unitas addita prioribus novum semper numerum facit). Numerus autem omnium numerorum implicat, quod sic ostendo: Cuilibet numero datur respondens numerus par qui est ipsius duplus. Ergo numerus numerorum omnium non est major numero numerorum parium, id est totum non est majus parte 30. Ответ, что наш ум, будучи конечным, не понимает бесконечного, неправилен, так как мы можем доказать и то, чего мы не понимаем. Во всяком случае, мы понимаем невозможность этого, ведь нельзя же говорить, что существует некое целое, которое не больше, чем его часть. Вы скажете, что идея совершенного существа имеется уже потому, что с тем же правом можно было бы утверждать, что имеется идея наибольшего числа и что о нем можно думать; однако мы видим, к чему это приводит. Разумеется, есть основания проводить различие между этими невозможными бесконечными, каковы число, движение и т. п., и абсолютно совершенным существом. Но для того чтобы убедиться в этом, необходимы новые и достаточно аргументированные рассуждения.

 

Второе положение, или доказательство существования Бога^ несовершенно... 31