Действие 1. Верните бабушке ружье! 10 страница

было назначено свидание неподалеку отсюда в семь пятьдесят пять. Но

только зря прождал целых двадцать минут.

- Что-то им помешало, это ясно. В нашем деле не все идет гладко.

Он предложил встретиться завтра в то же время у памятника павшим.

Рамбер со вздохом сдвинул фетровую шляпу на затылок.

- Ничего, ничего, - смеясь, проговорил Гонсалес. - Сам знаешь,

сколько приходится делать пасов, комбинаций, финтов, прежде чем забьешь

гол.

- Разумеется, - согласился Рамбер. - Но ведь матч длится всего полто-

ра часа.

Памятник павшим стоит как раз на том единственном в Оране месте, от-

куда видно море, на коротком променаде, идущем вдоль отрогов гор над

портом. На следующий день Рамбер - на свидание он опять явился первым -

внимательно прочитал список погибших на поле брани.

Через несколько минут появились еще какие-то двое, равнодушно взгля-

нули на Рамбера, отошли, оперлись о балюстраду, огораживавшую променад,

и, казалось, погрузились в созерцание пустых и безлюдных набережных. Оба

бьим одинакового роста, оба одеты в одинаковые синие брюки и морские

тельняшки с короткими рукавами. Журналист отошел от памятника, присел на

скамью и от нечего делать стал разглядывать незнакомцев. Тут только он

заметил, что с виду им было не больше чем по двадцати. Но в эту минуту

он увидел Гонсалеса, который еще на ходу извинялся за опоздание.

- Вот они, наши друзья, - сказал он, подведя Рамбера к молодым людям,

и представил их - одного под именем Марсель, а другого под именем Луи.

Они и лицом оказались похожи, и Рамбер решил, что это родные братья.

- Ну вот, - сказал Гонсалес. - Теперь вы познакомились. Осталось

только обговорить дело.

Марсель, а может, Луи, сказал, что их смена в карауле начинается че-

рез два дня, что продлится она неделю и важно выбрать наиболее подходя-

щий день. Их пост из четырех человек охраняет западные ворота, и двое из

постовых - кадровые военные. И речи быть не может о том, чтобы посвятить

их в операцию. Во-первых, это народ ненадежный, а во-вторых, в таком

случае вырастут расходы. Но иногда их коллеги проводят часть ночи в зад-

нем помещении одного знакомого им бара. Марсель, а может, Луи, предложил

поэтому Рамберу поселиться у них - это рядом с воротами - и ждать, когда

за ним придут. Тогда выбраться из города будет несложно. Но следует по-

торопиться, потому что поговаривают, будто в ближайшие дни установят

усиленные наряды с наружной стороны.

Рамбер одобрил план действий и угостил братьев своими последними си-

гаретами. Тот из двух, который пока еще не раскрывал рта, вдруг спросил

Гонсалеса, улажен ли вопрос с вознаграждением и нельзя ли получить

аванс.

- Не надо, - ответил Гонсалес, - это свой парень. Когда все будет

сделано, тогда и заплатит.

Договорились о новой встрече. Гонсалес предложил послезавтра пообе-

дать в испанском ресторане. А оттуда можно будет отправиться домой к

братьям-стражникам.

- Первую ночь, хочешь, я тоже там переночую, - предложил он Рамберу.

На следующий день Рамбер, поднимавшийся в свой номер, столкнулся на

лестнице с Тарру.

- Иду к Риэ, - сообщил Тарру. - Хотите со мной?

- Знаете, мне всегда почему-то кажется, будто я ему мешаю, - нереши-

тельно отозвался Рамбер.

- Не думаю, он мне часто о вас говорил.

Журналист задумался.

- Послушайте-ка, - сказал он. - Если у вас к вечеру, пусть даже сов-

сем поздно, выпадет свободная минутка, лучше приходите оба в бар, сюда,

в отель.

- Ну, это уж будет зависеть от него и от чумы, - ответил Тарру.

