Бруяиый 3 страница

шым причинам неосуществимы.

нфологическая природа зарождения и воздействия этих свое-разных текстов несомненна, хотя форма их существования сте-ишзирована. Возможно, это связано с формой их распростра-шя в сфере массовой коммуникации, но вполне очевидно, что в основе лежит архетип змееподобного чудовища, обитающего в в. Правда, в индийской мифологии в этом контексте озера нет. якутов оно есть. Здесь можно наблюдать озеро — некогда оби-шце змея — в полной конкретности, настолько, что боялись хо-мимо озера, где обитал змей..."¹. Для В. Я. Проппа змей — цество сказочное, и никакие иные соображения он просто не

 

¹ ТураевБ. История Востока. М., 1920. С. 13.

Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1946.

принимает в расчет. Но для тех, кто писал о Лох-Несс, о Лох-Морар (это менее известный вариант легенды с иной локализаци­ей), таинственный змей был реликтовым обитателем озер, и в прес­се недавно еще, четверть века спустя после публикации фундамен­тального труда Проппа, можно было встретить рекомендации об­следовать озера Хайыр, Ворота, Лабынкыр как вероятную зону обитания доисторических рептилий (те самые озера, близ которых некогда страшились охотиться местные жители). Есть подобное озеро (Кёк-Кёль) и в Казахстане: оно является якобы обиталищем змееподобного айдахара, который временами всплывает на по­верхность, тяжело дыша, и пуга.ет птиц. Весьма любопытно, что значительная часть упоминаемых фактов нашла объективное под­тверждение: дно озера образовано моренными отложениями, в промоины которых периодически засасывается вода, и след ее движения возникает на поверхности подобием извивающегося змея, раздаются при этом и странные звуки, распугивающие птиц. Вымысел, как видим, довольно прочно опирается на действитель­ность.

Вопрос о свойственной воспроизведению архетипов "опоре на реальность" заслуживает особого внимания. Он возникает неожи­данно в самых различных сферах научного знания. X. И. Изаксон, свыше 20 лет исследовавший явления сомнамбулизма (лунатизма), приводит случаи реализации достаточно сложных целеустановок во сне: хозяйка в приступе сомнамбулизма встает ночью и стирает замоченное на утро белье, затем возвращается в постель, а просы­паясь, ничего не помнит. Белье выстирано (или, скажем, подметен пол). Как это произошло? Напрашивается ответ: домовой. Это он сделал. И о нем рассказывают.

Имеет этот вопрос особое значение для исследования понимания действительного и вымышленного и связи между ними.

"Во все времена борьба в искусстве происходила не. между чис­тым вымыслом (которого не существует) и наблюдением действи­тельности (без которого не обойтись), а между смыслом произве­дения и угрозой бессодержательности'". Да, без наблюдаемой дей­ствительности обойтись нельзя и "чистого вымысла" не существует там, где он, казалось бы, необходим, смысл произведения более, чем где-либо и когда-либо, опирается на восприятие действитель­ных фактов. Возьмем абсолютно невероятные, полностью исклю­ченные из реальной действительности ситуации — плод воображе­ния классиков странного жанра, столь неточно именуемого науч­ной фантастикой.

Первая ситуация: нашу планету терроризируют существа, кото­рые сосут человеческую кровь. Большелобые, внимательно следя-

за людьми темными глазами, способные выражать звуками, скливым криком лишь ощущение одиночества и болезни, а удов-ение — непроизвольным уханьем. Беспомощно неуклюжие пане. Исходный объект смыслового восприятия системен, ят и перемонтирован — это младенческие черты ребенка, ко-рые лежат где-то в глубинном подтексте, они трансформированы воображаемом целом, но не исчезли. Они придают жуткую, не иолне даже понятную убедительность марсианам Уэллса. |- Столь же убедительны вызывающие непроизвольное отвращение орлоки.

