Цит. по: Целиковская Л. Жизнь одаривает встречами // Советский экран. 1980. №З.С. 15.

Абрамян Л. А. Беседы у дерева (этнографические заметки) // Обычаи и куль­ турно-дифференцирующие традиции у народов мира. М., 1979. С. 78—79.

Термин "хронотоп" (греч.) — "время — пространство" — употребляется в раз-t отраслях знания. М. Бахтин определяет его как слияние пространственных и примет в осмысленном и конкретном целом (см.: Бахтин М. Время и > в романе // Вопросы литературы.— 1974. № 3. С. 134).

• 99

новые информационные контакты. Люди, допустим, в поезде всту­пают в межличностные отношения, менее вероятные в иных об­стоятельствах, скажем, при стабилизированном круге общения в небольшом городке (хронотоп маленького города, типичного для "одноэтажной Америки" 20—30-х годов, детально описан в рабо­тах американских социологов — супругов Линд).

Известна коммуникативная специфика хронотопа больничной палаты, где доминирующие установки (острое желание излечиться, надежды, сомнения, тоска по дому) накладывают специфический отпечаток на предмет общения. Особого рода коммуникативные регулирующие факторы характеризуют хронотоп траншеи, или, шире говоря, передовой позиции: здесь эффективность воздействия речевых сообщений на поведение выявляется в экстремальных си­туациях и достигает максимума. Исполнение боевых приказов ста­новится фактором, от которого зависит не только регуляция дея­тельности, но и самое существование групп и членов групп.

Разработка хронотопической классификации коммуникативных ситуаций имеет большое значение для прогнозирования результа­тов воздействия на личность и группу. Эта работа ведется, но пока еще не закончена.

Вообще воздействие на психику человека связано с динамикой его потребностей и сил. Психика человека как бы нацелена на из­менение окружающего мира через посредство сущностных сил, фи­зических и умственных, а конкретные потребности есть частное выражение этой фундаментальной тенденции.

Потребности могут рассматриваться как совокупность факторов, способствующих коммуникации. Именно существование потреб­ностей учитывается в практике коммуникативного воздействия.

"Испытывать потребность — это, в сущности, значит ощущать не­хватку чего-либо, которую пытаются восполнить, а это как раз и оп­ределяет некоторое побуждение, управляющее поведением живот­ного или человека"¹. Обращение к побуждениям индивида, обу­словленным его потребностями и установками, составляет важное условие коммуникативного воздействия на его поведение. Это обстоятельство давно установлено эмпирически и использует­ся для повышения эффективности воздействия.

Так, можно ориентировать сообщение на преодоление возникше­го барьера общения или, как еще говорят, на пробой барьера в тех точках, где он наименее прочен (там, где та или иная потребность обострена, барьер как бы "прогибается изнутри", становится тонь­ше). Существуют способы пробить барьер "снаружи". И простей­ший из них состоит в намеренном изменении интенсивности сигна-

относится к человеческой речи. Известна, например, особая ация военных команд, впрочем, и простое понижение голоса гда дает поразительные по эффективности результаты. По сло-Поля Рейно, премьера Франции в дни германского вторжения г., "люди верят любой нелепости, если ее сообщают шепо- ". Это, разумеется, преувеличение, но абсурдным его назвать

РА вот более сложный пример образования бреши в барьере.»У тренера недобор девушек в секции по фехтованию. У девушек не интересы, они не представляют себя в маске и с рапирой, оме того, занятие это утомительное и отнимает время по вече- /I. Что же делает тренер? Он приходит в аудиторию, где сидят ]>вокурсницы, в сопровождении самой стройной фехтовальщицы, Одни мается на кафедру и сообщает: "Фехтование — это совер-яо особый вид спорта. Он полностью меняет движения и фигу-Ьу человека. Через четыре месяца на вас будут смотреть совершен-i другими глазами". Жест в сторону молча стоящей рядом фехто-ыцицы: "Запись у нашей разрядницы с двух часов". К вечеру ача решена. Это, разумеется, частный случай, но он показывает значение ори-

[ на потребности для коммуникативной практики, процессе воздействия на индивида и группу следует учитывать энкретные модели регуляции деятельности. Заслуживает внимания предположение, что условием эффектив-эй регуляции деятельности служит поихостазис, или определен-йое соответствие между 1) осознанием и реализацией возможно-ей деятельности и 2) осознанием конкретных результатов дея-ьности и ее последствий для индивида и группы, к которой он ринадлежит. Тем самым речь идет о симметрии между реализаци-возможностей и ответственностью: симметрия устанавливается посредством процесса понимания.