Однако в одиннадцать часов оба - и Риэ и Тарру - входили в узкий,

тесный бар отеля. Человек тридцать посетителей толклись в маленьком по-

мещении, слышался громкий гул голосов. Оба невольно остановились на по-

роге - после гробовой тишины зачумленного города их даже ошеломил этот

шум. Но они сразу догадались о причине такого веселья - здесь еще пода-

вали алкогольные напитки. Рамбер, сидевший на высоком табурете в дальнем

углу перед стойкой, помахал им рукой. Они подошли, и Тарру хладнокровно

отодвинул в сторону какого-то не в меру расшумевшегося соседа.

- Алкоголь вас не пугает?

- Нет, напротив, - ответил Тарру.

Риэ втягивал ноздрями горьковатый запах трав, идущий из стакана. Раз-

говор в таком шуме не клеился, да и Рамбер, казалось, интересуется не

ими, а алкоголем. Доктор так и не мог решить, пьян журналист или еще

нет. За одним из двух столиков, занимавших все свободное пространство

тесного бара, сидел морской офицер с двумя дамами - по правую и левую

руку - и рассказывал какому-то краснолицему толстяку, четвертому в их

компании, об эпидемии тифа в Каире.

- Лагеря! - твердил он. - Там устроили для туземцев специальные лаге-

ря, разбили палатки и вокруг выставили военный кордон, которому был дан

приказ стрелять в родных, когда они пытались тайком передать больному

снадобье от знахарки. Конечно, мера, может, суровая, но справедливая.

О чем говорили за другим столиком чересчур элегантные молодые люди,

разобрать было нельзя - и без того непонятные отдельные фразы терялись в

рубленом ритме "Saint James Infirmary"Ж 26, рвавшемся из проигрывателя,

вознесенного над головами посетителей.

- Ну как, рады? - спросил Риэ, повысив голос.

- Теперь уже скоро, - ответил Рамбер. - Возможно, даже на этой неде-

ле.

- Жаль! - крикнул Тарру.

- Почему жаль?

Тарру оглянулся на Риэ.

- Ну, знаете, - сказал доктор. - Тарру считает, что вы могли бы быть

полезным здесь, и потому так говорит, но я лично вполне понимаю ваше же-

лание уехать.

Тарру заказал еще по стакану. Рамбер спрыгнул с табуретки и впервые

за этот вечер посмотрел прямо в глаза Тарру:

- А чем я могу быть полезен?

- Как это чем? - ответил Тарру, неторопливо беря стакан. Ну хотя бы в

наших санитарных дружинах.

Рамбер задумался и молча взобрался на табуретку, лицо его приняло

обычное для него упрямое и хмурое выражение.

- Значит, по-вашему, наши дружины не приносят пользы? - спросил Тар-

ру, ставя пустой стакан и пристально глядя на Рамбера.

- Конечно, приносят, и немалую, - ответил журналист и тоже выпил.

Риэ заметил, что рука у него дрожит. И решил про себя: да, действи-

тельно, Рамбер сильно на взводе.

На следующий день, когда Рамбер во второй раз подошел к испанскому

ресторану, ему пришлось пробираться среди стульев, стоявших прямо на

улице у входа, их вытащили из помещения посетители, чтобы насладиться

золотисто-зеленым вечером, уже приглушавшим дневную жару. Курили они ка-

кой-то особенно едкий табак. В самом ресторане было почти пусто. Рамбер

выбрал тот самый дальний столик, за которым они впервые встретились с

Гонсалесом. Официантке он сказал, что ждет знакомого. Было уже семь

тридцать. Мало-помалу сидевшие снаружи возвращались в зал и устраивались

за столиками. Официантки разносили еду, и под низкими сводами ресторана

гулко отдавался стук посуды и приглушенный говор. А Рамбер все ждал, хо-

тя было восемь. Наконец дали свет. Новые посетители уселись за его сто-

лик. Рамбер тоже заказал себе обед. И кончил обедать в половине девято-

го, так и не увидев ни Гонсалеса, ни братьев-стражников. Он закурил.

Ресторан постепенно обезлюдел. Там, за его стенами, стремительно сгуща-

лась тьма. Теплый ветерок с моря ласково вздувал занавески на окнах. В

девять часов Рамбер заметил, что зал совсем опустел и официантка с удив-

лением поглядывает на него. Он расплатился и вышел. Напротив ресторана

еще было открыто какое-то кафе. Рамбер устроился у стойки, откуда можно

было видеть вход в ресторан. В девять тридцать он отправился к себе в

отель, стараясь сообразить, как бы найти Гонсалеса, не оставившего ему

адреса, и сердце его щемило при мысли, что придется начинать все заново.