-{Это вторая невероятная ситуация — мир сотни тысячелетий устя, человечество, расколовшееся на два биологически различ-вида. Бесшумно возникающие, отвратительно мягкие под уда­ли, боящиеся света, то медлительные, то торопливые, трусливые упорные морлоки. Ваше подсознание уже ощутило, каким насе-омым подобны эти существа.

Третья ситуация: "Маска" Лема. Девушка загадочной красоты и ла, которая внезапно осознает свою сущность, понимает, что |на — точно запрограммированный робот, и испытывает "нет, не а ощущение рока, чугунной тяжести предназначения, неиз-яого, неотвратимого: знание, подобное предчувствию смерти знание, что уже нельзя отказаться, уйти, убежать, даже погиб-ь, но иначе"¹. Вполне очевидно, что это за чувство, знакомое и йствительно понятное только женщинам, f Сказанное никак не следует понимать таким образом, что?. Дж. Уэллс или Станислав Лем сознательно ориентировались на наблюдаемую действительность, творя художественный вымы-I. Равным образом и читатель не должен осознавать эти компо-енты содержания как действительно существующие в окружаю-ем его мире. Напротив, все это — в сфере бессознательного. Дело |^ ином. Объективно существует наблюдаемая действительность, рая только и образует опору смысла. Существуют определен­ие контуры реальности в глубине сознания — архетипы. "Использование мифа, проведение постоянной параллели между временностью, это,— считает Т. С. Эллиот,— не больше, ни яыне, чем способ контролировать, упорядочивать, придавать рму и значение..."². Но использование мифа к упорядочению, эрмлению, структурированию не сводится. Полвека спустя стало зым, что заключенный в миф архетип несет в себе и то, что кологи прошлого называли эннойя, энергия человеческого ума. аергия мифа — это, можно сказать, то, что питает современную атуру огромной первозданной поэзией человеческого духа, кества и надежды. Если беллетристика, суть унылый копиизм,

 

¹ Арагон Л. Надо называть вещи своими именами // Писатели Франции о литера­туре. М., 1978. С. 339.

¹ Лем С. Собр. соч. Т.5. М, 1994. С. 294—337.

² Эллиот Т. С. Бесплодная земля. М., 1971. С. 163.

замыкает человека на себя, в быт, отчуждая его от забот и тревог всего мира, то мцф, включенный в реализм и сам ставший реально­стью жизнеощущения человека,— свежий ветер, наполняющий па­руса времени и литературы, устремляя их к бесконечному горизон­ту познания истины и красоты",— говорит Ч. Айтматов. И приме­чательно, что миф для него — "свежий ветер". Вполне очевидно, что речь здесь идет не о мифологии, а именно о некоторой перво­основе, архетипах, воплощаемых во вполне современных по за­мыслу произведениях литературы и искусства. Так, разгадку "стойкой очарованности творчеством Киплинга" Н. Дьяконова и А. Долинин видят в постоянной его связи с самыми глубинными слоями человеческого сознания: "Не только в своих прославленных сказках о животных, наподобие "Белого котика", но и во вполне "правдоподобных" рассказах и стихах он часто опирается на пер­вичные, архаические сюжеты и образы, издревле хранящиеся в коллективной памяти человечества". Очень убедительно. И это от­носится не только к Киплингу: есть писатели, которые считают об­ращение к архетипам целительной необходимостью для современ­ного искусства. И не только для искусства.

В i968 году А. Торрес говорил Андре Мальро, что в прошлом "у людей тоже был интерес к бессознательному, кто спорит! Но они стремились эту сферу завоевать. Теперь она завоевала их'". И он был прав — быть может, более, чем сам подозревал. Дело в том, что бессознательное надвинулось на нас не только призраком пси­ходелической цивилизации. Изменилось понимание. "С некоторых пор Фрейд стал у нас менее важен, чем Юнг",— заметил тогда же Торрес. И здесь — дорожка к новым силам бессознательного, на этот раз коллективного. Как уже говорилось, Мирча Элиаде утвер­ждал даже, что некогда, в библейские времена, Бог говорил с чело­веком с глазу на глаз, затем сместился в сознание (ему молились, в него верили, о нем спорили, но его не видели), а теперь он ушел в подсознание, но продолжает (даже не для нас, а в нас) существо­вать. А если в нас — значит и в себе.

