Бруяиый 4 страница

Синергетика

Синергетика изучает явления самоорга­низации с позиций термодинамики. Ее объекты— эффекты совместного дейст­вия множества взаимосвязанных элемен­тов систем, удаленных от равновесного эяния и активно обменивающихся энергией и веществом с ок-ощей средой.

рытость самоорганизующихся систем в смысле потребления эгии и уменьшения энтропии согласно второму закону термо-амики не противоречит утверждению об операциональной кнутости автопоэтических систем. Мы сами находимся в одной

 

70

Е. Du Biologique au Social. Paris, 1957. P. 94. ² Там же. С. 86.

¹ HuantE. Du Biologique au Social. Paris, 1957. P. 74.

² Там же. С. 49.

из таких систем — и лоэтому не можем изучить ее объективно. Но, положим, нам удалось занять позицию внешнего наблюдателя — ситуация от этого полностью не проясняется.

Несовпадение областей восприятия внешнего наблюдателя и на­блюдаемой живой системы заметно влияют на все описания: свой­ства наблюдателя искажают результаты наблюдения. В социальных системах бессилие внешнего наблюдателя или организатора связа­но с невозможностью понять всех индивидов. Роль наблюдателя, не учитываемая явно в нашей научной традиции, лежит в основе биологической теории познания У. Матураны.

Для анализа понимания идеи Синергетики существенны и прежде всего потому, что в понимание заложено мысленное определение связей, преодоление хаоса.

Ф. Хайек предполагал, что наша цивилизация сложилась сама со­бой, несмотря на все попытки управления обществом. Возможно, что сейчас мы находимся в стадии разрушения нашего мира: свя­занное с автопоэзисом стремление систем к выживанию может обостриться и обостряется в этой ситуации.

Ниша для личности

Теперь перейдем к тому, чье существо­вание было заслонено производственны­ми отношениями, к тому, чья обществен­ная роль сводилась к участию в произ­водстве и потреблению его продуктов — к человеку. Заметим прежде всего, что в тени объективных законов развития осталась первая, если не главная особенность человече­ского существования — его неповторимость. Вполне очевидно, что если бы социоэкологическую нишу великого русского писателя за­нял Лермонтов, а не Достоевский (то есть, в том вполне вероятном случае, если бы Лермонтов не был убит на нелепой дуэли, а Досто­евский был бы казнен — ведь он был помилован уже на эшафоте — или умер на каторге), то "Преступление и наказание" не было бы написано. Существовал бы иной великий роман. Но когда дело ка­сается истории науки, а не литературы — действует ли там анало­гичное правило?

Из истории науки мы знаем много примеров, когда только через несколько поколений вновь находилось то, что было в свое время открыто, но не опубликовано выдающейся личностью. Вполне возможно и мыслимо, что многое осталось и совсем не открытым из-за безвременной гибели тех, мысль которых могла бы это дос­тигнуть,-- писал В. Вернадский. Здесь затронут вопрос фундамен­тальный. Что же самое главное: внутренняя логика развития науки или ум ученого? Или, если поставить вопрос несколько по-иному: что существеннее — внутренняя логика развития событий или за­мыслы и деяния исторической личности? Ведь несомненно, что

iroe в истории оставалось и совсем не совершенным из-за без-енной гибели тех, воля которых могла бы это достигнуть.

Неповторимое и общее

Здесь вопрос о неповторимости инди­видуального существования смыкается с проблемой сущности исторических ре­шений. Как и вр многих других случаях существование и сущность тут не совпа-Если существование каждого человека индивидуально, то в > сущности немало общего с человечеством в целом, fЧто же у человека общего с другими людьми? Не только относи-ьно сходная телесная организация (строение тела и его физио-яя передаются по наследству). Относительно сходным (и насле-емым) является и строение человеческого духа. Глубины душ повеческих едины. Людей объединяет общее для всех коллек-вное бессознательное, построенное из архетипов — прообразов, зникших в незапамятно древние времена, но существующих и «поныне.

