На следующее утро

Узнав о моем увольнении, дилеры подняли восстание. Президентом Союза дилеров компании «Форд», в состав которого входили 1200 членов, был Эд Малэйн из Берген-фидца, штат Нью-Джерси. Он уже давно подозревал, что в моих отношениях с Генри не все благополучно. Малэйн по собственной инициативе направил Генри и всем чле­нам совета директоров письмо в мою защиту, в котором призывал оставить меня на посту президента.

Генри в ответ посоветовал ему заткнуться и не лезть куда не следует. Вероятно, Генри решил, что это письмо — моих рук дело. Однажды, проходя мимо его кабинета, я услышал, как он орал в трубку: «Этот сукин сын Малэйн пляшет под дудку Якокки. Они вместе сочиняли это пись­мо». Разумеется, я не имел ни малейшего понятия о наме­рениях Эда, но объяснять что-либо Генри было бесполезно.

Малэйн не успокоился и после моего увольнения раз­вернул настоящую кампанию в мою защиту. Он потребо­вал возвратить меня на пост президента и ввести в состав членов правления представителя от Союза дилеров. При­водя аргументы в мою защиту, Малэйн подчеркивал, что общий размер капиталовложений всех дилеров фирмы в свои предприятия составляет около десяти миллиардов долларов. По его мнению, именно я смог наилучшим образом обеспечить стабильность такого объема инвести­ций. Эда поддержали дилеры, являвшиеся акционерами компании, и организовали коллективный протест. Одна­ко и эта попытка не удалась.

Все старания Малэйна вернуть меня на пост президен­та окончились неудачей. Но этот «бунт на корабле» заста­вил Генри всерьез задуматься о сохранении дилерского корпуса компании после моего ухода. Буквально на следу­ющий день после моего увольнения все дилеры фирмы «Форд» в Соединенных Штатах получили письмо, в кото­ром Генри уверял, что их интересы нисколько не пострадают, поскольку в фирме «достаточно высококлассных администраторов, способных учесть требования дилеров и хорошо владеющих вопросами конъюнктуры рынка».

Всем было ясно, однако, что это письмо Генри — не­уклюжая попытка успокоить дилеров и мало соответству­ет истине.

Сочувствие и добрые пожелания дилеров очень под­держали меня в те тяжелые дни. Обо мне часто писали как о «слишком требовательном», «суровом» и даже «безжа­лостном» человеке. Не думаю, что дилеры так дружно бро­сились бы меня защищать, если бы эти характеристики со­ответствовали действительности. Естественно, у нас бывали разногласия, но я всегда старался поступать по справедли­вости. Я обращался с ними по-человечески, в то время как Генри предпочитал политику устрашения, действуя окриками и разносами. К тому же многие дилеры стали миллионерами благодаря мне, и они не забывали об этом.

Оставалось решить вопрос об окончательном расчете со мной. Генри поручил это щекотливое дело Биллу Форду и члену правления Картеру Берджесу. Они прекрасно зна­ли, сколько я должен получить, но вели себя, как базар­ные торговки, яростно препираясь из-за каждого пенса. В конце концов, чтобы получить все, что мне полагалось, я был вынужден нанять Эдварда Беннета Уильямса, самого знающего из всех известных мне юристов. В итоге мне удалось буквально выдрать у них лишь 75 процентов от фактически причитавшейся суммы. Картер Берджес и Генри Нольте, главный юрист компании, старались пере­щеголять друг друга, наперебой доказывая мне, что ими руководит лишь стремление к справедливости. Но пос­кольку, мол, прецедентов подобных денежных расчетов еще не было, они вынуждены стоять на страже «интересов держателей акций». Билл Форд слушал всю эту галиматью молча, закусив губу, но ни разу не попытался одернуть их.

Многие мои теперь уже бывшие сотрудники написали мне сочувственные письма. Было также много писем и те­лефонных звонков от «охотников за специалистами», пред­лагавших свои услуги в поисках нового места работы.

Кто знает, как бы я поступил, если бы в то памятное утро не оказался на складе автодеталей. Быть может, я ре­шил бы какое-то время отдохнуть, отвлечься, поиграть в гольф или отправиться, наконец, в путешествие всей семьей. Да мало ли чем еще может заняться состоятель­ный человек, впервые в жизни оказавшийся не у дел. Мне кажется, именно это унизительное положение и заставило меня спустя всего две недели согласиться с предложением занять пост президента корпорации «Крайслер». Буше­вавшая во мне ярость была настолько сильна, что я, ско­рее всего, попросту сгорел бы, если бы не получил воз­можность с головой погрузиться в новое дело. Я задыхал­ся от гнева, и работа была лучшим способом вернуться к жизни.