Как раз в эту минуту во мраке; исполосованном фарами санитарных ма-

шин, Рамбер вдруг отдал себе отчет - и впоследствии сам признался в этом

доктору Риэ, - что за все это время ни разу не вспомнил о своей жене,

поглощенный поисками щелки в глухих городских стенах, отделявших их друг

от друга. Но в ту же самую минуту, когда все пути снова были ему заказа-

ны, он вдруг ощутил, что именно она была средоточием всех его желаний, и

такая внезапная боль пронзила его, что он сломя голову бросился в отель,

лишь бы скрыться от этого жестокого ожога, от которого нельзя было убе-

жать и от которого ломило виски.

Однако на следующий день он с самого утра зашел к Риэ спросить, как

увидеться с Коттаром.

- Единственное, что мне остается, - признался он, - это начать все

заново.

- Приходите завтра вечерком, - посоветовал Риэ, - Тарру попросил меня

зачем-то позвать Коттара. Он придет часам к десяти. А вы загляните в по-

ловине одиннадцатого.

Когда на следующий день Коттар явился к доктору, Тарру и Риэ как раз

говорили о неожиданном случае выздоровления, происшедшем в лазарете Риэ.

- Один из десяти. Повезло человеку, - заметил Тарру.

- Значит, у него не чума была, - объявил Коттар.

Его поспешили заверить, что была как раз чума.

- Да какая там чума, раз он выздоровел. Вы не хуже меня знаете, что

чума пощады не дает.

- В общем-то, вы правы, - согласился Риэ. - Но если очень налечь, мо-

гут быть и неожиданности.

Коттар хихикнул:

- Ну это как сказать. Последнюю вечернюю сводку слышали?

Тарру, благожелательно поглядывавший на Коттара, ответил, что слышал,

что положение действительно очень серьезное, но что это, в сущности, до-

казывает? Доказывает лишь то, что необходимо принимать сверх меры.

- Э-э! Вы же их принимаете!

- Принимать-то принимаем, но пусть каждый тоже принимает.

Коттар тупо уставился на Тарру. А Тарру сказал, что большинство людей

сидит сложа руки, что эпидемия - дело каждого и каждый обязан выполнять

свой долг. В санитарные дружины принимают всех желающих.

- Что ж, это правильно, - согласился Коттар, - только все равно зря.

Чума сильнее.

- Когда мы испробуем все, тогда увидим, - терпеливо договорил Тарру.

Во время этой беседы Риэ сидел за столом и переписывал набело карточ-

ки. А Тарру по-прежнему в упор смотрел на Коттара, беспокойно ерзавшего

на стуле.

- Почему бы вам не поработать с нами, мсье Коттар?

Коттар с оскорбленной миной вскочил со стула, взял шляпу:

- Это не по моей части.

И добавил вызывающим тоном:

- Впрочем, мне чума как раз на руку. И с какой это стати"я буду помо-

гать людям, которые с ней борются.

Тарру хлопнул себя ладонью по лбу, будто его внезапно осенила истина:

- Ах да, я забыл: не будь чумы, вас бы арестовали.

Коттар даже подскочил и схватился за спинку стула, будто боялся рух-

нуть на пол. Риэ отложил ручку и кинул на него внимательный, серьезный

взгляд.

- Кто это вам сказал? - крикнул Коттар.

Тарру удивленно поднял брови и ответил:

- Да вы сами. Или, вернее, мы с доктором так вас поняли.

И пока Коттар в приступе неодолимой ярости лопотал что-то невнятное,

Тарру добавил:

- Да не нервничайте вы так. Уж во всяком случае, мы с доктором на вас

доносить не пойдем. Ваши дела нас не касаются. И к тому же мы сами не

большие любители полиции. А ну, присядьте-ка.

Коттар недоверчиво покосился на стул и не сразу решился сесть. Он по-

молчал, потом глубоко вздохнул.

- Это уже старые дела, - признался он, - но они вытащили их на свет

божий. А я надеялся, что все уже забыто. Но кто-то, видать, постарался.