Однако реализация архетипов индивидуальна. Что же касается их '^творческого воплощения, то они служат фундаментом творческих ^процессов, результаты которых способны сближать людей вокруг Сединой культурной оси, которая протягивается из прошлого в на-|стоящее, сплачивая людей на единой для данного этноса культур-[• ной основе. В этом плане представляется плодотворным компара-|тивный анализ эпического творчества, например, киргизов и ис­ландцев. "Словесное искусство достигло (на острове Исландии.— г А.Б.) необычайного расцвета и многообразия. В этих формах соци-|.альной памяти воплощались главные духовные ценности исланд-1цев, их представления о мире и человеке, о его достоинстве. Куль-1тура была тем средством, которое сплачивало исландцев в народ, {.повышало его самосознание и укрепляло его жизнеспособность... повесная культура аккумулировала и из поколения в поколение Цпередавала социальную память — запас сведений, необходимых |для существования и выживания общества, для сохранения и упро­чения основных его ценностей. Эта социальная память формирова-ась в бесписьменном общества, и те черты, которые она приобре-в период раннего средневековья, в основном сохранились и no­ne появления письменности"¹. Разве не сбдержат эти соображения Определенной основы для сопоставления роли саги с исторической акцией эпоса "Манас" и малых эпосов?

Все это внутренне связано с самой спецификой человече­ского существования.

¹ Гуревич А. Я. Эдда и сага. М., 1979. С. 94.

Экзистенциальные блага

Профессионалы абстрактного мышле­ния, теоретики исторического процесса зачастую оставляют без внимания суще­ствование, экзистенцию индивида, кото­рая не вмещается в рамки научной рацио­нальности. Восемь экзистенциальных благ — жизнь, надежда, лю­бовь, дети, милосердие, удача, воспоминания и сны — ценятся ин­дивидом превыше многих замечательных достижений науки и об­щественного развития. Эти блага именно экзистенциальны, влече­ние к ним sub specie aeternitates не оправдано, а в чем-то даже и абсурдно. Судите сами — далеко не каждый рискнет сказать, что жизнь его удалась: надежды в значительной своей части не обосно­ванны и приносят разочарования, никто не может с уверенностью взирать на будущее своих детей, удача приходит достаточно редко, воспоминания бывают печальны, а сны — бессмысленны. И тем не менее отказываться от всех этих компонентов личного существова­ния ни один индивид по доброй воле не станет. Эти восемь благ носят сугубо личный и неповторимый в деталях характер, они при­дают существованию человека подлинную индивидуальность, без них он — никто, обезличенный участник процесса производства и потребления, неотличимая от других частица массы, которую вле­чет поток истории.

Сложность соотношения понятий "существование" и "сущность" применительно к употреблению понятия "человек" связана с тем, что существование каждого данного индивида индивидуально в своих конкретных проявлениях; его сущность же соединяет его с другими людьми.

Власть и ее тайна

Тайна власти заключена в том, что она всегда принадлежит не всем, а узкому кругу людей, которые ею дорожат. Вла­стью не делятся. Когда ею делятся, ее пе­рестают уважать. Этим как бы подтвер­ждается архетипическое ощущение, что власть — женского рода. Недаром ее побуждения не всегда ясны, хотя она может сделать неизмеримо много хорошего, она окружена тайной, требует безус­ловного доверия (и всегда считает его заслуженным — удивитель­но!), требует уважения. Но она может быть и самоуверенной и да­же капризной, а когда она покидает очаги, в них воцаряется запус­тение. Но, и в этом важнейшее условие ее существования, она должна быть порядочной. Она должна выполнять свои обещания, а не морочить людям головы. Ее сила должна быть велика, но и не беспредельна — иначе говоря, и у власти есть свое место. Если же эти условия нарушаются...

Тогда люди идут на крайние меры. Они понимают: без власти нельзя. Но почему именно эта? Они могут найти другую.

И происходит революция.

Правильно утверждалось, что основной ее вопрос— вопрос о;ти. Но это вопрос политический, а бывает так, что его решает I, политический переворот, в который массы не вовлекаются, может произойти где угодно, я был свидетелем одного из них в 05 - как хорошо пишется, под ночные выстрелы! В 1920 путч эизошел в Берлине — Капп, глупый и нахальный политик, при вддержке каких-то буйных военных занял резиденцию правитель-и заявил о смещении президента. Политики побежали за по-эщью к командующему армией:

— Караул! Капп захватил государственную власть!
Командующий поправил монокль:

— Государственную власть? Интересно, где это он ее нашел?
Вопрос бил в точку. Действительно власти у правительства не

по и, соответственно, никто его не уважал. Не было поэтому и порядка. Между тем в само понимание слов "государственная власть"

эено ожидание твердо установленного порядка. Слова — такие, как "Родина", "государственная власть", "рево-|яюция", "мир", "победа",— обещают, обещают исключительно |многое. Их воздействие на личность и массы бесспорно. Они об-цены к экзистенциальному благу — надежде. Подлинной первоосновой существования гражданского общества |и его экономического базиса является человек. В нем самом скрыта природа общества, и специфика исторического процесса. И ус-эйчивость фундаментальных общественных структур — не зави­сит ли она от различий (причем немногочисленных) в самой чело-еческой природе?