Естественно, что в детском возрасте перебор возможностей очень пик (поэтому дети так часто предпочитают ролевые игры). Что ке касается ответственности, то она лишь в малой степени носит чный характер: это распределенная ответственность (родители, кола), и ребенок это осознает.

 

' Пъерон А. Потребности // Экспериментальная психология / Под ред. П. Фресса и Ж. Пиаже. М., 1970. С. 147.

100"

РЕАЛИЗА1гая^| ВОЗМОЖНОСТЕШ

 

 

аз	■ИДИ САМОВЫРАЖЕНИИ—И
ЕХЗ	ПРИЗНАНИИ Кг^Э^	5ШЙСГВИЕ
	ОБЩЕНИИ ШВ&
	БЕЗОПАСНОСТЬ BHBSl
	ВИТАЛЬНЫЕ НИЦ ПОТРЕБНОСТИ—ЯИЦ '
БАРЬЕР

РЕАЛИЗАЦИЯ ВОЗМОЖНОСТЕЙ

Это должно заинтересовать тех, кто занимается проблемами рекламы. Рекламное (и вообще убеждающее) воздействие должно быть нацелено туда, где критический барьер тоньше. А он тоньше там, где потребность острее. Эта схема иллюстриру­ет историю о том, как студенток зазывали в сек­цию по фехтованию.

С течением времени количество личных и социальных возмож­ностей уменьшается, а вероятность реализации отдельных возмож­ностей возрастает. Ответственность непосредственно связана именно с реализуемыми возможностями.

Поясним это на простых примерах.

Третьеклассники играют в космонавтов, моряков, разведчиков. Однажды я видел просто мастерски разыгранную сцену дуэли (то ли "Пушкин с Дантесом", то ли "Печорин с Грушницким"). Кто на самом деле знает, кем станет девятилетний мальчик, что стоит пе­редо мной,— космонавтом, шофером, артистом? Но мы твердо зна­ем, что через двадцать лет спектр его возможностей сузится, хотя вероятность реализации их возрастет. Предположим, в 29 лет — он подполковник, тогда его шансы стать генералом высоки, а, скажем, профессиональным актером — низки.

Итак, если задача воздействия на человека состоит в том, чтобы изменить его деятельность, то оно должно быть направлено на ту ось, которая соединяет возможности человека и ответственность за их реализацию,— на понимание. Иначе говоря, если мы хотим ак­тивизировать деятельность человека, мы должны добиться того, чтобы он понял ее смысл, оценил ее перспективы. Тогда он возьмет на себя смелость действовать и примет на себя ответственность за ожидаемые результаты.

Широкая картина социальных перспектив, тонкий анализ реаль­ных человеческих возможностей — все это может быть ярко осве­щено в текстах. И это могут быть не обязательно научные тексты. Чтение Достоевского влияло на мысли Эйнштейна больше, чем знакомство с иными научными трудами. Художественная литера­тура — едва ли не важнейший предмет понимания, способный серьезно повлиять на внутренний мир человека.

Личность как участник общения

Четыре позиции, в которых предстает личность, условно именуются "тело" (1), "изнутри" (2), "извне" (3), "издалека" (4). Первая позиция — это личность со всеми ее телесными особенностями. "Телесный" надо понимать в широком смысле — это и красота (которая может сыграть решающую роль в молодые годы), это и инфаркт миокарда (который может сыграть решающую роль несколько позже), это вообще все физическое. Тогда как вторая позиция — это духовное. Это наше сознание и подсознательное, наше "я", неразрывное с "телом", но отличное от него. Третья позиция — это личность, ка­кой она предстает перед другими людьми. Это "другой", каким вы его видите, слышите, это вы сами, каким вас видит и слышит "другой". Сами себя вы таким не слышите и не видите. Если вы за­писывались на магнитофон, то не забыли еще, каким чужим пока­зался вам собственный голос при первом прослушивании. А в зер-

i правая половина вашего лица кажется левой (разница на са-[ деле существенная).

