Не открывайте дверей незнакомцам, как бы упорно они не стучали.

 

Как закрываются усталые глаза, глядевшие в лесную даль, огни трактира гасли, слуги закрывали ставни, погружая комнаты в бесцветный сон и тихий полумрак. Все расходились – гости продолжали свой недавний путь, а постояльцы отправлялись досыпать оставшуюся ночь. В пустой и скучной зале Александр оказался сам с безмолвным, догоравшим предпоследние мгновенья канделябром. Робко скрипнув стулом кто-то, будоражащий фантазию, невидимый спросил:

- К вам можно?

- Это вы, Ганис!

Последний поклонился:

- Сон никак не хочет дел со мной иметь, его пугает мой храпящий спутник.

- Да, я помню! Вы – дитя рассветов на вершинах неприступных скал, ущелий, скрытых океаном,… но вы так бледны!

- Здесь душно.

- Не смотря на то, что нас жарой не балует февраль?

И Александр встал, за поясом сверкнули пистолеты, он скорее запахнул лазурный плащ, отлично различимый в темноте.

«Он не так уж беден, как хотел бы показаться, верно, просто балагур». – Мне стоит проводить вас? – вслух спросил Ганис, сложив мгновенно действия его и кобуру в одно грядущее событие.

- Лишь до путей, уместных для кареты.

Свет луны казался тусклым и бесформенным, как будто мир теней ночных был выдуман умом довольно мрачным и туманным, сердцем юным и животрепещущим, не знавшим жизни; точно автором его был недоросль. Нет, другого ожидали небеса в тот предрассветный час.

Плечом к плечу два спутника шагали через все подвохи и уловки полу-лесной тропы, которая как хищник выжидает, что б застать врасплох своей уловкой.

- Нам, как будто, нечего бояться, ну а вы совсем не веселы.

- Ганис, вы смелый, сильный молодой мужчина, - Александр произнес, беря Ганиса под руку. – Составьте мне компанию в столице.

- Я, мой сударь, видел ваш Париж, мы в сердце Франции, и мне, признаться, - вскинув голову, Ганис обвел горящим взглядом темную округу, - эти странные, жестокие места совсем не по душе. Что станется с Ганисом в вашем городе, где люди днем и ночью обитают в каменных клетках, один над другим, один рядом с другим, как будто похороненные заживо. Родился баск в горах, в горах он должен умереть. Утес, поросший мхом – моя постель, на ней я вижу сны, что пахнут тмином и тимьяном, кружась над мой головой, как птицы над Пиренеями.

Ганис перецепился через корягу, что, словно живая, появилась здесь из неоткуда. Вскрикнув, он с глухим ударом рухнул на сырую землю. Александр неожиданно зашелся хохотом:

- Вы слишком любите Басконию, что бы Париж не мстил за это вам.

Он и руки подать Ганису не успел, как вдруг свистящий выстрел шляпу снес с него, а рядом появилась темная фигура, схожая с кентавром, что, казалось, только что восстал из древних мифов. Александр выхватил свой пистолет и вжался в дерево. Он обернулся к юноше, но что за шутка! – баск исчез; пропал кентавр. Грянул грохот сотни подков, и все кустарники кругом зашевелились. Мчавшийся отряд сопровождал карету. Кучер отвязал одну из лошадей, и отстранил ее от бешено несущихся наездников. Бесстрашно подскочив к ней, Александр ноги в стремена скорее запустил, и следом за отрядом бросился.

* * * * * * *

 

- Зачем же вы стреляли? – удивился юноша.

- Я в вашей с ним прогулке рассмотрел дуэль, вы говорили, что стреляете довольно худо.

Артус спешился.

- А кто был в той карете, чья она? – спросил Ганис.

- Я думаю, что генералу Лафайету, лидеру республиканских войск весь этот дилижанс принадлежит, - ответил Артус, словно зная все на свете. – Вот, уже светает, а в лесу хорошая охота. Верно, друг ваш новый с Лафайетом встретились здесь, что бы полакомиться завтраком из дичи. Не хотите ли последовать подобному примеру?

- Слишком жутко здесь для трапезы. Вернемся, это будет лучше.

- В тот трактир? Э, нет.

Баск брови вскинул.

- Вам не интересно как я оказался здесь?

- О, расскажите, Артус, расскажите.

- Безусловно, вы все замечательно придумали – забрать меня из зала, но, увы, вы далеко не все предусмотрели.

- Неужели?

- Знаю, что глаза и твой язык остры, как фальшионы у разбойников, но ты оставь их к самой кульминации событий. В дверь мою стучали громко и упорно. Кажется, не до конца в себя придя, я им открыл. Два добрых человека, судя по акценту – два голландца, предложили мне сыграть, не помню, черт возьми, во что. Я согласился. Плавно состояние, что день назад я выиграл, в их карман прикочевало. И, конечно, ярость в тот момент мне обожгла язык. Я закричал: «Мошенники!», и отказался им отдать последний выигрыш. Милый друг, предугадайте, что же было дальше. По всем коридорам злополучного второго этажа они за мной гонялись с пистолетами и духовым ружьем. Когда, казалось, я в ловушке – я погиб! – я выдумал спуститься со второго этажа через окно. Хотя и приземлился я удачно, следовать за мной они не пожелали. Даже не отважились стрелять мне в след. Влетев в конюшню, я запряг и отвязал одну из лошадей. Несчастный конюх прокричал: «Держите вора!.. Господа голландцы!.. Ваша лошадь!..» - пытался даже на меня накинуться, но я извлек из ножен тот последний куш голландцев. Я, признаться, бы вскочил в седло и за отсутствием коня под ним, но я теперь могу назвать коня оплатой мухлежа. Дав шпоры вороному, я аллюром в этот лес пустился. Вы по-прежнему намерены туда вернуться?

- Все мои пожитки там остались, - возразил ему Ганис.

- Допустим. Были ли там ценности?

- О, нет, пожалуй, нет.

- А деньги?

- Нет.

- Но что тогда твои пожитки составляет?

- Кажется, вы надо мной смеетесь. Сухари, орехи и кабека – мягкий сыр из молока козы, еще льняная белая рубашка и берет из шерсти. Хоть я потерял берет еще позавчера, мой добрый Лино возвратил его мне, словно с неба снял, я должен попрощаться с этим замечательным товарищем.

- Прости мне милый друг, и нет, я не смеюсь. Скажи, ты сердишься? – спросил граф Артус, подавив тяжелый вздох.

Баск как-то странно посмотрел на графа, и внезапно бросился ему на шею.

- Мне компанию составит мой мастифф. Не бойтесь, Артус, за меня.

- Шагах так в сотне, на опушке, - произнес последний, - есть чудесный домик, он принадлежит лесничему. Когда вы сможете его найти, - Ганис кивнул, - я подожду вас там.

На том они сошлись и распрощались.

Лес уставшим зверем лег на вымерзшей земле, оставив на снегу свой волчий след, и притворившись, что не слышит утра, наконец, уснул.