Думается, мы найдем ответ на этот вопрос, если поймем, что яавное не в том, что человек есть, а в том, что он значит. А то, что яеловек значит, со всей яркостью проявляется в его значении для еволюции. "Сила, противостоящая революции, это не революция, i творчество,— писал А. Камю в 1945 году.— Мир постоянно на­родится в состоянии реакции и значит ему постоянно грозит рево-эция. Прогресс же, если он в самом деле есть, обусловлен тем, при любых порядках творцы неустанно отыскивают такие ормы, которые одерживают верх над духом реакции и инерции и роэтому отпадает надобность в революции. Когда творческие люди Перестают появляться, революция неминуема'". Концепция Камю рисует нам картину, выходящую за рамки тра-нонно толкуемого столкновения "антагонистических противо-ечий общественного развития". В ней есть место для индивида — эсителя творческой энергии. Что же ее порождает? Помимо лич-

' Камю Л, Из записных книжек// Иностранная литература. 1992. № 2. С. 183.

 

ной одаренности тут огромную роль играют социальные слои, постоянно действующие в обществе, человек существует в по­ле напряжения, создаваемом противоположностью этих сил. Образно выражаясь, мотор творческого решения проблем рабо­тает на топливе социальной напряженности, опасном, угрожаю­щем сломать всю социальную конструкцию, если ее экономи­ческий фундамент дал трещины.

Диатрема

В истории общества бесспорно бывает момент, когда коридор возможностей су­жается до двух противоположных, а в бу­дущее сквозь коридор может пройти только одна из двух, и она проходит, с

кровью отдирая от себя вторую,— это революция, это гражданская война, это, на языке теории, "проход через диатрему" (греч. diatrema — "отверстие"). Пройти через диатрему общество и массы не могут, если нет личности, которая избрала одну из двух возмож­ностей, причем роль личного выбора может резко изменить после­дующий ход исторического процесса. В 1921 году, замещая про­фессора в Сен-Сире, Шарль де Голль говорил: "Счастливый случай и смелость уже не раз меняли ход событий. Не фатализму учит вас история — запомните ее урок. Бывают часы, когда воля нескольких человек ломает то, что причинно обусловлено и неизбежно, откры­вая новые пути. Если вы ощущаете все зло происходящего и опа­саетесь худшего, дам скажут: "Таковы законы истории. Этого тре­бует процесс развития". И вам все научно объяснят. Не поддавай­тесь этой научно обоснованной трусости, господа. Это не просто глупость, это преступление против разума". И де Голль был прав.

Проблема исторического выбора между двумя возможностями, о которой так много писали в прошлом (экзистенциалисты) и пишут теперь (представители самых различных направлений философской мысли), — эта проблема может быть и иллюзорной. Бывает прежде всего так, что масштабы, характер и сущность этих возможностей сами носители исторического выбора просто не осознают (заметьте, что цели пресловутой "перестройки" так никогда и не были сформулированы; не объявлены и цели нынешних "великих реформ". Более того, творческая личность, совершенно в духе Ка­мю, способна предложить нечто новое и неожиданное — но чаще всего тогда, когда диатрема пройдена.

Касаясь этого вопроса, мы затрагиваем и отношение человека к историческому процессу, затрагиваем идеал, который в той или иной форме может быть понятен всем людям.

Модель индивида

Внеисторическая модель индивида вряд ли возможна — индивид историчен и ре­гионален в своих конкретных воплоще­ниях. "Древние греки придавали такое

