Полоцкий униатский архиепископ Иосафат Кунцевич

 

С целью кардинального изменения ситуации митрополит Иосиф Рутской с согласия короля и благословения папы Римского назначает коадъютора к престарелому Гедеону (ок. 90 лет), который бы и стал его преемником по смерти последнего. Выбор пал на протоархимандрита, недавно основанного ордена базилиан, Иосафата Кунцевича.

Иосафат Кунцевич стал знаковой фигурой в истории Витебского края в первой половине XVII века. Выходец из православной семьи из Владимира Волынского в период обучения в Виленской братской школе попал под влияние иезуитов и перешел в униатство. «Опекуны рекомендовали его Потею, тот взял его в ученики и вместе с Рутским начал формировать из него униатского деятеля. Юноша был очень податлив, и вскоре стал активным пропагандистом унии. После пострижения его самим Потеем в монашество он сразу был поставлен настоятелем нескольких монастырей (Бытенский, Жировицкий, Виленский Троицкий) и, как часто бывает с новообращенными, превратился в заклятого врага Православия и фанатика-униата»^[71]. Во время своей деятельности в Вильне Иосафат за свою активность по обращению в унию получил прозвище «душехват». 12 ноября 1617 года 38-летний Иосафат Кунцевич был посвящен в епископа, викария Полоцкого архиепископа Гедеона, а после смерти последнего (1618 г.) стал самостоятельным управляющим епархией. К его чести, первое время он действовал только пастырскими методами: проповедями, наставлениями, обновлением храмов. Простой народ привлекало строгое исполнение им православных уставов. И лишь близкое общение с иезуитами не давало полной убежденности в его православии. Однако при первых признаках неподчинения его власти и упорного нежелания принять унию православными христианами характер Кунцевича кардинально менялся. Он употреблял крутые меры по отношению к непокорным: отнимал церкви и опечатывал их, священников изгонял из приходов, заключал в темницы, подвергал пыткам. Естественно, что напор Кунцевича встречал и ответную реакцию со стороны православных. Так, в Могилеве его не пустили в городские ворота под угрозой оружия. За свою дерзость жители Могилева были жестоко наказаны королевской властью: все церкви были переданы Кунцевичу, зачинщики мятежа должны были быть преданы смертной казни.

Если для 1618 года это была скорее исключительная ситуация в деятельности Кунцевича, то с 1620 года подобная политика становится нормой. Катализатором этого процесса стал приезд посвященного константинопольским патриархом Феофаном в епископы Полоцкие Мелетия Смотрицкого. Многие города, получив грамоту Мелетия о поставлении его епископом, отказались подчиняться власти Кунцевича. «Когда жители г. Витебска получили грамоту Смотрицкого, в которой он объявлял себя законно поставленным Полоцким архиепископом и обвинял Кунцевича в вероотступничестве, граждане витебские категорически отказались от повиновения Кунцевичу, составили акт, передававший церкви и духовенство власти Смотрицкого, которого признали своим законным пастырем. Решение это было так единодушно, что в Витебске оставалось едва несколько униатов»^[72]. Приезд Кунцевича в Витебск лишь обострил ситуацию: местные жители побросали шапки в кучу, высказав свое неповиновение. Используя поддержку светских властей, Иосафат начинает открытое преследование православных, положение которых «живописно» описано в речи волынского депутата Лаврентия Древинского на сейме 1623 года: «В Белоруссии архиепископ Полоцкий оставляет запечатанными в продолжение пяти лет православные церкви Орши и Могилева. Граждане полоцкие и витебские, не имея в городе даже простого дома, назначенного для богослужения, принуждены по воскресным и праздничным дням выходить для божественной службы за заставы, в поля, да и то без священников, так как им запрещено иметь их в городах и окрестностях… Наконец, вот дело высшей степени ужасное, невероятно варварское и свирепое: в прошедшем году, в том же самом белорусском городе Полоцке, выше упомянутый полоцкий епископ-отступник Иосафат Кунцевич дал повеление выкопать из земли тела православных, недавно погребенных в церковной ограде, и выбросить из могил христианские останки на съедение псам»^[73]. Сам Иосафат называет неподчиняющихся православных не только еретиками и схизматиками, но и бестиями, вепрями, рысями и т. д. Его ревность пытался как-то сдерживать, предупредить и канцлер Лев Сапега в своем знаменитом письме: «Вы злоупотреблением своей власти… зажгли те опасные искры, которые всем нам угрожают пагубным и всеистребляющим пожаром»^[74]. Предсказанию канцлера вскоре суждено было сбыться. Трижды Кунцевич подвергался покушениям на свою жизнь: в Могилеве, Орше и Мстиславле. Но смерть не страшила его, неоднократно он выражал желание умереть за папу и унию.

