Система или режимы?

Критика в адрес теории Парето подходит и для интерпретации, сводящей многообразие режимов к единству системы. Она примени­ма, следовательно, и к «системным» теориям современной политоло­гии, тем более что эти теории не столь значимы, как теория Парето. Можно привести и усугубляющие обстоятельства: системные интерп­ретации разрабатывались уже после того, как большевистский и наци­стский режимы всколыхнули историю и унесли миллионы жизней.

¹ Позднее Р. Арон пересмотрел свои позиции. В статье 1965 г. он различает ре­жимы западного типа и режимы советского типа, в основе которых две различные Черты, выделенные им в «Демократии и тоталитаризме»: способ организации, спо­соб доступа к власти, в основе которого лежит или не лежит конкуренция; консти­туционный или неконституционный способ осуществления власти. Он больше не Ссылается на решающую переменную, которой могла бы быть одно- или много­партийность (см.: Remarques sur la classification de: tiques. P.; Gallimard, 1972. Р.Э40-341).

;s politiques // Etudes poll-

Об интерпретации политики

Каким образом можно стереть режимы после подобных эксперимен тов? Теоретические амбиции могут ослеплять.

Вот последний пример. В 1960-е годы западная советология (в ча стности, американская) решительно изменила свою направленность Она отказалась от тоталитарной модели, представляемой отдельно ре­жимом Советского Союза, чтобы принять социологическую точку зрения: тем самым советская специфика уничтожалась, а вопрос о ре­жиме оказывался снятым. Иными словами, закон всеобщности брал верх: Советский Союз не представлял собой более отклонения, он от­ныне подходил под общую категорию благодаря теории модерниза­ции. Советский опыт представал в таком случае как необходимый продукт развития: изначальное большое отставание, вынужденный бросок вперед, осуществленный властью, в итоге — особый случай в рамках общей модели. С точки зрения той же самой редукционист­ской перспективы другие авторы открывали в Советском Союзе при­знаки «институционального плюрализма», а один признанный уче­ный дошел до того, что писал, будто «советский гегемонизм» «при­близил СССР к плюралистической модели американской политоло­гии больше, чем сами Соединенные Штаты».² Можно принимать се­годня всерьез такую советологию? Ее категории не объясняют краха Советского Союза. Как можно осмыслить его крушение, имея в каче­стве ключевых понятий модернизацию, урбанизацию, индустриали­зацию или «институциональный плюрализм»? Общий характер тео­рии наталкивается на специфический характер режима.

Если наш анализ верен, он приводит к следующему выводу: разли­чие между режимами представляется, безусловно, главным различи­ем, которое в наибольшей степени способствует упорядочению мира политики; способ организации власти никогда не лишает полностью автономии ее реализацию, поэтому следует учитывать оба критерия; в итоге значение имеют те моменты, в которых этот способ организа­ции и этот способ реализации власти обусловливают, ориентируют и направляют способ жизни людей; данное различие обязательно требу­ет определенной философской позиции; классификация режимов до­стигает своей высшей точки в различении хороших и дурных режимов (с учетом обстоятельств места и времени), режимов," использующих искусство политики, и режимов, отступающих от этого искусства.

■rest, spec..The Strange Death e Theory. Cambridge: Harvard

¹ См.; Malta M. A Fala! Logic // The National In! of Soviet Communism», 31, 1991. P. 80-86.

¹ Hough J. The Sovie! Union and Social Sciem University Press, 1977. P. 8.

VIII. О жестких правилах политического действия

История, творимая людьми, соткана из институциональных про­дуктов, продуктов неинституциональных и продуктов промежуточ­ных. Все зависит от обстоятельств. В некоторых случаях, даже если верно, что «никто никогда не может предвидеть все до конца» (Г. Спенсер), результаты человеческого действия объясняются преж­де всего намерениями: создание государства Израиль в 1948 г. или по­слевоенное франко-германское примирение были продуктом созна­тельной воли, а «кампании истребления человеческих существ» (В. Гроссман), организованные большевиками или нацистами, не были нежелательными. В других случаях результаты не зависят от намере­ний: к цепи насильственных действий не стремился никто среди яко­бинцев, старый налог на двери и окна неожиданно сделал глухими многие фасады, затяжной характер двух мировых войн не входил в на­мерения ни одной из воюющих сторон. Политические деятели более или менее знают, чего хотят, они более или менее представляют, что делают. Намерения не гарантируют результатов. Одно и то же утверж­дение можно использовать и с хорошими, и с дурными намерениями. Однако существует различие: сломать гораздо легче, чем построить. Гитлеру не потребовалось особой ловкости, чтобы устроить бойню ев­реев, а Сталину — чтобы заморить голодом украинцев, но куда боль­ше умения нужно, чтобы построить в обществе свободный и пристой­ный порядок. Искусство политики — искусство сложное, подчинен­ное многочисленным жестким правилам. Одни из них зависят от об­стоятельств, другие — от порядка вещей и человеческих реакций. Здесь мы сделаем акцент на те из них, которые кажутся нам наиболее существенными: факты, которые носят обязательный характер (неза-

I суще

Об интерпретации политики

висимые от обстоятельств), жесткие правила взаимодействия (кото рые частично зависят от обстоятельств). Главная идея проста: полити­ка не способна сделать все, она может быть действенной, лишь осоз­навая это.