76

иое значение хладнокровию, удовлетворенности и воздержа-(хотя ничего этого не осуществляли полностью на практике), i оставили о себе память, как о людях изысканной и безмятеж- \ жизни; однако народ, который придумал фурий, был, несо-енно, хорошо знаком и с чувством виновности. Европейцы в едние века придавали такое большое значение небесному руко-дству и загробной жизни, что казались безучастными к земным лам; и все же их привязанность к земному миру и друг другу оявлялась часто любовно, а иногда и шутливо, в иллюстрациях к кописям, в деревянной резьбе на скамьях хоров, в каменных ба-яьефах, которые скрыты за капителями колонн в церковном не-е. Именно то, чему придается большое значение, выдает дух века, ювний грек испытывал угрызения совести, как и всякий другой повек, но он считал для себя идеалом достигнуть состояние без-ггежности. Средневековый человек любил своего ближнего и ою жизнь, но считал, что лучше сначала испытывать беды, а по-м наслаждаться блаженством. А мы? Мы хотим иметь красоту,. бродетель, изобилие, блаженство здесь и сейчас — в нашей бес-ркжойной жизни, на нашей перенаселенной планете'". Несомненно, ^современный идеал в его локальном представлении скромнее. Вы-|ход из ситуации, чреватой многими, подчас смертельными опасно-*" ми, составляет сейчас главную цель существования. Но кто ста-- возражать против красоты, добродетели, изобилия? Никто. Во-ос, конечно, в том, что понимали под добродетелью те или иные горические личности. Слово "личность" имеет сложную историю употребления в рус­ском языке. И Пушкин имел в виду под "личностью" нечто, в не­допустимой, форме задевающее индивидуальность человека. ^Булгарин показал мне очень милые ваши стансы ко мне. Он ска-"ил, что цензура не пропускает их как личность без моего согласия. ')...) Ваше примечание— конечно, личность и неприличность"². То "ть здесь "личность" — это нечто, касающееся индивида. Лишь с чением времени "личность" стала синонимом англ. "personality" Г франц. "personalite", слов, значение которых приблизительно та-ово: "человек как член общества". Восходят они к этрусскому лову, означающему, вероятно, "маска"; по всяком случае, лат. ~ersona" означало первоначально "маска актера", "личина", с от-нками, аналогичными употреблению этого слова в современном усском языке, но в общей коннотации "persona" можно опреде-как "человек, каким его знают извне". В русском слове ность" этот момент, в сущности, снят. В социальной психоло-

¹ Данэм Б. Герои и еретики. М., 1967. С. 298.

Пушкин А. С. И. Е. Великопольскому (конец марта 1928 г.) // Поли собр соч 1.10. М., 1958. С. 244.

гии есть термин "маска" (восходящий к лат. "persona"), означаю­щий позицию, с которой человек обращается к аудитории.

Что касается "индивидуальности", то под ней подразумевается человек, существующий в его неповторимых чертах, то, что харак­теризует именно этого человека.

Разумеется, слово и термин различаются. Слово "человек" отли­чается от термина "человек".

Каково бы ни было значение этого термина в будущем, он дол­жен отразить в своем содержании особенности существования че­ловека.

Важнейшая особенность существования человека — это его спо­собность жить и искать ответа на вопрос, зачем он живет. Ответ этот зависит от фактов его психической жизни, определяющих его возможности.

В 1927 году Герман Гессе писал: "Если бы у нас была наука, об­ладающая достаточным мужеством и достаточным чувством ответ­ственности, чтобы заниматься человеком, а не просто механизмами жизненных процессов, если бы у нас было что-то похожее на ан­тропологию, на психологию, то об этих фактах знали бы все'". Но может быть, эти слова давно устарели? Нет, они отнюдь не случай­ны. Гессе отметил нечто свойственное научному знанию вообще.

Констатация эта касалась не только психологических проблем. Дело отнюдь не в том, что человека не замечают, не видят — необ­ходимость изучения его осознана давно. Остается за пределами ис­следования нечто, имманентное ему.

Ему имманентна воля к пониманию. Ему имманентна способность понимать, реализуемая, как правило, не полностью и не всегда.

И. С. Кон прав, когда он говорит, что "пока человек живет, в нем всегда сохраняются нераскрытые и нереализованные возможно­сти"². Это заряд смысла человеческой жизни, это внутренняя пру­жина человеческого существования и предпосылка его социального значения в самом широком смысле слова. У гения способность по­нимать реализуется во всей полноте; но это исключение из правил.

Личные способности людей реализуются в конкретных социаль­ных условиях. "Обобщая, можно сказать: любая небольшая страна, к примеру, с пятимиллионным населением, сумевшая добиться у себя реализации 10% своих потенциальных гениев, за полвека ос­тавит позади себя страну в 100 раз более населенную, но более консервативную в этом отношении"³.