Отсюда отнюдь не следует, что архетип проявляет себя только" в мире обыденного сознания, веры, политики, искусства. Система наук о человеке и обществе должна опираться на исторический подход к ныне существующим явлениям. При этом обнаруживает­ся, что многие из них имеют глубокие корни в прошлом. В частно­сти, существуют архетипические структуры мышления, которые сохраняют общие черты, обновляясь в процессе социального раз­вития человечества.

Понятие "архетип" получает объясняющую силу при исследова­нии таких феноменов культуры, как миф, эпос и позднейшие про-

едения художественной литературы и именно как компонент _*пюй теории понимания.

I Архетип — это смыкающий компонент в системе "человек______

^йстаительный мир". Ведь человек — это тоже действительный р, это его часть, и с древнейших времен психика человека несет воих глубинах отпечаток структуры действительного мира. Соб-енно, поэтому человек и способен воспроизводить его в своем орчестве, а другие люди — испытывать воздействие этого твор-"та. Архетипы образуют фундамент понимания, погруженный в ины общего для всех людей бессознательного слоя психики. _ч

' Мальро А. Зеркало Лимба. М., 1989. С. 292.

Глава 4

ТОТ, КТО ПОНИМАЕТ

Он все понимает, а это самое главное... Очень трудно жить, ко­гда тебя не понимают. Даже не­возможно.

С. Бобров

Это человек. В этой главе мы рассмотрим его как участника ис­торического процесса. Ведь понимают друг друга (и самих себя) люди конкретные, исторические. И то, что они слышали и чита­ли,— тексты — тоже порождение истории. От нее никуда не уй­дешь, да и уходить некуда. Ее надо понимать, знать свое место. Го­ворят, что место в истории есть только у выдающихся людей. Это неправда. У каждого из нас, грешных, есть свое место в истории, и у вас, и у меня. А что касается выдающихся людей, то о том, кто они, свое слово скажет именно история, а не современники. Им же не мешало бы почаще вспоминать старинную поговорку: "Подождем, пока осядет пыль. Может быть, это прошел ишак".

Главная задача

Итак, наша задача состоит в том, чтобы рассмотреть человека как участника эво­люции общества: иначе говоря, человека как каплю в потоке, текущем из прошлого в будущее.

Основная сложность проблемы заключается в том, что огромное количество событий и лиц, сыгравших важную роль в мировой ис­тории, нам просто не известно, и мы судим о многом только по ис­торически непродолжительному отрезку времени в несколько ты­сяч лет. А что было до? Ведь то, что человечество было невелико, не дает основания принижать значение стартового периода челове­ческой истории. "Один из распространенных соблазнов для всякого размышляющего над историей и типологией культур и цивилиза­ций — считать: "Этого не было, значит, этого не могло быть", или перефразируя: "Это мне не известно, значит, невозможно". Факти-

[ это означает, что тот незначительный, сравнительно с общей асаной и писаной историей человечества, хронологический ~~ который мы можем изучить по хорошо сохранившимся вьменным источникам, принимается за норму исторического эцесса, а культура этого периода— за стандарт человеческой ультуры"¹. Вообще дописьменная или, скажем, бесписьменная человеческой истории принесла нам самого человека — шй главный элемент человеческой истории. Правда, является юн таковым — это еще вопрос.