Кстати, после увольнения я впервые мог позволить себе пригласить к нам на обед президента корпорации «Дженерал моторе» Пита Эстеса и его жену Конни. Хотя они жили рядом, за все годы нашего знакомства мы ни разу не встречались в неофициальной обстановке, так как оба придерживались неписаного правила, предписывающего менеджерам наших компаний держаться подальше друг от друга. Пока я работал в компании «Форд», то вынужден был неукоснительно следовать этому правилу, поскольку считалось, что если менеджеры разных компаний вместе играют в теннис или в гольф, это означает только одно — они сговариваются о ценах на автомобили. Или, еще того хуже, замышляют заговор, чтобы уничтожить нашу систе­му свободного предпринимательства. Поскольку «Джене­рал моторе» постоянно опасалась своего расчленения из-за того, что она являлась монополией, ее менеджеры были особенно осторожны. Это звучит забавно, но люди, зани­мающие высокие посты в компаниях «большой тройки», редко даже здоровались друг с другом, а о каком-либо дру­жеском общении и речи не было. Таков был кодекс пове­дения в те годы в Гросс-Пойнте и Блумфилд-Хиллз.

Теперь я получил редкую возможность не соблюдать этот кодекс. Особенно радовалась Мэри. Она любила Конни Эстес и могла наконец открыто встречаться с ней и ее семьей. Увы, моя дружба с Питом оказалась слишком кратковременной. Мы вновь стали «чужими», как только я вступил на пост президента компании «Крайслер».

Хочу упомянуть об одной газетной публикации, появив­шейся вскоре после моего увольнения. Одна из детройтских газет напечатала статью, в которой меня называли слишком «бесцеремонным». «Сыну итальянского иммигранта, родив­шемуся в Аллентауне, штат Пенсильвания, очень далеко до Гросс-Пойнта», — утверждала газета, ссылаясь на «предста­вителя семьи Фордов». Это было омерзительно, но я уже ничему не удивлялся. Для Фордов я всегда был чужаком.

Генри считал, что все итальянцы связаны с мафией. Думаю, немалую роль в этом сыграл роман «Крестный отец». Именно эта книга помогла Генри утвердиться в мысли, что все без исключения итальянцы связаны с преступным миром. В последние годы он был убежден, что и я, конечно, принадлежу к мафии, как бы ни пытался маскироваться.

Представляю, как бы затрясся Генри, если бы узнал об одном телефонном звонке, раздавшемся у меня дома вскоре после той гнусной публикации. Сняв трубку, я услышал, как мужской голос с итальянским акцентом произнес: «Этот мерзавец оскорбил честь вашей семьи. Если то, что мы прочитали в газете, правда, он получит по заслугам. Вам достаточно только позвонить по телефону, который я вам дам, и мы ему руки и ноги переломаем. Соглашайтесь, и вы облегчите душу и себе, и нам».

«Спасибо, — ответил я, — но это не мой стиль. Не ду­маю, что это принесло бы мне удовлетворение. И знаете, если бы я хотел прибегнуть к насилию, то с большим удо­вольствием сам бы переломал ему руки и ноги, и не только».

Еще в 1975 году, когда Генри затеял направленное против меня расследование, он постоянно намекал на мои связи с мафией. До сих пор мне ни разу не приходилось встречаться с ее представителями. И вот, пожалуйста, слу­чилось то, чего так опасался Генри. Я получил возмож­ность связаться с теми самыми людьми, которые вселяли в него страх и ужас.

Я вовсе не сторонник евангельской заповеди подстав­лять другую щеку, если тебя ударили по одной. Генри Форд вполне заслужил любую кару хотя бы за то, что сло­мал жизнь многим достойным людям. Но я отомстил ему, не применяя насилия. Моя месть была более изощренной. Генри Форд до сих пор выплачивает мне в виде пенсии немалые деньги за то, что я каждое утро приступаю к ра­боте, смысл которой в том, чтобы ухудшить положение его компании, а значит, и его самого.

Понадобилось время, чтобы я мог отойти от шока и на­чать рассуждать спокойно. Мне хотелось понять, в чем причина того, что произошло между Генри и мной. Уволь­нение — это страшный удар, и, наверное, нет большой разницы, являетесь вы при этом президентом компании или дворником. Вы копаетесь в себе и ищете ошибку, ко­торая привела к такому финалу. Размышляя над этим, я пришел к выводу, что никогда не стремился стать первым яйцом в компании. Просто я принимал как факт, что во главе компании «Форд» всегда будет стоять член семьи Фордов. Это была аксиома, и я не собирался ее оспаривать. В конце концов, если бы такое желание у меня возникло, я мог бы стать главным исполнительным директором в ка­кой-нибудь другой фирме. И такая возможность у меня по­являлась не раз. Но в том-то все и дело, что такого непрео­долимого стремления у меня не было, иначе я бы уже давно ушел. Меня устраивало мое положение в фирме, я был доволен и своей работой, и отношениями с Генри.