'"Художникам и фотографам давно известно, что лицо человека шетрично, в результате чего левая и правая сторона нашего могут отражать эмоции по-разному. Объясняют это тем, что и правая стороны лица находятся под контролем различных парий мозга. Правое полушарие управляет эмоциями, вооб-кением и сенсорной деятельностью. Связи управления перекре-так, что работа доминирующего левого полушария от-ается на правой стороне лица и придает ей выражение, под-эщееся большему контролю. Поскольку работа правого ушария мозга отражается на левой стороне лица, то на ней уднее скрыть чувства. Положительные эмоции отражаются более менее равномерно на обеих сторонах лица, отрицательные лоции более отчетливо выражены на левой стороне. Однако оба |йолушария мозга функционируют совместно, поэтому описанные касаются нюансов выражения. Особенно экспрессивны 5ы человека. Всем известно, что плотно сжатые губы отражают |глубокую задумчивость, изогнутые губы — сомнение или сарказм. ^Улыбка, как правило, выражает дружелюбие, потребность в одоб-ении. В то же самое время улыбка как элемент мимики и поведе- |яия зависит от региональных и культурных различий"¹.

И наконец, четвертая позиция — это личность в динамике, то |теть какой она была раньше и какова она теперь — это личность в эцессе становления. Такой, например, видит профессор личность |своих студентов, своих аспирантов,, словом — учеников.

Человек и другие люди

Успехи в области математических наук и наук гуманитарных свидетельствуют об определенном уровне развития интеллек­та, но отнюдь не обязательно о любви к ближнему, верности, чувстве чести и о

1 Атватер И. Я. Я вас слушаю. М., 1988. С. 67.

яагородстве души. Одним словом, интеллект и даже творческий i — это далеко не все, что следует ценить в человеке. Но у обще-свои критерии, оно венчает премиями и прочими наградами кения в несколько иной сфере, нежели человеческие отноше-Между тем для жизни индивида эти отношения значат очень яогое. Да, есть в глубине души и то, что человек ценит превыше э. Как сказано у одного современного мыслителя, есть вещи, которые важнее, чем любить, например, электрон, космос и вописание. Есть вещи, любить которые важнее, чем знать, на-лер, Родина, Бог, полуоткрытые девичьи губы и уже зажмурен-ае глаза. И верно. Отсюда, ясное дело, не следует, что знание за-

 

служивает какого-либо пренебрежения. Просто у него есть свое место в сознании личности. Как и у любви.

Любовь составляет важнейшую сторону межличностных отно­шений и один из базисных элементов общения между людьми. Как и всякое чувство, любовь — не самый подходящий предмет для ра­ционального анализа и классификации. Заметим лишь, что издавна различают чувство нисходящее (amor descendens) — таково, на­пример, чувство отца к сыну, чувство восходящее (amor ascendens) — чувство детей к родителям, и взаимное (amor aequalis) — оно традиционно считается высшей формой отношения между мужчиной и женщиной.

Психологи, однако, показали, что все это лишь стороны одного чувства, которые выступают на передний план (или уходят вглубь) в различных семейных и внесемейных обстоятельствах. Значение этого чувства и соответствующих ему форм общения настолько ве­лико для индивида, что среди воспоминаний оно зачастую занима­ет доминирующее место. И объясняется это не просто силой про­шлых переживаний — как раз многое из пережитого бывает вытес­нено, не вспоминается.

Ряд видных психологов располагает многочисленными экспери­ментальными подтверждениями гипотезы, согласно которой па­мять — это механизм, выбирающий из прошлого то, что так или иначе может "сработать" в будущем: предвидимое (и не обязатель­но осознанно предвидимое) будущее как бы управляет сохранени­ем того, что может пригодиться в достаточно вероятных обстоя­тельствах. При этом не так уж просто объяснить, зачем необходимы воспоминания именно этого рода — о любви. По всей видимости, они играют какую-то роль в сохранности личности, в том, чтобы человек мог оставаться самим собой в непростых, как сейчас при­нято выражаться, обстоятельствах.

Конечно, одних воспоминаний для этого мало: необходимы и внутренняя убежденность, и общение с другими людьми.