Важное значение для реконструкции церковной ситуации в Витебске в этот период имеет сохранившееся эпистолярное наследие Иосафата Кунцевича. Учитывая активность Иосафата Кунцевича в деле распространения унии, за что и получил знаменитое прозвище «душехват», можно предположить и наличие обширной переписки. Однако на данный момент совершенно ничего не известно о его эпистолярном наследии до полоцкого периода жизни. Да и с момента назначения его на Полоцкую кафедру из переписки сохранилось немногое. Это письмо к митрополиту Иосифу Вельямин-Рутскому, датируемое 1622 годом. Но более известна переписка Иосафата Кунцевича с канцлером Великого Княжества Литовского Львом Сапегой. Сохранилось два письма Иосафата Кунцевича, датируемых 21 января 1621 года и 22 апреля 1622 года, и одно письмо Льва Сапеги в двух вариантах от 12 марта 1622 года. Однако содержание этих писем подразумевает наличие еще как минимум трех несохранившихся писем.

Записи Виленского трибунала и грамота Сигизмунда III подразумевают наличие ряда писем Иосафата, в которых он жалуется на жителей г. Могилева, не пустивших его в город. Для истории религиозной жизни Витебска 20-х годов XVII-го века значимо и письмо Витебского воеводы Ивана Завишы от 29 марта 1621 года. Исходя из текста письма митрополита Иосифа Рутского с запретом Мелетию Смотрицкому, православному епископу Полоцкому, посещать Полоцк, предполагается соответствующее письмо Иосафата Кунцевича с жалобой на Мелетия.

Но даже небольшая сохранившаяся переписка Иосафата Кунцевича дает богатый материал для характеристики религиозной ситуации в Витебске. Отдельного рассмотрения и исследования заслуживает и вопрос о двух вариантах письма Льва Сапеги к Иосафату и упреках униатов в адрес православных в фальсификации текста письма. Оставив в стороне эти споры, в дальнейшем будет использоваться текст письма, который принят в униатской среде, которое больше по размеру, чем второе, но по смыслу очень близкое, хотя и избегает резких выражений в адрес Иосафата и унии (что, впрочем, тоже понятно почему). К сожалению, почти вся сохранившаяся переписка располагается в сравнительно небольшом хронологическом периоде – чуть больше года, что не позволяет проследить изменение конфессиональной ситуации в Витебске в динамике.

Наиболее красочна, но при этом, не сообщая точных данных о религиозной ситуации в Витебске, полемика Иосафата Кунцевича и Льва Сапеги.

Из их писем складывается впечатление, что два собеседника разговаривают на разных языках. Лев Сапега предстает как государственный деятель, которого, прежде всего, волнует не успех или неудача унии, а спокойствие и единение в государстве, особенно в сложной ситуации 10-20-х годов XVII-го века. Для него православные такие же граждане ВКЛ, как и представители иных конфессий, например, католики, тем более, что они находились между собой в мире до момента появления унии. «Здавен у гэтых дзяржавах пасялілася святая рымская каталіцкая вера, і пакуль суперніцы ў пакланеньні Святому Айцу не мела, і ўнутры і суседзкімі народамі была згода і моц. Цяпер якуюсь сварлівую і ўпартую саўдзельніцу узяла да сябе ў сяброўкі, з-за якой... зносіць шмат абмоваў і занявагаў. Лепш бы тады, разумею, з дзяржаўных інтарэсаў учыніць з гэтай сварлівай сяброўкаю скасаванье дамовы, каб мы такіх спрэчак ня мялі ў дзяржаве»^[75].