И так продолжалось до 1975 года, после чего я стал угрозой для «короля», и меня уволили.

Генри всегда с подозрением относился ко второму лицу в фирме. Он был из тех хозяев, которые любого человека на этом посту воспринимают как угрозу своей безопасности. Так в старину знатный лорд опасался крестьянских бунтов.

Наверное, я был излишне самонадеян, когда считал, что уж меня-то такая участь не постигнет. Мне казалось, что я в чем-то умнее и удачливее остальных. Как я оши­бался! Надо было лишь поглубже вникнуть в историю компании. Ведь мне было известно, как были изгнаны из «рая» многие достойные люди. Это и Эрни Брич, и Тэкс Торнтон, и Макнамара, «вундеркинды», которые не могли дождаться момента, когда можно будет покинуть фирму. И разве я не помнил, как Бичем постоянно повторял: «Этот тип — хитрый ловкач, с ним всегда надо готовиться к худшему»? А Эрие Миллер, Банки Кнудсен и даже друг Генри Джон Багэс? Почему падение этих людей не заста­вило меня насторожиться? Стоило лишь проследить исто­рию фирмы, и моя карьера предстала бы передо мной в истинном свете. Но мой внутренний голос молчал, и я прошел свой путь до конца.

Нельзя не учитывать и болезнь Генри. Как всякий па­раноик, он был убежден, что я только и жду благоприят­ного момента, чтобы обойти его семью и захватить власть. В интервью журналу «Форчун» Генри признавался: «Я по­нял, что не вечен, когда в январе 1976 года заболел анги­ной. Естественно, меня волновало, что будет с «Форд мо­тор компани», когда меня не станет. Ли Якокка не был тем человеком, который смог бы заменить меня на посту председателя совета директоров». Вряд ли Генри сумел бы внятно объяснить кому бы то ни было, включая и самого себя, почему он был так в этом уверен.

И, наконец, Генри Форд был некоронованным «коро­лем», главой одной из последних великих династий Аме­рики. Инстинкт самосохранения в любой династии — основной. Все, что может оказать влияние на династию — и хорошее, и плохое, и даже никакое — все подвергается сомнению в уме человека, ее возглавляющего, все пред­ставляет потенциальную опасность.

Своим преемником Генри всегда видел только своего сына Эдсела и никогда не скрывал этого. Я отравлял ему жизнь самим фактом своего существования, поскольку являлся, по его мнению, преградой, мешающей воплоще­нию этого плана. Один мой приятель часто повторял: «Бе­регитесь, Ли! Первое фиаско «Эдсела» вас не задело. Но уж второе-то наверняка не минует».

После моего увольнения я видел Генри Форда лишь один раз, через четыре с половиной года. Кэтрин Грэм пригласила нас с Мэри на один из приемов, которые уст­раивались по всей стране в.связи с пятидесятилетним юбилеем журнала «Ньюсуик». В Детройте такой прием со­стоялся в танцевальном зале «Центра Ренессанса». По­истине, неисповедимы пути Господни!

Весь вечер я был рядом с Мэри, она неважно себя чувствовала (это было всего за несколько месяцев до ее смерти). Рядом с нами за столом сидел Билл Бонд. Мы были рады пообщаться с лучшим диктором последних известий и просто отличным парнем. Мэри и Билл оживленно разговаривали, когда я вдруг оглянулся и уви­дел Генри. Он и Кристина шли вдоль шеренги встречаю­щих. «Проклятье!» — выругался я. Мэри подняла глаза и тоже воскликнула: «Черт возьми!».

Я часто представлял себе эту встречу. Хоть я и не агрессивен по натуре, мне почему-то хотелось, чтобы это случилось в момент, когда я выпью несколько рюмок. В моем воображении эта сцена всегда заканчивалась мордо­битием, так что я и в самом деле опасался, сумею ли сдержать себя.

Генри тоже заметил меня. Наши взгляды встретились. Я поклонился, с интересом ожидая, как поступит Генри. Он мог тоже поклониться, пробормотать «привет» и по­скорее скрыться в толпе. Существовал и второй вариант. Генри мог бы подойти к нашему столу, пожать мне руку, перекинуться парой слов. Быть может, он бы даже похло­пал меня по плечу, мол, кто старое помянет, тому глаз вон. Именно так поступил был человек достойный, но я хорошо понимал, что вряд ли Генри на такое способен. И наконец, третья возможность — спастись бегством. И Генри выбрал последнее. Он бросился в сторону, увлекая за собой жену. Больше я никогда не встречал Генри Форда.

Много времени прошло с того памятного дня 13 июля 1978 года. Раны, нанесенные этим человеком мне и моей семье, понемногу затянулись, но шрамы от них останутся навсегда.

Но меня ждала новая работа, моя карьера в автобизне­се продолжалась.