Важность общения не только в том, что обмен информацией есть необходимое условие совместной деятельности. Уже возможность обмена информацией нужна для того, чтобы личность существова­ла. А эта возможность не сводится просто к знанию родного языка: она имеет место в том случае, когда носитель родного языка обла­дает и соответствующим языковым окружением, когда ему есть с кем общаться.

Общение, само собой разумеется, включает в себя передачу ин­формации. Если обратиться к самой сущности процессов общения, то может привлечь внимание такое определение: общение -^ это отношение людей к действительности, выраженное через передачу информации от человека к человеку.

новное условие психологической эффективности общения за­дается в том, что его участники должны быть убеждены что орят и слышат (или пишут и читают) правду. Это убеждение ес-енно сопряжено с критическим отношением ко лжи.

Ложь

Что же собой представляет ложь? Это феномен общения, состоящий в намерен­ном искажении действительного положе­ния вещей. Ложь чаще всего находит вы­ражение в содержании речевых сообще-немедленная проверка которых затруднительна или невоз-аа. В отличие от добросовестного заблуждения ложь представ-собой осознанный продукт речевой деятельности, имеющей пью ввести участников общения в заблуждение. Как правило, кь вызвана стремлением добиться личных или социальных пре-цеств в конкретных ситуациях. Характерно, что индивид не-знанно расценивает свою ложь как нечто неустойчивое и вре­менное: отсюда интенция первоначально измышлять новые под-рждения лжи, а позже — полностью ее замалчивать. Если мшально-психологически ложь всегда является средством, то в |сфере психопатологии она выступает как цель мифоманов — пси-опатов, испытывающих чувство удовлетворения от самого про­цесса введения окружающих в заблуждение.

Мне, как и вам, приходилось сталкиваться с так называемой "ложью во спасение" и, признаюсь с полной откровенностью, я не силах осудить ее столь безоговорочно, как это делают некоторые | публицисты. Конечно же, о жестокости правды чаще всего говорят е, кто не испытал жестокости лжи. Но я не принимаю точки зре- медика, отстаивающего необходимость сообщить больному о ом, что его дни сочтены ("чтобы он успел принять правильные ешения"), и тем самым лишить его надежды, обращая его дейст-|вительно последние дни в пытку, которую закон не предусматрива-даже для приговоренных к смерти. Нельзя не задумываться и |над словами поэта о возвышающем нас обмане — применительно к |жизни и деятельности выдающихся исторических лиц, которые не-I вольно, уже самой силой общественного мнения обращаются в I символы достоинства своей родины, народа, а то и всего рода че­ловеческого.

Тут все очень сложно. Но это уже выходит за рамки избранной Снами темы.

Ложь, как видите,— это понятие, чей объем выходит далеко за | рамки межличностных отношений. Нередко обвинения во лжи в |завуалированной или прямой форме слышатся в острой полемике. |И это касается, в частности, обсуждения вопросов, имеющих идео-t логический характер, вопросов, чья специфика порождена самой ^структурой общества, его организацией.

 

Принцип иерархически организованного общества прост: если ты не наверху, ты внизу.

Идеология отражает действительность, выражая и концентрируя интересы людей, этой действительностью порожденные. Печали и чаяния тех, кто внизу, гордыня и лицемерие тех, кто наверху,— все это обретает идеологическую форму. Идеология сродни понима­нию и вне понимания не существует. Но глубина и полнота пони­мания идеологических проблем зависит от перспективы реализации классовых интересов, которые эта идеология выражает. Бывает и так, что эта перспектива давит на понимание, искажает его. Идео­логия дает оценки, образно говоря, "наклеивает этикетки", но это тот случай, когда Маркс прав: этикетка на товаре обманывает и са­мого продавца. Мы склонны отождествлять действительность (то есть то, что есть на самом деле) с тем, как она отражена в сознании. И вот отраженная действительность становится кривым зеркалом наших мыслей. Так что не всегда надо спешить с обвинениями во лжи. Бывает, что в дискуссиях заблуждаются обе стороны, как бы­вает, что и в конфликте участвуют не хищник и жертва, а два хищ­ника, которые становятся жертвами друг друга.