Они меня вызвали и велели никуда не уезжать до конца следствия. Тут я

понял, что рано или поздно они меня зацапают.

- Дело-то серьезное? - спросил Тарру.

- Все зависит от того, что понимать под словом "серьезное". Во всяком

случае, не убийство...

- Тюрьма или каторжные работы?

Коттар совсем приуныл:

- Если повезет - тюрьма...

Но после короткой паузы он живо добавил:

- Ошибка вышла. Все ошибаются. Только я не могу примириться с мыслью,

что меня схватят, все у меня отнимут: и дом, и привычки, и всех, кого я

знаю.

- А-а, - протянул Тарру, - значит, поэтому вы и решили повеситься?..

- Да, поэтому. Глупо, конечно, все это.

Тут поднял голос молчавший до сих пор Риэ и сказал, что он вполне по-

нимает тревогу Коттара, но, возможно, все еще образуется.

- Знаю, знаю, в данный момент мне бояться нечего.

- Итак, я вижу, вы в дружину поступать не собираетесь, - заметил Тар-

ру.

Коттар судорожно мял в руках шляпу и вскинул на Тарру боязливый

взгляд:

- Только вы на меня не сердитесь...

- Господь с вами, - улыбнулся Тарру. - Но хотя бы постарайтесь не

распространять ради вашей же пользы чумного микроба.

Коттар запротестовал: вовсе он чумы не хотел, она сама пришла, и не

его вина, если чума его устраивает. И когда на пороге появился Рамбер,

Коттар энергично добавил:

- Впрочем, я убежден, все равно ничего вы не добьетесь.

От Коттара Рамбер узнал, что тому тоже не известен адрес Гонсалеса,

но можно попытаться снова сходить в первое кафе, то, маленькое. Решили

встретиться завтра. И так как Риэ выразил желание узнать результаты пе-

реговоров, Рамбер пригласил их с Тарру зайти в конце недели прямо к нему

в номер в любой час ночи.

Наутро Коттар и Рамбер отправились в маленькое кафе и велели передать

Гарсиа, что будут ждать его нынче вечером, а в случае какой-либо помехи

завтра... Весь вечер они прождали зря. Зато на следующий день Гарсиа

явился. Он молча выслушал рассказ о злоключениях Рамбера. Лично он не в

курсе дел, но слыхал, что недавно оцепили несколько кварталов и в тече-

ние суток прочесывали там все дома подряд. Очень возможно, что Гонсалесу

и братьям не удалось выбраться из оцепления. Все, что он может сделать,

- это снова свести их с Раулем. Ясно, на встречу раньше, чем через

день-другой, рассчитывать не приходится.

- Видно, надо начинать все сначала, - заметил Рамбер.

Когда Рамбер встретился с Раулем на условленном месте, на перекрест-

ке, тот подтвердил предположения Гарсиа - все нижние кварталы города

действительно оцеплены. Надо бы попытаться восстановить связь с Гонса-

ле-сом. А через два дня Рамбер уже завтракал с футболистом.

- Вот ведь глупость какая, - твердил Гонсалес. - Мы должны были дого-

вориться, как найти друг друга. Того же мнения придерживался и Рамбер.

- Завтра утром пойдем к мальчикам, попытаемся что-нибудь устроить.

На следующий день мальчиков не оказалось дома. Им назначили свидание

на завтра в полдень на Лицейской площади. И Тарру, встретивший после

обеда Рамбера, был поражен убитым выражением его лица.

- Не ладится? - спросил Тарру.

- Да. Вот тебе и начали сначала, - ответил Рамбер.

И он повторил свое приглашение:

- Заходите сегодня вечером.

Вечером, когда гости вошли в номер Рамбера, хозяин лежал на постели.

Он поднялся и сразу же налил приготовленные заранее стаканы. Риэ, взяв

свой стакан, осведомился, как идут дела. Журналист ответил, что он уже

заново проделал весь круг, что опять вернулся к исходной позиции и что

скоро у него будет еще одна встреча, последняя. Выпив, он добавил:

- Только опять они не придут.

- Не следует обобщать, - сказал Тарру.

- Вы ее еще не раскусили, - ответил Рамбер, пожимая плечами.

- Кого ее?

- Чуму.

