КОМСОМОЛЬСКАЯ ПАСХА—КОМСОМОЛЬСКОЕ РОЖДЕСТВО

В предпасхальные и пасхальные дни молодежь собира­ли в клубах, которые, по мнению идеологических струк­тур, должны были в новом быту заменить церковь. Плю­рализм периода НЭПа заметно охладил пыл комсомола. С 1925 по 1928 г. ЦК РЛКСМ не принял ни одного реше­ния и не издал ни одного циркуляра, направленных на компрометацию церковных праздников, и в том числе Пас­хи. В 1929—1930 гг. практика проведения карнавалов и красочных шествий, нацеленных на отвлечение населения от посещения церквей в дни крупных религиозных празд­ников, возродилась. Но после принятия Конституции 1936 г. к подобным антирелигиозным приемам власть поч­ти не прибегала.

Лит.: Русское православие, 1989.

КОМСОМОЛЬСКОЕ РОЖДЕСТВО — антирелигиозная молодежная кампания, впервые проведенная в конце 1922 г. Выступления молодежи были инициированы пред­ставителями властей и идеологических структур, прежде всего ЦК РКСМ. «Комсомольское рождество» явилось про­должением весьма жесткой по форме атеистической кампа­нии 1922 г., в ходе которой проводилось насильственное изъятие церковных ценностей. В конце года власти реши­ли организовать наступление на традиционные формы праздничного досуга. Издательство «Молодая гвардия» массовым тиражом опубликовало «Песенник революцион­ных, антирелигиозных и украинских песен», «Антирели­гиозный песенник» и т. д., а также специальные сценарии проведения «комсомольского рождества». Деньги и на издания и на сами празднества, как вспоминала в 1932 г. Н. Крупская, дал Главполитпросвет. «Расточительность» властей была обоснована серьезными целями — религию и Церковь, отделенные от государства, необходимо было отлучить и от повседневной жизни населения. В. Ленин в статье «О значении воинствующего материализма» от 12 марта 1922 г. указывал, что «массам необходимо дать

самый разнообразный материал», «подойти к ним и так и этак, для того чтобы их заинтересовать, пробудить от рели­гиозного сна, встряхнуть их с самых разных сторон, самы­ми разными способами и т. д.» (Ленин, 45. С. 666—667). Большинство лидеров РКП(б) бредило идеей внедрения на русской почве опыта французской буржуазной революции, во времена которой были весьма распространены театрали­зованные антирелигиозные шествия. По их образцу, веро­ятно, и было задумано «комсомольское рождество».

В декабре 1922 г., в первый день Рождества (по новому стилю) во многих городах на площадях и улицах были устроены антирелигиозные карнавалы и факельные шест­вия с музыкой и песнями «антипоповского» толка. Особен­но часто в этот день звучали песни на слова Д. Бедного, В. Киршона, В. Воробья. В комсомольских клубах устраи­вались антирелигиозные спектакли по сценариям, при­сланным из ЦК РКСМ. Это были пьесы «Бог-отец, бог-сын и К°», а также «Ночь перед рождеством, или Изумительное происшествие в комсомольском клубе». Шумные антирож-дественские демонстрации прошли тогда же в Челябинске, Екатеринбурге, Ярославле. По форме комсомольские шест­вия напоминали традиционные русские святки, имевшие также карнавальную основу и элементы кощунственного смеха.

ЦК РКСМ намеревался продолжить свою антирелигиоз­ную деятельность. 26 января 1923 г. бюро ЦК приняло ре­шение: «Принять постановление... об установлении 7 янва­ря „днем свержения богов" и ежегодном проведении его по СССР» (Левина, 1999. С. 127). Но ЦК партии придержи­вался иного мнения (см. Комсомольская пасха).

Лит.: Русское православие, 1989.

КОНТРАЦЕПЦИЯ — в условиях советской повседнев­ности интимно-бытовая проблема контрацепции неизбеж­но приобретала социально-политический оттенок. Особен­но явно это выразилось в эпоху сталинизма. Уже в ходе

острых дискуссий начала 20-х гг. высказывались мысли о том, что использование контрацептивов является призна­ком буржуазного разложения. В массовой литературе по половому воспитанию не часто писали о предохранении от нежелательной беременности. Фармацевтическая про­мышленность СССР в 20-е гг. явно отставала от мировых показателей, а в 30-е гг. самые элементарные предохрани­тельные средства стали острейшим дефицитом. Старый мо­сковский интеллигент учитель истории И. Шитц не без горькой иронии записал в своем дневнике летом 1930 г.: «Даже презервативы (58 к. за полдюжины, очень грубые, и больше не дают) в очередь, правда, пока в пределах ма­газинов. Но что будет, когда хвост окажется на улице и до­машние хозяйки начнут подходить с вопросом „А что дают?"» (Шитц, 1990. С. 185). Отсутствие контрацептивов побуждало женщин систематически прибегать к абортам (см.). 6—8 операций подобного характера — это норма для горожанки 30—35 лет в 20—30-х гг.