Необходимость изучения человека диктуется непреложными об­стоятельствами. И общество, и нации состоят из людей. Политиче­ские и экономические отношения в основе своей — это отношения

людей. Если мы изучим человека, его интересы, силы и ценности, то сможем влиять на менталитет этнической общности, поднять национальные ценности до уровня общечеловеческих. Разве это не самая актуальная задача для нации, которая, можно сказать, ищет себя, ищет свое место в мире, для этноса, который хочет найти прочную основу для отношений с другими этносами?

Проблема человека — проблема философская

Существуют две возможные позиции, которые может занимать философ.

Одна была определена в античные вре­мена Хризиппом и заключается она в том, что философ должен в меру своих воз-

■ можностей участвовать в процессах, на которые он способен по­
влиять своим мнением, советом, своими знаниями. Этой позиции
придерживался, как известно, К. Маркс, утверждая, что от объяс­
нения мира философия должна перейти к участию в его изменении
(Л. Фейхтвангер по этому поводу замечал, что правильно объяс­
нить мир — уже значит в чем-то его изменить).

Другая позиция непосредственно связана с отношением филосо­фии к человеку и человека — к философии. Это позиция Керкего-ра. "Там, где по свидетельству нашего опыта, кончаются все воз­можности, где, по нашему пониманию, мы упираемся в стену абсо­лютно невозможного, где со всей очевидностью выясняется, что нет никакого исхода, что все навсегда кончено, что человеку нечего уже делать и не о чем думать, и остается только глядеть и холодеть, где люди прекращают и должны прекратить всякие попытки иска­ний и борьбы, только там, по мнению Киркегарда, начинается ис­тинная борьба — ив этой борьбе задача философии"'.

Иными словами, философия должна прийти к человеку не как навязанная извне точка зрения, не как общий для этноса, класса,, конфессии взгляд на мир, а как необходимость, как то, без чего уже

■ не стоит и невозможно жить. То есть все здесь зависит от человека
I и от ситуации, в которой он находится, от понимания им того, что
| он может, и того, что с ним может быть.

"...Невольно приходит в голову, — писал, например, |Ф. М. Достоевский,— одна чрезвычайно забавная, но невыносимо I грустная мысль: ну что, если человек был пущен на землю в виде кой-то наглой пробы, чтобы только посмотреть: уживется ли подобное существо на земле или нет?"². Сейчас эта мысль не ка-кется невероятной или совершенно неверной, она, во всяком слу-е, заслуживает обсуждения, но заметим, что она, была столь же-ко сформулирована свыше ста лет назад, когда ни о мировых эйнах, ни об экономическом кризисе и речи не было. Над этим

 

78

¹ Гессе Г. Степной волк // Иностранная литература. 1977. № 4. С. 168.

² Кон И. С. В поисках себя. М., 1984. С.327.

³ Эфроимсон В. Загадки гениальности // Наука и религия. 1987. № 8. С. 4.

Шестов Л. Умозрение и откровение.— Париж, 1964. С. 238—239. (Кирке-рд — это Керкегор в принятой Л. Шестовым транслитерации). ² Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч. Т. 4. С. 427.

,1' Si

стоит задуматься, как и над тем, что миновало уже четыреста лет, как в елизаветинской Англии, во времена Шекспира и Уолтера Рэйли был ясно осознан масштаб человека, равный масштабу его возможностей: "Человеческая личность ни с чем не соизмерима, но сама является мерой всего, а воля этой личности не знает границ... кроме смерти, являющейся завершением пройденного круга дея­тельности. Избегнуть смерти человек не властен, но властен опре­делить время ее прихода. В этом смысле и она ему подчинена"¹. Противоположны ли эти точки зрения? Лишь частично. Исключают ли они друг друга? Вот вопрос, на который должна ответить история человечества.

Если Бог существует

Если принять точку зрения, допускаю­щую существование Бога, то исторически процесс или, точнее, место человека в ис­торическом процессе может быть пред-ставлено в виде модели, которая предпо­лагает, что человек вписывается в историю благодаря трем отно­шениям:

■1. Отношение человек — человек лежит в основе самопорождения человечества. Это отношение мужчины к женщине, в результате ко­торого возникает семья как ячейка общества: отношение родителей к детям, отношения людей в производственных и социальных группах.

2. Отношение человек — вещь составляет основу использования
материальных благ, основу потребления и производства товаров.
"Вещь" здесь толкуется достаточно широко— как предметный
факт материального бытия индивида. В качестве вещи здесь может
выступать и обувь, и дом, и земельный участок. В сущности, к чис­
лу вещей, обладающих специфически важной для человека функ­
цией, принадлежат и орудия производства материальных благ.