Принцип Тойнби

И ответить мы на него не сможем, если не будем, опираясь на принцип Тойнби, раньше рассматривать целое, историче­ский поток, историю, а не элемент ее, да­же если это такой важный элемент, как человек. Принцип этот, сформулированный крупнейшим исто-нком XX века А. Тойнби, гласит: "Чтобы понять часть, мы долж-[ прежде всего сосредоточить внимание на целом, потому что это гюе есть поле исследования, умопостигаемое само по себе"². Проблемы, которые мы сейчас предполагаем обсудить, относятся к гории как к целому, но решение этих проблем имеет, естествен-о, прямое отношение к частям этого целого. Повторно замечу, что печная наша цель состоит в том, чтобы рассмотреть место и роль повека в историческом продвижении человечества, и проблема не вполне совпадает с традиционным для нашей науки вопро-ом о "роли личности в истории".

Поиски новой парадигмы

|" ' Лотман Ю. Несколько мыслей о типологии культур // Языки культуры и про- I переводимое™. М., 1987. С. 7. 2 Тойнби А. Постижение истории. М, 1991. С. 28.

. А. Брудный

Необходимость новой методологии анализа научной проблемы возникает в ситуации, когда прежние методы исчер­пали себя. Это не значит, что они вообще были неэффективны и неверны. Это зна-г, что они были этапом в развитии научного знания, этап этот кодит или уже прошел: наступает следующий. Проще всего, нечно, порочить этап предшествующий, благо недостатки его л, они лежат на поверхности. Но задача ученого в данной уации состоит в том, чтобы искать пути к новой парадигме. 1ыне ясно, что попытки заменить изучение человека поиском аб-яых законов общественного развития потерпели крах. Зако-(экономические и социальные, конечно, существуют, но они во-ощаются в жизнь благодаря деятельности людей. Выяснилось, на магистральном пути общественного развития находятся те иальные системы, которые строятся на наиболее полном учете ьных и слабых сторон человека как индивида. А социальные

системы, которые постоянно оперировали понятиями господ­ствующих наций, классов и масс, потерпели поражение и распа­лись. Это о многом говорит. Прежде всего о том, что гуманитарные и экономические науки должны обрести новый ориентир — чело­века. Не только и не столько совокупность общественных отноше­ний, сколько живое существо.

Три кита, на которых держалось марксистское понимание исто­рии, уплывают в прошлое. Это: 1) историческая необходимость —-как выражение объективных законов развития человечества; 2) оп­ределяющая роль бытия по отношению к сознанию; 3) роль матери­альной собственности как основной политической и экономической категории исторического процесса.

В мировой науке изменились сами отношения, привычные для нас. Стало ясно, что необходимое — лишь часть случайного, что роль ин­дивида, личности в истории куда выше, чем было принято считать, а роль индивида в науке и культуре вообще доминирует.

В теологической литературе не прекращаются дискуссии вокруг "треугольника существования". Три вершины треугольника опре­делялись как Бог, Человек и Мир. Отношение Бога к Миру харак­теризовалось соответственно как творение, к Человеку— как от­кровение. Но как определить отношение Человека к Миру? Этот вопрос занимает и верующих, и тех, кто сомневается и в акте тво­рения, и в сущности откровения.

Возможно, что отношение Человека к Миру— это понимание. Влиятельные, даже ведущие теологи определяют это отношение как страдание (и к тому есть не только религиозно-канонические, но и фактические основания). Но определяя это отношение как по­нимание, следует исходить из принципа Спинозы — "не плакать, не смеяться, а понимать", толкуя его как основополагающий для познания человека и его судьбы. Вне понимания мира теряют смысл деятельность и существование человека. Идеи не могут стать силой общественного развития вне их речевого выражения и только благодаря речи они обретают понимание их людьми.