- А-а, - протянул Риэ.

- Нет, вы не поняли, что чума - это значит начинать все сначала.

Рамбер отошел в угол номера и завел небольшой патефон.

- Что это за пластинка? - спросил Тарру. - Что-то знакомое.

Рамбер сказал, что это "Saint James Infirmary". Пластинка еще продол-

жала вертеться, когда вдали послышалось два выстрела.

- По собаке или по беглецу бьют, - заметил Тарру.

Через минуту патефон замолчал, и совсем рядом прогудел клаксон сани-

тарной машины, звук окреп, пробежал под окнами номера, ослаб и наконец

затих вдали.

- Занудная пластинка, - сказал Рамбер. - И к тому же я прослушал ее

сегодня раз десять.

- Она вам так нравится?

- Да нет, просто другой нету.

И добавил, помолчав:

- Говорю же вам, что это значит начинать все сначала...

Он осведомился у Риэ, как работают санитарные дружины. Сейчас насчи-

тывается уже пять дружин. Есть надежда сформировать еще несколько. Жур-

налист присел на край кровати и с подчеркнутым вниманием стал рассматри-

вать свои ногти. Риэ приглядывался к коренастой сильной фигуре Рамбера и

вдруг заметил, что Рамбер тоже смотрит на него.

- А знаете, доктор, - проговорил журналист, - я много думал о ваших

дружинах. И если я не с вами, то у меня на то есть особые причины. Не

будь их, думаю, я охотно рискнул бы своей шкурой - я ведь в Испании вое-

вал.

- На чьей стороне? - спросил Тарру.

- На стороне побежденных. Но с тех пор я много размышлял.

- О чем? - осведомился Тарру.

- О мужестве. Теперь я знаю, человек способен на великие деяния. Но

если при этом он не способен на великие чувства, он для меня не сущест-

вует.

- Похоже, что человек способен на все, - заметил Тарру.

- Нет-нет, он не способен долго страдать или долго быть счастливым.

Значит, он не способен ни на что дельное.

Рамбер посмотрел поочередно на своих гостей и спросил:

- А вот вы, Тарру, способны вы умереть ради любви?

- Не знаю, но думаю, что сейчас нет, не способен...

- Вот видите. А ведь вы способны умереть за идею, это невооруженным

глазом видно. Ну, а с меня хватит людей, умирающих за идею. Я не верю в

героизм, я знаю, что быть героем легко, и я знаю теперь, что этот геро-

изм губителен. Единственное, что для меня ценно, - это умереть или жить

тем, что любишь.

Риэ внимательно слушал журналиста. Не отводя от него глаз, он мягко

проговорил:

- Человек - это не идея, Рамбер.

Рамбер подскочил на кровати, он даже покраснел от волнения.

- Нет, идея, и идея не бог весть какая, как только человек отворачи-

вается от любви. А мы-то как раз не способны любить. Примиримся же с

этим, доктор. Будем ждать, пока не станем способны, и, если и впрямь это

невозможно, подождем всеобщего освобождения, не играя в героев. Дальше

этого я не иду.

Риэ поднялся со стула, лицо его вдруг приняло усталое выражение.

- Вы правы, Рамбер, совершенно правы, и ни за какие блага мира я не

стал бы вас отговаривать сделать то, что вы собираетесь сделать, раз я

считаю, что это и справедливо и хорошо. Однако я обязан вам вот что ска-

зать: при чем тут, в сущности, героизм. Это не героизм, а обыкновенная

честность. Возможно, эта мысль покажется вам смехотворной, но единствен-

ное оружие против чумы - это честность.

- А что такое честность? - спросил Рамбер совсем иным, серьезным то-

ном.

- Что вообще она такое, я и сам не знаю. Но в моем случае знаю: быть

честным - значит делать свое дело.

- А вот я не знаю, в чем мое дело, - яростно выдохнул Рамбер. - Воз-

можно, я не прав, выбрав любовь.

Риэ обернулся к нему.

- Нет, не думайте так, - с силой произнес он, - вы правы!

Рамбер поднял на них задумчивый взгляд:

- По-моему, вы оба ничего в данных обстоятельствах не теряете.. Легко

быть на стороне благого дела.

Риэ допил вино.