В то время, как для Иосафата Кунцевича православные не имеют в ВКЛ никаких прав: «Схізма сваваліць, ня маючы правоў старажытных якіх мы маем... Што за сяброўства святла з цемраю? Якая згода Хрыста з Веліялом, каталікоў з схізматыкамі альбо яратыкамі, цэркваў каталіцкіх з блюзьнерствам схізматычным?»^[76].

Разный взгляд оппонентов и на методы, которыми уния водворялась среди православного населения ВКЛ. Описание результатов одинаковое: «Поўныя земскія, поўныя замкавыя суды, поўныя трыбуналы, поўныя ратушы, поўныя канцылярыі позваў, скаргаў, нараканьяў, чым надабна хутчэй умацаваць ня Вунію, але разлад і разарваць найвялікшую новязь любві. Поўна неспакою і сварак на соймах і ў кожным кутку»^[77].

Однако причины такого положения вещей разные. Для Льва Сапеги – это прежде всего уния. «Толькі Вунія. Вы асуджаныя на гэткія здарэньні. Калі на людское сумленьне гвалтоўна наступаць, калі цэрквы замыкаць, каб людзі бяз службы, бяз хросту, бяз Таямніцаў як нейкія паганцы былі»^[78].

В то время, как для Иосафата Кунцевича виноваты сами православные – схизматики, которые, непонятно почему, вообще смеют на что-то претендовать. Более того, он считает возможным любым способом продвигать дело унии: «Навуку Сьвятога Паўла, якім мае быць біскуп, заўседы нашу ў памяці, таму і ў сьціпласьці Духа жыву, але ж калі на мяне схізма гвалтоўна наступае, рады ня рады, правам бараніцца мушу. Значыць ім можна ўніятаў тапіць, секчы. А нам не да твару бараніцца ані бяспраўствам, як яны, ані правам»^[79].

Учитывая, что Витебск находился в границах Полоцкой епархии, управляемой архиепископом Иосафатом Кунцевичем, то можно с уверенностью применять к описанию религиозной ситуации в Витебске и общие указания. Так, в случае неприятия унии Иосафат действовал достаточно резко: пользуясь поддержкой королевской власти, были закрываемы церкви; священники, не принявшие унию, лишались приходов, подвергались издевательствам и т. д. Лев Сапега укоряет Кунцевича в излишней суровости. «Пакажы ж Ваша Міласць каго знайшоў, каго злавіў гэтай сваей суровасьцю, вастрынею, пячатаньнем, замыканьнем цэркваў?»^[80].

Сам Иосафат Кунцевич пишет, что он никого не заставляет принимать унию: «Я схізматыкаў да веры ніколі не прымушаў і не наступаў»^[81]. Но здесь в полной мере проявляется то, что в современный период истории называется «двойными стандартами». Все храмы и все церковное имущество “Кунцевич, благодаря королевскому универсалу, возвращает” законным владельцам – унии, которая «шесцьсот з нечым гадоў таму завітала, і двадцаць зь нечым гадоў таму адноўленная»^[82].