Закон о запрете абортов, принятый в 1936 г., поставил власть в сложное положение. В условиях введения уголов­ной ответственности за совершение искусственного преры­вания беременности необходимо было обеспечить население контрацептивами. Действительно, в прессе стали реклами­роваться такие средства, как «Преконсоль» и «Вагилен». Однако купить их было невозможно. Кроме того, отноше­ние властных и идеологических структур к проблеме кон­трацепции принципиально не изменилось. В доказательст­во достаточно привести образец текстового плаката 1939 г. «Противозачаточные средства», предназначенного для женских консультаций: «В Советском Союзе применение противозачаточных средств рекомендуется исключительно как одна из мер борьбы с остатками подпольных абортов и как мера предупреждения беременности для тех женщин, Для которых беременность и роды являются вредными для их здоровья и даже могут угрожать их жизни, а не как мера регулирования деторождения» (ЦГА СПб., ф. 9156,

КОНТРАЦЕПЦИЯ—КРАСНАЯ КОСЫНКА

КРАСНАЯ КОСЫНКА—«КРАСНАЯ МОСКВА»

 

оп. 4, д. 695, л. 57). Это отвечало общей тенденции деэро-тизации советского общества, в котором женская сексуаль­ность могла быть реализована только посредством деторо­ждения, а интимная жизнь должна была протекать лишь в подконтрольных государству формах. Такие нормы интимной жизни устраивали политическую систему стали­низма.

Время «оттепели» изменило и позицию власти по отно­шению к свободному регулированию каждым человеком проблем собственной репродуктивности. Журнал «Здо­ровье» стал периодически помещать статьи о предупрежде­нии нежелательной беременности. Во второй половине 60-х гг. в СССР вышла знаменитая «Новая книга о супру­жестве» Р. Нойберта. Однако не следует забывать, что кон­туры повседневности все же определялись коммунистиче­ской идеологией. На ее позициях стояла и официальная медицина. В СССР всячески дискредитировались новые ме­тоды контрацепции. Специальным приказом Министерст­ва здравоохранения СССР от 1 августа 1971 г. применение гормональных препаратов было разрешено лишь в лечеб­ных целях. Любые новшества в сфере контрацепции мар­кировались как увлечение западными веяниями. Это была новая форма негласного контроля за личной жизнью лю­дей, от которого советская система не считала возможным отказаться даже незадолго до своего краха.

Лит.: Использование контрацепции, 1991; Коммунистическая мораль, 1926; Фицпатрик, 2001.

Рис. КРАСНАЯ КОСЫНКА — модный атрибут женской оде-

97 жды эпохи гражданской войны, маркировавший соприча­стность к революционной деятельности. Красная косынка была своеобразным российским аналогом фригийского красного колпака эпохи Великой французской революции. Сначала эту деталь одежды можно было увидеть на моло­дых работницах и рабфаковках. В конце 20-х гг. к рево­люционной стилистике во внешнем виде стала тянуться

часть интеллигенции. В красном платочке и юнгштурмов-ке (см.) любила ходить поэтесса О. Берггольц. По словам современника, «эта девочка в красной косынке была уже дважды матерью, но твердо решила оставаться комсомол­кой из-за Нарвской заставы» (Вспоминая Берггольц, 1979. С. 56).

Лит.: Кирсанова, 1997.