- Пойдем, - сказал он Тарру, - у нас еще много работы.

Он первым вышел из номера.

Тарру последовал за ним до порога, но, видимо, спохватился, обернулся

к журналисту и сказал:

- А вы знаете, что жена Риэ находится в санатории в нескольких сотнях

километров отсюда?

Рамбер удивленно развел руками, но Тарру уже вышел из номера.

Назавтра рано утром Рамбер позвонил доктору:

- Вы не будете возражать, если я поработаю с вами, пока мне не предс-

тавится случай покинуть город?

На том конце провода помолчали, а затем:

- Конечно, Рамбер. Спасибо вам.

 

Часть третья

 

 

Так в течение долгих недель пленники чумы бились как умели и как мог-

ли. А ведь кое-кто из них воображал, как, например, Рамбер, в чем мы

имели возможность убедиться выше, что они еще действовали как люди сво-

бодные, что им еще дано было право выбора. Но тем не менее в этот мо-

мент, к середине августа, можно было смело утверждать, что чума переси-

лила всех и вся. Теперь уже не стало отдельных, индивидуальных судеб -

была только наша коллективная история, точнее, чума и порожденные ею

чувства разделялись всеми. Самым важным сейчас были разлука и ссылка со

всеми вытекающими отсюда последствиями - страхом и возмущением. Вот по-

чему рассказчик считает уместным именно сейчас, в разгар зноя и эпиде-

мии, описать хотя бы в общих чертах и в качестве примера ярость наших

оставшихся в живых сограждан, похороны мертвых и страдания влюбленных в

разлуке.

Как раз в этом году, посредине лета, поднялся ветер и несколько дней

подряд хлестал по зачумленному городу. Жители Орана вообще имели все ос-

нования недолюбливать ветер: на плато, где возведен город, ветер не

встречает естественных препятствий и без помех, как оголтелый, прорыва-

ется за городские стены. Ни одна капля влаги не освежила Оран, и после

месяцев засухи он весь оброс серым налетом, лупившимся под порывами вет-

ра. Ветер подымал тучи пыли и бумажек, с размаху льнувших к ногам прохо-

жих, которых становилось все меньше. Те немногие, кого гнала из дома

нужда, торопливо шагали, согнувшись чуть ли не вдвое, прикрыв рот ла-

донью или носовым платком. Теперь вечерами на улицах уже не толпился на-

род, стараясь продлить прожитый день, который мог оказаться последним,

теперь чаще попадались лишь отдельные группки людей, люди торопились

вернуться домой или заглянуть в кафе, так что в течение недели с наступ-

лением рано спускавшихся сумерек в городе стало совсем пусто, и только

ветер протяжно и жалобно завывал вдоль стен. От беспокойного и невидимо-

го отсюда моря шел запах соли и водорослей. И наш пустынный город, весь

побелевший от пыли, перенасыщенный запахами моря, весь гулкий от вскри-

ков ветра, стенал, как проклятый Богом остров.

До сих пор чума косила людей чаще всего не в центре, а в более насе-

ленных и не столь комфортабельных окраинных районах. Но вдруг оказалось,

что она одним скачком приблизилась к деловым кварталам и прочно там во-

царилась. Жители уверяли, что это ветер разносит семена инфекции. "Все

карты смешал", - жаловался директор отеля. Но что бы там ни было, цент-

ральные кварталы поняли, что наступил их час, ибо теперь все чаще и чаще

раздавался в ночи прерывистый гудок машин "скорой помощи", бросавших под

самые окна унылый и бесстрастный зов чумы.

Кто-то додумался оцепить даже в самом городе несколько особенно пора-

женных чумой кварталов и выпускать оттуда только тех, кому это необходи-

мо по соображениям работы. Те, кто попали в оцепление, естественно,

рассматривали эту меру как выпад лично против них; во всяком случае, они

в силу контраста считали жителей других кварталов свободными людьми. А

эти свободные в свою очередь находили в трудную минуту некое утешение в

сознании, что другие еще менее свободны, чем они. "Они еще покрепче под

замком сидят" - вот в этой-то фразе выражалась тогда единственно доступ-

ная нам надежда.