"Что такое человек, раз он может по­нять мир? И что такое мир, раз человек может его понять?"',— спрашивает Сти­вен Тулмин. На этот вопрос могут отве­тить только наука, искусство и личный опыт, вместе взятые. И полным ответ никогда не будет. Но сама постановка вопроса напоминает нам, что в первооснове своей про­блема понимания — философская. И она, безусловно, связана с учением Сократа о том, как вопрошать и отвечать, с наукой пони­мать собеседника и предмет обсуждения. Продуктивное обсужде­ние есть в основе своей достаточно точная постановка вопросов и совместный поиск достаточно полных правильных ответов. От­нюдь не случайна диалогическая форма многих классических тру­дов, в которых обсуждаются философские и методологически зна­чимые естественнонаучные проблемы. Эта форма не только впе­чатляюще воздействует на читателя— она способствует углубленному пониманию сущности поставленных проблем.

Диалог — это не только вопросы и поиск ответов, не только об­мен репликами, но и те, кто в этом диалоге участвуют, это поисти­не текст в лицах. Но даже если отвлечься от собственно диалогиче­ской формы изложения — разве не присутствует она в скрытом, свернутом виде в пестрящих цитатами текстах? Разве полемика и обращение к авторитету — две необходимые особенности фило­софских трудов — не модификация диалога?

каждодневное общение людей, в котором реализуется огром-силы витальный потенциал обыденного сознания? В нем со-очены и переплетены все уже известные вам восемь экзи-диальных благ, которые не могут быть отлучены от человече-существования: жизнь, надежда, любовь, дети, милосердие, чл, воспоминания и сны. Этих тем не может обойти общение с «ми (и не только с близкими) людьми.

С Круг общения

Нельзя сказать, чтобы индивид не стре­мился к общению. Он испытывает это стремление, когда оно разбужено. Чело­век испытывает потребность в коммуни­каторе — в том, кто с ним общался бы. И пько когда эта потребность реализована, он пробует войти в роль эммуникатора сам. Это самым тесным образом связано с тем, что лк ребенок усваивает в общении с родителями и образ этих пер-; коммуникаторов продолжает жить в его подсознании и порож­не всегда осознанную потребность в строгом и мудром Отце. '. всепрощающей любящей Матери. И обычно это ему удается. Но г, кто ощутил в себе призвание коммуникатора, не может с ним ^расстаться. Не случайно профессия политика и актера были совме-|щены в президенте Рональде Рейгане.

Само собой разумеется, что массы бывают увлечены не столько I коммуникатором, сколько тем, о чем он говорит, предметом обще- t ния становится его идея. Но какова бы ни была сила этих идей, са-; ми по себе они достоянием масс стать не могут. Требуется комму­никативная направляющая система. Она отнюдь не всегда технизи­рована. Это может быть серия встреч, митингов, выступления в; законодательных органах. Практика общественных движений, ох-^ватывающих широкие слои населения, свидетельствует, что рассре­доточенная группа коммуникаторов способна за поразительно ко-: роткий срок добиться заметных сдвигов в сознании и деятельности } масс. И тем не менее только печатный орган способен распростра-1нять информацию и идеи, сохраняя неизменно точную форму их: первоначального выражения. (Впрочем, газета газете рознь. Самое ■ широкое поле искажений и пристрастных комментариев — также X газетная полоса). Тем самым формулировки ведущего коммуника- \ тора или ведущей группы приобретают необходимую устойчивость \ в процессе трансляции. Понимание текстов и трансляция их смысла Доказывают значительное влияние на возникновение и развитие ду-Гховной общности между людьми.

Сторонники так называемого целевого подхода считают, что коммуникатор всегда руководствуется целью определенным обра­зом воздействовать на участников общения. Даже естественное же­лание добиться того, чтобы текст был понятен, уже предполагает в неявной форме воздействие текста на тех, кто его понимает. Прак-

Тулмин С. Человеческое понимание. М., 1984. С."3"1.

тически тексты всегда ориентированы на определенные категории читателей, установка же на воздействие, в какой бы форме она ни осознавалась коммуникатором, не является только его личным де­лом. Коммуникаторы лишь трансформируют определенную по­требность, которая существует социально, и отвечают на эту по­требность своей деятельностью. При этом вовсе не обязательно, чтобы установки коммуникатора возникли как простая интериори-зация установок, доминирующих в группе, которую он представля­ет. Когда речь идет о средствах массовой коммуникации, следует иметь в виду, что направляющая коммуникативная система (радио, телевидение) задает установки среди относительно широкого круга лиц. Часть из них, обладая определенным авторитетом, выступает в качестве так называемых лидеров мнения.