Подобное притеснение и нежелание делать какие-либо уступки православным, а также издевательство над ними (см. Жалобу депутата от Волыни А. Древинского на сейме 1623 года), особенно когда оно перешло в открытую фазу (Кунцевич это связывает с приездом «псевдоепископа» Мелетия Смотрицкого), приводит к неподчинению архиепископу Иосафату и местным восстаниям против его власти: Полоцк, Могилев. Не исключением был и Витебск. Кунцевич жалуется на витебчан Льву Сапеге: «Быўшы цягам трох гадоў паслухмянымі мне, больш за год таму на мяне сурова наступаць пачалі, паразумеўшыся з новаўзьніклым псэўдаўладыкам Сматрыцкім. Цэрквы тры найлепшыя віцябчаны гвалтоўна ў мяне адабралі, і мяне самога ледзьве не забілі ў царкве ў самім віцебскім замку»^[83].

Еще одним примером двойных стандартов стало мнение Кунцевича относительно численности «схизматиков». Сам Кунцевич говорит о нескольких человеках, преимущественно простого сословия. «Восем або дзесяць мужыкоў. Толькі гэтыя сваволяць, шляхты ж аніякае няма»^[84]. Однако самовольный захват трех лучших церквей, нападение на самого Иосафата (на что он же сам и жалуется) не мог быть осуществлен 8-10 людьми, при этом не представителями шляхты, а простолюдинами, и, тем более, подобное невозможно было либо без поддержки, либо попустительства местных властей. Т. е. напрашивается вывод, что число «схизматиков» гораздо большее, чем кажется Иосафату Кунцевичу, и они представляли все слои общества.

Данный тезис подтверждается и письмом витебского воеводы Яна Завиши к Иосафату Кунцевичу. Приезд архиепископа Мелетия Смотрицкого стал краеугольным камнем, разделившим витебское общество на две неравных части: православных и униатов. Причем, первых было больше. Завиша инициаторами отказа от власти Иосафата видит не 8-10 простолюдинов, а волеизъявление многих: «І шляхта і месьцічы прывялі манахаў да ратушы і прылюдна чыталі ўнівэрсал Сматрыцкага»^[85]. Более того, он подозревает в «захвате» церквей и самих священников: «Калі б тамтэйшыя свьятары трывалымі былі ў Вуніі»^[86]. И подобное неудивительно: «І што за дзіва, што там, дзе ні аб водным праўдзівым уніяце я ня ведаў і ня ведаю дасюль»^[87].

Более того, он не может найти замену Л. Гурку, снятому с должности первого витебского подвоеводы за симпатии архиепископу Мелетию Смотрицкому: «У мяне адшукаць са сьвечкай моцнага каталіка і праўдзівага ўніята, каб і ўсе сьвечкі, што на рынку, спаліў, не знойдзеш»^[88].

Как уже отмечалось, особое «попечение» Кунцевич проявлял о Витебске, где встретил упорное нежелание православных принимать унию. Горожане не только были лишены всех православных церквей в городе, с особым упорством Иосафат боролся и с шалашами, которые православные устраивали за городом. Это противостояние достигло своего апогея, когда жители Витебска в ратуше договорились его убить. И случай вскоре представился. 12 ноября 1623 года по распоряжению Иосафата был схвачен «схизматический поп Илия, шедший в свою синагогу за городом». Тотчас в городе зазвучал набатный колокол на ратуше, подхваченный колоколами всех церквей. К архиерейскому дому со всех сторон города собрались толпы народа. Ворвавшись в дом, толпа избила слуг, а Кунцевич был убит (рассекли голову топором). Впоследствии, его тело было подвержено издевательствам: обнаженное волочили по городу, клали на него убитую собаку и т. д. После всех издевательств тело убитого Иосафата было брошено с высокого берега в Двину, а поджидавшие рыбаки, привязав к шее и ногам камни, отвезли вверх по реке к месту, называемому Песковатик, и там утопили. Только на третий день, когда народное волнение несколько утихло, тело Иосафата было вытащено по приказанию каштеляна замка, и после официального освидетельствования в замке, отослано в Полоцк, где было погребено в Софийском соборе.