3. И, наконец, отношение человек — Бог определяет содержание
жизни человека и его судьбу. В рамках этой концепции не играет
решающей роли, исповедуется ли человек в церкви, творит ли на­
маз или принимает больных в поликлинике; равным образом все
равно, умирает ли он, причастившись святых тайн или в бою со
словами "за Родину, за Сталина!". Роль играет действительное ду­
ховное содержание жизни человека, то есть был ли он искренним
или лицемерным, смелым или трусливым, мудрым или тупым, че­
стным или лживым, открытым или замкнутым и т.д. Все это нахо­
дит воплощение в конкретных фактах, последовательность кото­
рых образует линию судьбы человека.

Итак, первое отношение позволяет человеку появиться на свет, второе — жить в обществе, третье — оставаться человеком.

' Аксенов И. А. "Гамлет" и другие опыты в содействие развитию отечественной шекспирологии. М., 1930. С. 28.

 

Самопорождение

Понимание заложено и в самую сердце­вину главной проблемы, которая стоит перед человеком и человечеством. Она еще не решена. И в дискуссиях о ней час­то звучат высказывания о том, что она не полностью, что человек навсегда замкнут в

будет решена "треугольнике крайностей".

Это проблема самопорождения человека.

На уровне телесном она решается путем полового отбора. О нем

■ уже шла речь. Он, согласно Дарвину, и породил человека. И оче-
; видно, что человек тут зародился и вырос потому, что и отношения
'• на этом — телесном — уровне были выражением любви, то есть
\ экстремального интереса и понимания. Иначе это были бы отноше-
¹ ния животных.

Но человек вне труда и орудий труда— не вполне человек. И Возникает проблема производства орудий труда, идеальное реше­ние которой — самопорождение человека на орудийном уровне.

Как вы, наверное, помните, Аристотель делил орудия производ-

, ства на instramentum mutum, mstrumentum semivocale et

instrumentum vocale: на орудия немые (плуг, мельничное колесо),

полуговорящие (рабочий скот) и говорящие (рабы). Последние, не-

■ сомненно, были наиболее разнообразными функционально, но ра­
ботать они не хотели, и этот факт сыграл огромную роль в истории

, общества. В этой связи очень интересно, что как-то Ленин обмол-

■ вился о сотнях тысяч "механических рабов", которые будут рабо-
; тать на людей в будущем. Это роботы — Чапек впоследствии ярко
| их описал, а сейчас "их начали изготовлять, хотя они еще очень до-
1 роги. Идея, однако, родилась в пражском гетто, где Львом бен-
} Бецаллелем был создан первый робот — Голем (было это в царст­
вование Рудольфа II. Давно¹.). Голем был послушен, человекоподо-
^бн и исключительно силен. Сразу же возникла проблема его пуска

выключения— генеральная проблема всех механических уст-||>ойств, и проблема его повиновения— вечная проблема рабовла-цения. Все легенды о Големе связаны с его выходом из повинове-|ния.

О бунте роботов писал и Чапек. Все эти вопросы еще не постав-[ в порядок дня. Но к ним не стоит относиться легкомысленно. "Опасен ли искусственный интеллект? Это весьма серьезный во-с. Искусственный интеллект должен быть сильным, он настоль-

' Как и Павел I, император Рудольф II (1552—1612) не был безумцем на троне, им его любят изображать. Человек он был странный, это правда. Не преследовал, не казнил ни одного алхимика — слыханное ли дело! И остались в истории [ рядом: грустный император и неуклюжее чудовище — легендарный страж его овищ. На лбу у него было начертано "zmet" ("истина"). Чтобы "отключить" Го-достаточно было стереть z: на лбу его появлялось "met", что означало

ко должен быть сильным, он настолько должен в перспективе пре­восходить мозг человека, насколько, скажем, термоядерная бомба превосходит артиллерийский снаряд. Не выйдет ли тогда искусст­венный интеллект из-под контроля человека, не окажется ли в бу­дущем человек в таком положении, в каком сейчас находится ко­мар? Человек силен своим сознанием. Опасность, очевидно, возни­кает тогда, когда "сознание" искусственного интеллекта будет мощным"¹. Эти рассуждения самого сильного (в прошлом) в мире Шахматиста и видного ученого стоит принимать в расчет. Он знает, о чем говорит, а это существенное обстоятельство.