Численность населения планеты в настоящее время далеко зашла за шестимиллиардную отметку. Уже возникло заметное расхожде­ние между распространением грамотности и динамикой развития средств массовой коммуникации: многие люди, лишенные задатков образования, являются не только радиослушателями, но и телезри­телями. Практически каждый телевизионный экран работает не ме­нее чем для двух человек, и общий объем времени, которое зани­мает у населения Земли коммуникация (личное общение, чтение книг, газет и журналов, просмотр телепередач, радиослушание), вполне сравним с общим объемом трудового времени. У современ­ных ученых растет убеждение, что неотъемлемой частью ноосферы (в терминологии В. И. Вернадского) должна явиться инфосфера, мировая информационная структура, контуры которой ныне стано­вятся все более четкими.

Мы даже и не подозреваем, каковы могут быть перспективы ее развития.

Глава 6

ЕСТЬ ЛИ СМЫСЛ?

Смыслами я называю ответы на вопросы. То, что ни на какой вопрос не отвечает, лишено для нас смысла.

М. М. Бахтин

Есть ли смысл в существовании человеческого общества, че­ловеческой жизни, природы? Во всяком случае, смысл сущест­вования нельзя доказать, не доказав существование смысла. По­этому один из главных для этой книги вопросов: "Есть ли смысл?"

Абсурдно или осмысленно?

Различие между абсурдным и осмыс­ленным фундаментально. Мы знаем это из личного опыта: каждому из нас знако­мо чувство понятности, цли, как говорят психологи, "ощущение смысла". Оно рез­ко и отчетливо противостоит тоскливой непонятности прочитанно­го или происходящего. Напротив, ощущение смысла точно пере­дают следующие слова Фазиля Искандера: "Казалось, в жестком хаосе механических случайностей приоткрылся какой-то смысл. И хотя ничего хорошего он не сулил, он придавал надежду самим своим существованием. Он вспомнил, что и раньше ему станови­лось легче, когда то, что мучило и давило, объяснялось каким-то смыслом". В сущности и природную действительность объясняли как нечто, освященное промыслом господним, и это очень облегча-, ло тяготы зависимости от природы — покамест казалось убеди­тельным. Так или иначе, в XX в. возникли даже эффективные лого-: терапевтические методы воздействия на психику, которые хотя и не доказывают существование смысла, но свидетельствуют об ог­ромной, незаменимой его роли для человека.

Ощущение абсурда совершенно иное. "Мне чудится, будто я i присутствую на удивительно глупом театральном представлении 'без начала и конца, где все действующие лица поперезабыли свои f роли и несут отсебятину в тщетной надежде, что кривая вывезет. [Это представление затеяно как бы специально для меня, чтобы как

 

НО

можно дольше удерживать меня на месте, не дать сдвинуться ни на шаг дальше, а тем временем за кулисами кто-то торопливо делает так, чтобы мне стало окончательно ясно: все без толку, ничего сде­лать нельзя...", — писал Лев Абалкин в отчете о своем участии в операции "Мертвый мир".

И несмотря на то, что тут явственно ощущается субъективная сторона восприятия мира ("ему показалось", "мне чудится"), нет никакого сомнения, что речь тут идет именно о мире, о том, что в нем происходит.

Противопоставление абсурда и смысла актуализируется сейчас в размышлениях каждого из нас. Это характернейшая для XX в. чер­та. В сущности, вопрос Пилата: "Что есть истина?", веками нахо­дившийся на авансцене всемирно-исторической "драмы идей", стал отходить на второй план. Его место занимает вопрос: "Есть ли смысл?"

И объясняется это тем, что сама познаваемость мира, порож­дающая самые широкие возможности его изменения, поставила пе­ред человечеством проблемы существования, по значению своему превосходящие проблемы познания сущности вещей и явлений.

Девиз рационализма "знание — сила" обещал человечеству мно­гое: суть этих обещаний сводилась к тому, что познание объектив­ного мира позволит человеку занять позицию силы в его отноше­ниях с Миром. Не обязательно по отношению к природе, хотя и к ней, конечно: и общество, и сама телесная природа человека — все может быть подчинено тотальной силе знания.