За свое самоуправство Витебск был жестоко наказан не только в светском, но и в религиозном плане – как к тому и призывал Римский папа Урбан VIII: «Кто даст источник слез очам нашим, чтобы мы могли оплакать жестокость схизматиков и смерть Полоцкого архиепископа … Святой архиепископ, почтенный не митрою только, но и добродетелями, убит в собственном дворце преступным и свирепым народом … Но жестокость убийц не должна остаться ненаказанною. Там, где столь жестокое злодеяние требует бичей, мщения Божия, да проклят будет тот, кто удержит меч свой от крови … Пусть ересь чувствует, что жестоким преступникам нет пощады»^[89]. Естественно, что следствие носило предвзятый характер и никаких смягчающих причин найдено не было – о жестокостях самого Иосафата, спровоцировавших восстание, как-то незаметно, но забыли. Приговор комиссарского суда, утвержденный королем, действительно был суров. 19 человек (в том числе бургомистр города) были казнены, еще 100, бежавших из города, приговорены к смертной казни заочно; имения зачинщиков были конфискованы; город лишили Магдебургского права, городская ратуша была разрушена. Все набатные колокола были сняты с церквей, а колокольный звон отныне разрешался только с позволения униатского митрополита. «А так как возмущение началось по сигналу ратушного и некоторых церковных колоколов, то приказываем воеводичу Витебскому войту отнять все эти колокола и отдать в цейхгауз, из которых потом, с ведома будущего Полоцкого архиепископа, вылит, в память происшествия колокол, с надписью о сем злодеянии, и отдать соборной церкви Пречистенской, при которой был умерщвлен покойный владыка. С того времени при всех иных церквах, за исключением упомянутой соборной, колоколов не иметь без позволения и особенного разрешения митрополита Киевского. Ту же соборную церковь Пречистенскую должность мещане вновь великолепно отстроить собственным иждивением», - говорится в решении комиссарского суда^[90]. Были разрушены шалаши («православные храмы») за городом, и запрещено их устраивать впредь. Но столь суровые наказания вызвали одобрение со стороны римского престола – папы Урбана VIII: «По истине, желаем, чтобы врачебные средства для еретиков состояли лучше в убеждениях, нежели в язвах, ибо для любви нашей более утешительно видеть меч, вложенный в ножны, нежели облитый кровью. Однако ж неисцелимые члены нуждаются в железе, дабы от пораженных заразою частей не зачахло все тело … этих словах похвала вашему величеству, гнев которого и правосудие недавно испытывали жестокие убийцы Полоцкого архиепископа. Ибо Витебск, который дал пример столь необычайного преступления, служит теперь доказательством мщения Божия и благочестия короля … Ты увидишь, что твердыня, защищающая русских от унии, разрушалась, и дерзость тех, кои утешались бедствием католической религии, усмирится»^[91].

Косвенно вина за убийство Кунцевича была возложена и на Мелетия Смотрицкого. Иосиф Рутский в своем донесении кардиналу Бандину указывает на виновность вообще всей православной иерархии: «Схизматики умертвили в Витебске архиепископа, без сомнения, по наущению от своих лжеепископов … от них происходят эти возмущения народа и убийства священников и даже епископов»^[92]. Мелетий действительно скрылся в Киев под защиту казаков, а оттуда вскоре отправился на Православный Восток. Он вернулся в Вильно в 1626 году. В Полоцкую епархию Мелетий больше не ездил, а поселился в Дерманском монастыре, который был уже захвачен униатами. В 1629 году он открыто объявил себя униатом. Особенно тяжелым его переход в унию был для православных Полоцкой епархии, которые снова оставались без архипастыря. Тем более, что после убийства Иосафата Кунцевича не только в Витебске, но и во всей Беларуси усилились преследования православных и насильственное обращение их в унию. Число обращенных в унию возрастало. Папа Урбан в своей грамоте к униатскому митрополиту Вельямину Рутскому (1613-1637) ставил ему в заслугу, что тот привлек в унию около 2 миллионов человек, а, между тем, даже иезуиты жаловались на жестокость Рутского при обращении в унию.