Как возникают новые концепции

Концепции, которые представляются принципиально новыми, формируются под влиянием трех главных факторов: 1) внутренней логики развития научного знания, 2) личной одаренности творцов этих концепций, 3) массового общественного сознания своего вре­мени. Немало усилий было затрачено на то, чтобы продемонстри­ровать значение первых двух факторов для формирования мар­ксизма. О третьем факторе речь обычно даже и не заходит. Для науки вообще затруднительно осуществлять рефлексию над полем идей, которым она обязана своим существованием; наука их при­сваивает и объявляет собственным внутренним достоянием, не до-

f луская и сомнения в их внешнем, ненаучном происхождении. Ме­тем наука всегда находилась под сильнейшим влиянием мас-/еового сознания, существующим, впрочем, и по сию пору. Доста-^ь очно упомянуть распространенный, совершенно уже неразруши-; мый стереотип относительно того, что все происходящее в |"социальной жизни "попадает в гены". Т. Д. Лысенко просто вос-роизводил на ином уровне предрассудок о наследовании приобре­тенных признаков, облекая его в наивно-ламаркистское одеяние и придавая ему особенно одиозную форму.

Еще во времена предшественников К. Маркса в массовом созна­нии стал складываться стереотип, согласно которому все, что по­требно человеку, может быть произведено, а значит производство — становой хребет общества. Маркс перевел это представление на язык науки. В его учении производству придавалось значение ис-| ключительное. Он имел к тому все основания. Действительно, для человеческого существования необходимы материальные блага. В сущности, откуда бы они могли явиться без производства? И Маркс, показав необходимость материальных благ, переходит к создающему их производству. Но лишь с развитием общества ста­ло ясно видно, что на человека влияют именно плоды производст­венного процесса, плоды, которых производство не приносило раньше.

Раньше речь шла о способе производства продуктов. Теперь речь идет о новых продуктах производства — от танка до видеомагни-| тофонов, которые способ производства породил.

И тут возникает вопрос: не продукты ли труда играют решаю­щую роль в существовании человеческого рода?

Анализу материальных благ ни Рикардо, ни Маркс, ни Каутский внимания не уделили. И не случайно: ведь во времена Маркса но-вым-был способ производства, новыми были орудия производства, но никак не сами продукты производства. В те времена еще ездили в каретах, самым сильным родом войск была конница, а о радио, телевидении, авиации и речи не было. Казалось, что производство 1уже известных (и необходимых) людям материальных благ, рост ■ производительности труда решат все экономические проблемы — нужен только новый способ производства этих благ. Новый мир, мир новых продуктов производства — от синтетики [ телевизоров до штурмовой авиации и установок "Град" (которые |особенно трудно отнести к числу материальных благ) — Маркс не йидел в глаза. Уже не способ производства, его продукты стали оп-еделяющим образом влиять на людей, их деятельность, образ их | мыслей.

А новый взгляд на историю только складывается. Новое пони­мание истории встает из руин старого. Но пока существуют широ-£кие возможности интерпретаций, хотя и новых, но произвольных.

 

1.3*

Это тонко почувствовал еще Лев Толстой. "Захочу, разрежу так, а захочу — вот так: вот и вся ваша наука",— сказал П. Н. Милю­кову Лев Толстой, завершая беседу об истории. Он придвинул к се­бе торт, разрезал его и стал угощать Милюкова чаем. Это был сим­волический жест. Общепринятой исторической теории нет: Нет и точного понимания отношения история — человек.

История и личная судьба

"Если история не обладает смыслом, то личная судьба не существует". Тут есть три варианта.

Первый: никакого смысла в истории
, вообще нет. Процесс есть, но отсюда ни-

как не следует, что он осмыслен или что жизнь его участников ос­мыслена — отнюдь! Столько же смысла, сколько в существовании рыб и слонов. Или динозавров.

Второй вариант. Процесс развития человечества существует, движутся в будущее классы, нации, государства. Вписаться в дви­жение тех социальных образований, которые имеют наиболее яр­кую историческую перспективу,— вот и решение проблемы ос­мысленности индивидуального существования.