«КРАСНАЯ МОСКВА» — название духов, во многом Рис. являющееся символическим выражением противоречивого 39 отношения советской системы к косметике и парфюмерии. В 20-е гг. духи, пудра, помада и т. д. рассматривались офи­циальными идеологическими структурами как элементы буржуазного или нэпманского быта. Журнал «Работница» призывал «не пудриться и не мазаться». На его страницах появлялись и такие сентенции: «...при повышении куль­турного уровня женщины вся эта косметика сама по себе ликвидируется» (1924. № 2. С. 13). Однако в реальной жизни горожане, и в первую очередь горожанки, и в годы НЭПа пользовались косметическими товарами. В газетах 20-х гг. мелькали рекламы средства для уничтожения угрей «Адон» и пудры под таким же названием. Популярностью пользовались крем, мыло и пудра «Имша». Конечно, кос­метические товары не отличались высоким качеством, во многих из них использовались вредные для здоровья соли ртути, бертолетова соль, анилиновые красители. Но спрос на пудру, помаду, духи и т. д. по мере стабилизации жиз­ни в СССР возрастал. Пропагандируя аскетизм, власти одновременно возрождали производство косметики и пар­фюмерии в советской стране. В 1922 г. была восстановлена знаменитая фабрика Брокара. Но теперь она называлась «Государственный мыльно-парфюмерный завод № 5 „Но­вая Заря"». На ее этикетках наряду с названием продукции стала аббревиатура «ТЭЖЭ» — трест «Жиркость». Как пи­сали современники, «под этим салотопенным названием кроются самые изящные продукты. Мыла всякие души-

стые в красивеньких бумажечках, духи в волнующих фла­кончиках, пудра — мечта, ну, словом, все такое, за что „жирно" платят» {Шульгин, 1991. С. 151).

Такого рода продуктом были и духи «Красная Москва». Фабрика «Новая заря» представила их на Всероссийской хозяйственной выставке 1925 г. Сам же этот аромат был составлен еще в 1913 г. парфюмером А. Мишелем. Но то­гда духи назывались «Любимый букет Императрицы» и посвящались 300-летию Дома Романовых. Большевики с удовольствием позаимствовали изобретение фабрики Бро-кара, а запах «Красной Москвы» стал признанным «совет­ским запахом». В начале 30-х гг. производство косметики и парфюмерии заметно расширилось. Это была новая тен­денция в социальной политике советской власти. Прошла реконструкции фабрики «Северное сияние» в Ленинграде. В 1934 г. она ежедневно выпускала 70 тыс. флаконов духов и одеколонов более ста наименований. В 1936 г. в стране функционировало 36 отделений «ТЭЖЭ». Это была уже парфюмерная индустрия. Возглавляла ее перед Великой Отечественной войной П. Жемчужина, жена В. Молотова. Косметические средства, и в особенности духи, с середины 30-х гг. стали составной частью витрины сталинского со­циализма.

Лит.: Жирицкая, 2002; Иосельсон, 1933; Микоян, 1999.

КРАСНАЯ СВАДЬБА — большевистский обряд, проти­вопоставлявшийся венчанию. «Красные свадьбы» получи­ли распространение в начале 20-х гг. одновременно с «октябринами» и «звездинами». Весной 1924 г. ЦК РЛКСМ отмечал огромные, а главное, как тогда казалось, устойчи­вые сдвиги в быту: «Октябрины вместо крестин, граждан­ские похороны и свадьбы, введение новой обрядовости вме­сто религиозной стали в рабочей среде массовым явлением» (Миронец, 1985. С. 259). «Красные свадьбы» обычно про­водились в фабрично-заводских клубах после регистрации в ЗАГСе. Исключительность моменту придавало обязатель-

ное присутствие представителей комсомольских и партий­ных организаций. Они напутствовали молодых. Подарки носили сугубо «революционный» характер — брошюра В. Ленина «Речь на III съезде комсомола», «Азбука комму­низма» Н. Бухарина и Е. Преображенского, книга Л. Троц­кого «Вопросы быта». Никакого застолья молодые в клу­бах не устраивали. Особого развития «красные свадьбы» не получили. В конце 50—начале 60-х гг. в ходе хрущевских реформ, сопровождавшихся новым наступлением на пози­ции церкви, была предпринята попытка возрождения ком­мунистического обряда. На предприятиях и особенно в общежитиях проводились «комсомольские свадьбы», в орга­низации которых активное участие принимали идеологи­ческие структуры. Но в отличие от 20-х гг. эти свадьбы сопровождались обильными возлияниями, нередко финан­сированными профсоюзными организациями. Лит.: Молодожены, 1985.