Не прошло и 400 лет, как эти обещания были полностью выпол­нены.

В результате восторг перед безмерным умножением возможно­стей человека сменился обоснованной тревогой за его судьбу¹.

Смысл и субъект

Есть даже ученые, полагающие, что человечество обречено. См., напр.: Loebsack Т. Die letzen Jahre der Menschenheit: von Anfang und Ende des Homo sapiens. — Munchen, 1983.

В XX веке произошла (она еще проис­ходит) переориентация мировой фило­софской мысли с объекта познания на субъект, на человека. Это не значит, что роль объективного оказалась принижена, и это тем более не означает, что субъект выступает как воплощение произвольного, внезакономерного, непознаваемого. Никоим обра­зом. Отсюда вытекает лишь, что пониманию субъекта как марио­нетки объективного мира приходит конец. Параллельно сместились и привычные политические акценты: всем мыслящим людям стало ясно, что ни один социальный строй не может стать гарантом вы­живания человеческого рода в условиях военно-идеологической конфронтации и экологического кризиса.

• тогда и встал вопрос, какую позицию на самом деле следует
лать: позицию силы или позицию смысла? Любопытно, что

этот впервые был сформулирован на языке политики¹, по-■ что 'именно в политической сфере возможности человека об-[ эсхатологические очертания, и решение вопроса о возможной!чности существования разума, а то и жизни во Вселенной, во-са метафизического, оказалось во власти физических сил.

• одна из причин роста интереса к смыслу. Не менее актуальна
i вторая. Смысл текстов оказался в реальной судьбе людей не ме-

* значим, чем смысл поступков. Тексты культуры, в мир которых повек оказался погружен, влияли на него зачастую сильнее непо-цственных фактов его личного бытия. Так уже было.

^.Традиционное средневековое понимание истории человечества ^fe~ очалось в том, что "жизнь каждого человека проходит на фоне вмирно-исторической драмы, вплетаясь в нее, получая от нее но-«, высший и непреходящий смысл"². Попытки описать и иссле-эвать исторический процесс на иных, рациональных, основаниях епенно привели к тому, что Бог был исключен из личной фи-софии индивида, а чувство причастности к высшему смыслу ис-по. Но это чувство возродилось в конце XIX века и стремитель-i выросло в XX веке. Дело заключалось в том, что, отрицая рели-"марксизм однако сохраняет за историей ее смысл. События него — не простая последовательность произвольных случай-ей, в них обнаруживается связная структура, и, самое главное, ведут к определенной цели — к окончательному устранению истории" и спасению;.."³. Наука для Маркса — гнозис, она зана с мудростью спасения, именно ей суждено освободить об­щество от пут государственной власти, индивида — от экономиче-кого принуждения, людей — от противостояния непримиримых ресов. Спасительная сила науки в том и состоит, что она спо-5на задать ориентиры деятельности, обозначить ее перспективу, [ тем самым придать смысл жизни человека как деятельного суще-а. Заметим, что по мере распространения этих взглядов им все четливее противостояли иные, согласно которым вопросы о том, i такое смысл и есть ли смысл в существовании человека и чело-тества, не могут найти научного, да и вообще какого-либо обще-фиемлемого решения. "Вопросы эти,— писал Иванов-Разумник,— Метафизического порядка и, поскольку метафизика не есть наука и

¹ С точки зрения Резки Дебрэ в этом ничего удивительного нет, как нет ничего вительного в нынешней политизации сознания вообще, "политика" — это смысл |«го практическом состоянии". (См.: Debray R. Le Scribe: genese du politique — Paris, 0.— P. 281).

^гГуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1972. С. 127. ³ЭлиадеМ. Космос и история. М., 1987. С. 134.

невозможна как наука, постольку невозможно, к счастью, и науч­ное решение этих вопросов"¹. Здесь замечательно это "к счастью".

Правильна такая точка зрения или нет — надежд она во всяком случае не вселяет. А новый гнозис принес результаты в мировой истории уникальные. В коллективном бессознательном был про­бужден архетип спасения, "ужас истории" на время исчез, образ жизни миллионов людей полностью подтвердил правило, блестяще сформулированное столь далеким от марксизма Ницше: когда лю­ди знают зачем они живут, им почти все равно как они живут.