Но есть и третий путь. Жан Маритэн¹ полагает, что история обла­дает "собственной финальностью", которая придает ей смысл: воз­растающее овладение силами природного материального мира; со­вершенствование человеческого бытия (путем развития цивилиза­ции и культуры; главные факторы тут — наука, философия и искусство); актуализация возможностей, заложенных в природе самого человека. Его силы и потребности лежат в основе цивили­зации.

Цивилизация и общество

Каковы реальные координаты истори­ческого процесса?

Историческое время и историческое пространство не тождественны физиче­скому или географическому. Географиче­ски Европа — лишь небольшой полуостров гигантского континен­та, но история показала, сколь велик ее цивилизационный потенци­ал. Исторически отдельные годы могут значить больше иных ве­ков. Это хорошо известно и теоретикам исторического процесса, историософам и историкам-аналитикам, детально знающим те или иные эпохи и периоды в развитии народов и государств, и миллио­нам людей, пережившим кризис и распад советской империи.

Maritain J. Religion et Oevres.— Paris, 1975.

Недавние исследования показали, что генетическое родство даже различных по антропологическим, культурно-языковым и иным параметрам народов выражено как будто бы более отчетливо, чем это предполагалось ранее, и это позволяет задуматься над предпо-

ли процессов, которые стали развертываться в исторически раздо более поздние времена.

Вообще вопрос о механизмах исторического процесса, неминуе-йо сближающих те или иные этнические, культурные и геополити-1еские образования изучен еще очень и очень слабо. Сказанное не ^означает, что их исследовали мало: просто результаты исследова-¹ яий не всегда дополняли, а чаще противоречили друг другу. Тем не ценее, "серийная история", "психоистория"¹ и ряд других направ­лений научного исследования дают основания надеяться, что здесь -сть и неизвестные фактические аспекты происходивших в давнем [ недавнем прошлом исторических процессов, а с другой стороны, десь есть очень широкие концептуальные возможности. Законы истории надличны. Несмотря на то, что роль человека в истории гораздо выше, чем еще недавно было принято полагать, Гнесмотря на то, что воля индивида может направлять судьбы мил­лионов, есть, по-видимому, такие направления ветвящегося движе-|ния истории, которые необратимы, сколь бы того не желали от-|дельные личности и целые народы.

Дерево лучше знает, как ему расти. Его нельзя тянуть вверх за Ёверхушку, нельзя вытаскивать из земли, чтобы осматривать его рсорни — от этого оно только засохнет. Таковы, вероятно, и резуль­таты попыток управлять историческим процессом. Управлять гаодьми можно. Управлять историей нельзя. Происходит формиро­вание таких исторических организмов, форма, род и сроки которых ъвнутренне обусловлены. Частью такого огромного исторического организма, частью процесса его формирования, частью его жизни тяются люди — индивиды и социальные группы. Мы изучаем»именно как живое, а значит имеющее перспективу существо. Анализ его структуры, функций, событийных, идеологических и оциально-психрлогическйх составляющих требует достаточно ого обоснованной историософии, то есть не описательной, а оретической науки об историческом процессе. ';. Попытки Освальда Шпенглера и Арнольда Тойнби создать тео­рию цивилизаций как исторических организмов современные кри-оценивают по-разному, но отрицать значения этих попыток зя. Они развили сам способ исторического мышления. ЦСуществует и прямо противоположный им подход к истории, Ьзирующийся на использовании концепций, основанных на Цории информации, а значит учитывающих и значение второ-^ начала термодинамики.

Современная наука показала, что обще­ство является самоуправляющим орга­низмом. Процесс внутреннего самопроиз-

|_ч ' Barraclough J. Main Trends in History. — N.Y.; L., 1978.