Приблизительно в это же время началась серия пожаров, особенно в ве-

селых кварталах у западных ворот Орана. Расследования показали, что по

большей части это было делом рук людей, вернувшихся из карантина и поте-

рявших голову от утрат и бед; они поджигали свои собственные дома, вооб-

разив, будто в огне чума умрет. Приходилось вести нелегкую борьбу с этой

усилившейся манией поджогов, представлявших серьезную опасность для це-

лых кварталов, особенно при теперешнем шквальном ветре. После многочис-

ленных, но, увы, бесполезных разъяснений, что дезинфекция, мол, произве-

денная по приказу городских властей, исключает всякую возможность зара-

жения, пришлось прибегнуть к более крутым мерам в отношении этих без ви-

ны виноватых поджигателей. И без сомнения, не сама мысль попасть за ре-

шетку испугала этих горемык, а общая для всех жителей города уверен-

ность, что приговоренный к тюремному заключению фактически приговарива-

ется к смертной казни, так как в городской тюрьме смертность достигала

неслыханных размеров. Безусловно, убеждение это имело кое-какие основа-

ния. По вполне понятным причинам чума особенно бушевала среди тех, кто в

силу привычки или необходимости жил кучно, то есть среди солдат, монахов

и арестантов. Ибо, несмотря на то что некоторые заключенные были изоли-

рованы, тюрьма все же является своеобразной общиной, и доказать это нет-

рудно - в нашей городской тюрьме стражники платили дань эпидемии наравне

с арестованными. С точки зрения самой чумы, с ее олимпийской точки зре-

ния, все без изъятия, начиная с начальника тюрьмы и кончая последним

заключенным, были равно обречены на смерть, и, возможно, впервые за дол-

гие годы в узилище царила подлинная справедливость.

И напрасно городские власти пытались ввести некие иерархические раз-

личия в это всеобщее уравнительство, возымев мысль награждать стражни-

ков, погибших от чумы при выполнении служебных обязанностей. Так как го-

род был объявлен на осадном положении, можно было считать с известной

точки зрения, что стражники мобилизованы, поэтому их посмертно награжда-

ли воинской медалью. Но если арестанты безропотно примирились с таким

положением, то военные власти, напротив, взглянули на дело иначе и

объявили не без основания, что эта мера способна внести прискорбную пу-

таницу в умы оранцев. Просьбу военачальников уважили и решили было, что

проще всего награждать погибших от чумы стражников медалью за борьбу с

эпидемией. Но зло уже совершилось - нечего было и думать о том, чтобы

отбирать воинские медали у стражников, погибших первыми, а военные влас-

ти продолжали отстаивать свою точку зрения. С другой стороны, медаль за

борьбу с эпидемией имела существенный недостаток: она не производила

столь впечатляющего морального эффекта, как присвоение воинской награды,

коль скоро в годину эпидемии получить медаль за борьбу с ней - дело до-

вольно-таки обычное. Словом, все оказались недовольны.

К тому же тюремное начальство не могло действовать наподобие духовных

властей и тем более военных. Монахи обоих имеющихся в городе монастырей

были и в самом деле временно расселены по благочестивым семьям. И точно

так же при первой возможности из казармы небольшими соединениями выводи-

ли солдат и ставили их на постой в школы или другие общественные здания.

Получилось, что эпидемия, которая, казалось бы, должна была сплотить жи-

телей города, как сплачиваются они во время осады, разрушала традицион-

ные сообщества и вновь обрекала людей на одиночество. Все это вносило

замешательство.

Мы не ошибемся, если скажем, что все эти обстоятельства плюс

шквальный ветер и в иных умах тоже раздули пламя пожара. Снова ночью на

городские ворота было совершено несколько налетов, но на сей раз не-

большие группки атакующих были вооружены. С обеих сторон поднялась пе-

рестрелка, были раненые, и несколько человек сумели вырваться на свобо-

ду. Но караульные посты были усилены, и все попытки к бегству вскоре

прекратились. Однако и этого оказалось достаточно, чтобы по городу про-

несся мятежный вихрь, в результате чего то там, то здесь разыгрывались

бурные сцены. Люди бросались грабить горящие или закрытые по санитарным

соображениям дома. Откровенно говоря, трудно предположить, что делалось

это с заранее обдуманным намерением. По большей части люди, причем люди