Однако с течением времени объясняющая сила марксизма поко­лебалась под напором фактов. В свое время Виктор Шкловский пи­сал, что ученые не должны сопротивляться факту. "Если факты разрушают теорию, то тем лучше для теории. Она создана нами, а не дана нам на хранение"². Философы-коммунисты десятки лет ве­ли себя так, словно марксизм был дан историей им на хранение. Между тем они должны были его делать. Этого не произошло. Сложилась и быстро окаменела догматическая традиция. Проблема смысла ушла из поля зрения марксизма, а тот, кто понимал разницу между ничто и нечто, между абсурдом и смыслом,— Жан-Поль Сартр — говорил о себе: я не марксист, а марксианин.

Три главных вопроса философии

1 Иванов-Разумник. О смысле жизни. СПб., Г908. С. 4. 2 Шкловский В. Гамбургский счет. Л., 1928. С. 50.

По мере того, как происходила диффе­ренциация философского знания, проис­ходило и присвоение понятия "смысл" все новыми и новыми дисциплинами, эмансипировавшимися из-под власти бы­лой "королевы наук". На объяснение того, что такое смысл, пре­тендовали, и с основанием, логики, лингвисты, психологи, и "смысл", некогда ведущая категория философии, исчезал из учеб­ников, философских словарей и энциклопедий — они посвящали, впрочем, несколько столбцов или страниц "смыслу жизни". Этим я не хочу сказать, что понятие "философского смысла" перестало встречаться вообще— это не так. Из фундаментального коллек­тивного труда "Марксистско-ленинская диалектика" (М., 1983.— Т. 5.— С. 329) можно было, например, узнать, что в понятии "агро­промышленный комплекс" содержится "глубокий философский смысл, отражающий взаимодействие основных движущих сил в производстве продуктов питания и их переработке". Но людям мыслящим хотелось думать, что философский смысл, и даже не­сколько более глубокий, есть и у других понятий и явлений. Ведь во второй половине XX века структура философского знания изменя­лась, все яснее проступали контуры триады главных философских вопросов: I) о первичности материи или сознания или о возможности познания мира; 2) если мир существует в движении, есть ли у него

114

. пение; 3) насколько закономерен (в масштабах Вселенной) номен человека, является ли разумная жизнь необходимым ком-онентом развития мира или она уникальна, а следовательно, слу-вйна.

Но вопросы эти, явно смещающие основной вопрос философии с щионно господствующего места, обсуждались в отечествен-да и в мировой философской литературе довольно вяло. На-тала пора, когда заговорили о "конце истории", пора, о которой: замечательно сказано у Б. Слуцкого:

Устал тот ветер, что листал Страницы мировой истории. Какой-то перерыв настал, Словно антракт в консерватории. Мелодий — нет. Гармоний — нет. Все устремляются в буфет.

В западном мире "буфет" этот оказался полон, в мире социализ-постепенно пустел, и там стало очевидно, что "антракт" конча-Зазвучали призывы к покаянию, ниспровержению кумиров, казу от нового гнозиса. Оснований тому находили много и в том |числе — неудовлетворительную работу "агропромышленного ком-пекса" (видно, и правда, в этом понятии был скрыт некий особен-|ро неясный, а значит "глубокий", смысл) и несвоевременное рас-[ртавание с частной собственностью, христианством и исламом.

Бог и смысл

Восхвалять частную собственность бы­ло как-то неудобно и... удручающе много стали писать о моральных нормах, кото­рые несет в себе вера, об аморализме, ко­торый воцарился вместе с отрицанием а. Все это огорчительно прежде всего потому, что Бог при ом не упоминается совсем. А ведь подлинная религия говорит, ~эрот, "не о нормах, а о путеводных образах, на которые нам аедует ориентироваться в своих поступках и к которым мы в луч-"ем случае можем только приближаться. И эти путеводные образы знйкают не из наблюдений непосредственно воспринимаемого, а коренятся в сфере лежащих за ним структур, которую Пла- рн называл "царством идей" и о которой в Библии сказано: "Бог. дух"¹. Иначе говоря, подлинная вера имеет именно смысловое ачение, она задает путеводные ориентиры, указывает выход кова, по Витгенштейну, и цель философии²). А современная ути-рная псевдорелигиозность, которую поспешили объявить Ре-