 

вольного регулирования в обществе, как и в органическом мире, осуществляется благодаря "обратной связи", действующей между различными социальными факторами. Примеры векторного анали­за некоторых социальных явлений (городского транспорта, рож­даемости, радиовещания и кинематографии) показывают, что пря­мо или же опосредованно, но "реальная (а не кажущаяся) регули­рующая обратная связь в социологии всегда приводит к психологическому фактору — причине". Внешняя среда оказывает огромное влияние на поведение личности в обществе; однако глав­ным составным элементом "внешней среды" является внутренний мир индивида, его психология. .-

Общественное развитие существенно обусловлено количеством циркулирующей в обществе информации. Социальное неравенство и социальный отбор выдающихся личностей создают в обществе необходимую разность потенциалов и таким образом благоприят­ствуют развитию передачи информации. Устранение же социаль­ного неравенства неизбежно сопровождается возрастанием энтро­пии (выравниванием потенциалов) и затуханием циркуляции ин­формации, которые могли бы привести к тому, что "все живые силы и все созидательные возможности исторической эволюции были бы безвозвратно стерилизованы"¹.

Главную угрозу для современной цивилизации и социального прогресса Э. Юан усматривает в "тоталитарных идеологиях, кото­рые, будучи решительными разрушителями информации, позволя­ют кибернетической логике действовать только в направлении эн­тропии, однообразия и окоченения. Рассматриваемые лишь с этой точки зрения перспективы подлинного прогресса выглядели бы со­вершенно иллюзорными и кибернетически абсурдными"². Эта опасность возрастает в нашу эпоху, потому что она находит себе известную поддержку в общей тенденции развития современной техники, которая также ведет к определенной нивелировке образа жизни и сознания людей. Ссылаясь на высказанное одним из осно­воположников кибернетики У. Эшби предположение, что со вре­менем компьютеры превзойдут людей по своим умственным спо­собностям, Юан высказывает ряд любопытных предположений о том, что могло бы это значить в тоталитарном обществе. "Ибо если под соединенным влиянием идеологии масс и автоматической тех­ники вот-вот произойдет великий прыжок в неизвестное,— пишет он,— то можно предвидеть стадию, когда предвосхищение Эшби будет реализовано практически, и кибернетические роботы смогут, возможно, решить также и проблемы сооружения механизмов и предписывать их решения своим слугам-людям. И тогда стала бы излишней даже та роль, которую еще сохраняли избранники мыс-

И тогда,— а все заставляет опасаться этого,— когда за мо-э-психологической нивелировкой последовала бы или даже иествовала бы ей материальная нивелировка, то что осталось 5ще от Человеческого Рода?'".

яственная возможность спасения для человечества состоит в ении дифференциации общества. "Человеческий гений, или > что условились обозначать как таковой,— это прежде всего и не всего гений нескольких человек",— пишет Юан. — Интел-уальный аристократизм— главный двигатель социальной ин-рмации, особенно богатой и разнообразной..."².

оматизм техники навис, как дамоклов меч, над современной низацией. Но как много значат "фактор непредвиденности" и ор метаморфозы"! Материальные факторы в истории решают эгое, но не все. Судьбы человечества и цивилизации в конечном

! всегда находились в руках незначительного числа людей. 1сторический отбор не всегда выдвигал лучших, но, возможно, к, кто в наибольшей степени способствовал процессу циркуляции ормации и ее распределению в обществе. Эта точка зрения не

щь: ]

пьно правильна, но заслуживает внимания. [ явился одним из предшественников тех, кто ныне развивает эрию автопоэзиса. Этот термин впервые употребил У. Матурана, ясь определить жизнь как синоним циркулярной организации эномности и самовоспроизводства живых систем. Автопоэтиче- че системы сохраняют свою организацию гомеостатически неиз-яой путем вариаций собственной структуры. Применительно к сальной системе организации— это сеть взаимодействий, от-&шений и процессов, посредством которых.живые компоненты ■ поддерживать свой автопоэзис. Социальная структура — это?еские связи живых компонентов. Организация -■;— это Эдмножество главных связей множества возможных связей руктуры. Именно эти главные связи определяют целостность, ^ентичность и границы системы.