КРАСНЫЙ УГОЛОК — уже в первые годы существова­ния советской власти под влиянием антирелигиозной про­паганды в домашнем быту горожан были зафиксированы факты замены икон (см.), стоявших в «красных углах», на портреты лидеров большевистской партии. Чаще всего это делали комсомольцы, пытавшиеся объединяться в комму­ны. «В помещении девичьей коммуны „Ленинский за­кал", — писал журнал «Смена», — в Красном углу — портрет Троцкого» (1926. № 3. С. 8). После смерти в январе 1924 г. В. Ленина в ходе кампании по демонстративному избавлению от икон в привычные «красные углы» вместо изображения святых стали вешать портрет «вождя мирово­го пролетариата». И это явление было массовым. Если в начале 1924 г. на традиционном месте образов фотография В. Ленина висела в доме каждого четвертого московского рабочего, то в начале 1925 г. — в двух из каждых трех пролетарских семей. Места, где располагались изображе­ния большевистского лидера, стали называть не «красны-

 

КРАСНЫЙ УГОЛОК—КРЕМАТОРИЙ

ми», а «ленинскими уголками». Такие же «уголки» стали появляться и в учреждениях. Их стилистика весьма напо­минала иконостасы. Современники писали: «Уничтожают религию, а из Ленина сделали бога... Уголки Ильича, как божницы, портретам чуть не молятся» (Измозик, 2001. С. 86).

К середине 30-х гг. самое название «красный» или «ле­нинский уголок» не употреблялось для обозначения кон­кретного домашнего пространства, где развешивались изо­бражения крупных деятелей партии и государства. Однако привычка украшать жилище их портретами оказалась до­вольно стойкой. Типичный дом советского рабочего, по описаниям этнографов тех лет, обязательно содержал «портреты любимых вождей — Ленина, Сталина, Вороши­лова, Кагановича» (Лапицкая, 1935. С. 162). Это же обстоятельство отметил и посетивший в 1936 г. СССР французский писатель А. Жид. Он писал: «В любом жили­ще, доме самом жалком, самом убогом... портреты Сталина на том самом месте, где раньше висела икона» (Звезда. 1989. № 8. С. 138). Полностью от манеры иметь в частном пространстве изображения политических лидеров совет­ские люди отказались в конце 50-х гг.

Лит.: Кабо, 1926.

КРЕМАТОРИЙ — на рубеже XIX—XX вв. идеи трупо-сжигания начали проникать в христианскую ритуалисти-ку Европы и Северной Америки. В России к 1917 г. не су­ществовало крематориев, а любые попытки их создания встречали сопротивление со стороны Синода. Приход боль­шевиков к власти сопровождался разрушением привычной погребальной обрядности, что выразилось, в частности, в строительстве крематориев. Они создавались не только в гигиенических, но и в политических целях. Система сжигания трупов противопоставлялась традиционной хри-стианско-православной норме погребения на кладбищах. Атеистическая направленность актов кремации наиболее

ярко выразилась в ходе создания первого российского кре­матория в Петрограде в годы гражданской войны. В январе 1919 г. был издан декрет Совета комиссаров Союза коммун Северной области о допустимости и предпочтительности кремации покойников. Л. Троцкий откликнулся на этот декрет статьей, в которой призвал всех лидеров большеви­стского правительства завещать сжечь свои тела. В февра­ле 1919 г. местные петроградские власти создали Постоян­ную комиссию по постройке Первого Государственного крематория. Она организовала конкурс на лучший проект крематория. Победителем стал архитектор И. Фомин — автор проекта под девизом «Неизбежный путь». Местом постройки крематория была выбрана территория Алексан-дро-Невской лавры, что вызвало резкое возмущение ве­рующих и представителей Петроградской епархии. Лишь нехватка средств и рабочих рук помогла остановить этот акт вандализма. Но от идеи спешно ввести в традицию акт сожжения усопших власти не отказались. Первый совет­ский крематорий начал действовать в наспех переоборудо­ванном здании старой петербургской бани. Родственники умерших с недоверием относились к сжиганию тел своих близких. Для преодоления сомнения власти попытались ввести публичную церемонию кремации. Регулярными участниками этого зрелища были представители питер­ской большевистской верхушки. Обстановка в псевдокре­матории была угнетающей. К. Чуковский писал в своем дневнике 1 января 1921 г.: «Все голо и откровенно. Ни религия, ни поэзия, ни даже простая учтивость не скраши­вают места сожжения. Революция отняла прежние обряды и декорумы и не дала своих. Все в шапках, курят, говорят о трупах, как о псах» (Чуковский, 1991. С. 153). Питер­ская система трупосжигания просуществовала недолго. В 1920 г. журнал «Церковь и революция» объявил кон­курс под лозунгом: «Крематорий — кафедра безбожия». Первым в СССР до сих пор считают московский крема­торий. Он был построен в 1922 г. В дальнейшем власти