Елисейские поля – это улица,
О полях, пройдя по ней – и не вспомните.
Но такая красота – не любуется
Только тот, кто навсегда заперт в комнате…
А на Эйфеле – опять – всё приезжие,
Да всё плюнуть норовят, да на головы…
Снова утро над предместьем забрезжило,
Стало небо Сен-Жермен – цвета олова.
Откликаться на «мадам» – так понравится,
Что забудешь про своё имя-отчество…
В отражениях витрин – я – красавица:
Умирать после Парижа – не хочется!
* * *
ШТИЛЬ
Уж, право, лучше бы штормило –
Тогда при деле экипаж,
А в этот штиль ничто не мило,
По пустякам впадаем в раж.
И от заката до рассвета
Над океаном – полный штиль,
И паруса висят, как ветошь,
Чьё назначение – в утиль.
И стало больше безыдейных,
Чья вера кончилась в успех,
А припасённого портвейна
Уже хватает не на всех.
И от рассвета до заката
Всё говорит, что нам – кранты.
Стоим, ни в чём не виноваты,
В немногих милях от мечты.
Слюним без толку наши пальцы,
В надежде заманить ветра,
И утомившихся скитальцев
Терзает адская жара.
Висят, как тряпки, наши флаги,
От скуки – бьёмся до крови.
И лишь на донышке во фляге
Осталось чуточку любви…
* * *
В ТАВЕРНЕ
В мире столько паскудства и скверны,
Сколько пены в прибрежной волне.
В мрачноватой портовой таверне
Мне сегодня уютно вполне.
Здесь такие царят ароматы –
Что там всякий парижский парфюм!…
И звучит усыпляющим матом
Ненавязчивый кухонный шум.
Чад жаровен, табачные волны
И кофейный густой аромат…
Кружку ромом до края наполню,
Чокнусь с кем-то, почти наугад.
После третьей – хотите – проверьте –
Все, кто рядом, друзья – до конца,
До девятого вала, до смерти –
Наплевать, что не помню лица.
Бородатые, бритые люди –
Разобьют, если надо, пари,
Убаюкают, после разбудят,
Не дадут помереть до зари!
А потом, кто трезвее, кто – пьяный,
В чём, по сути, не вижу вреда –
Мы уйдём по своим океанам,
Где светлее и чище вода!
* * *
В РАБСТВО
В душном трюме паримся толпой,
Потеряли счёт: где дни, где ночи.
Давимся разваренной крупой,
Вонь терпеть уже не стало мочи…
Потные и липкие тела,
Смрадное, тяжёлое дыханье,
Волны нежеланного тепла,
И волны забортной колыханье.
Нас набили в трюмы, как сельдей,
Как толпу животных без эмоций,
Позабыть об имени людей
Лет ещё на двести нам придётся.
Невтерпёж – ложись и помирай,
Сохнут губы, заострились скулы:
Для души – одна дорога, в рай,
Тело же – достанется акулам…
Кто сказал последнее "прости" –
Может в океане оставаться,
Ну, а тем, кто выживет в пути –
Светит пекло хлопковых плантаций…
* * *
РАСКОЛЬНИКИ
От никонианства и от скверны
Мы ушли в далёкие скиты.
Старине мы преданны и верны,
А сердцами – ясны и чисты.
Нам претят поклоны поясные,
Нам – земные незазорно бить,
Четырёхконечные, простые
Нам конфузно крестики носить.
Против Солнца Крестный ход – не гоже –
Троеперстье – Каина печать,
Мы не петухи, чтоб с ними – тоже:
Аллилуйя – трижды прокричать.
Мы ушли: непросто и кроваво
Протекали годы и века:
Нашу память, нашу честь и славу –
Растворила Времени река.
Вот беда: всё то, что без движенья –
Хоть и по намереньям благим,
Всё ж обречено на вырожденье,
Мы – не первообразы другим!
* * *
ЗА ЁЛКОЙ…
Беги, родной, ведь я ж не зря
Тебе задал овса сегодня,
Слаба короткая заря,
Темнеет лес предновогодний.
Уж, как бы мне на этот раз
Не вышли боком эти ели…
Поздненько барин дал наказ –
Пораньше б выехать успели –
Не пробирал бы до костей,
Нет, не мороз, а страх резонный –
В такое время – жди гостей
На тракт наезженный, казённый.
Ну, так и есть, Господь, спаси,
Никак, беду себе накликал!...
Давай, родимый, выноси!
Я на весь лес, привстав, загикал…
Давай, Саврас, не подведи,
Ведь ты ж конёк ещё не старый!
Сердечко ёкает в груди,
Да и моё – с твоим на пару.
Хлестнул – не больно, так, любя,
По большей части, для острастки,
Руками вожжи теребя,
По крупу шлёпаю Савраску.
И он мотает головой,
И чую, прибавляет шагу.
А я дрючком, как булавой,
Машу, себе придав отвагу.
Мне не сидится – не с руки –
На лапнике тепло, но колко…
Гляди: усадьбы огоньки –
Спаси, Господь! Отстали волки!
* * *
ГАЛЕРЫ
И раз, и два, вперёд-назад…
Собьёшься – хлыст уму научит.
Такой он, наш и рай, и ад:
Суровый, душный и вонючий…
Да кто же знал, что мой удел –
Рвануть, не дожидаясь фарта.
А весла длинные галер –
Не ученическая парта.
Назад-вперёд – скрипит доска,
Саднят кровавые мозоли.
Я здесь узнал, что есть тоска –
Сильней любой телесной боли.
Назад-вперёд, назад-вперёд –
Без перерыва, в ритме сердца,
Течёт в глаза солёный пот –
Не успеваешь утереться…
Без фарта сунулся в петлю –
Теперь я слаб, костляв, измучен,
На океан, что так люблю,
Смотрю в отверстия уключин.
Кляни иль нет судьбу свою:
Но твёрдо знай, что карта – бита,
И жди, что борт в любом бою
Пропорет лезвие бушприта.
* * *
ПРОЛОГ
Давят своды пещеры,
Давит низкий и скошенный лоб,
И надбровные дуги
Нависают над хитрым прищуром.
Ни надежды, ни веры,
Только метод ошибок и проб,
Да пустые потуги
Продвиженья вперёд – на смех курам…
Разделили барана,
Кто сильнее – забрали своё.
Вот и метод отбора –
То ль естественный, то ли не очень.
А зализывать раны –
Разучились – уже не зверьё.
До чего же не скоро
Мастерство медицина отточит…
Нам до лампочки – прав ли
Этот Дарвин, а может, не прав.
Если созданы богом –
Видно, с очень большой похмелюги…
Подвергается травле
Каждый, чей за пределами нрав…
Мы-то – были прологом.
Вы – в кого же такие зверюги?
* * *
АБОРДАЖ
Чует сердце: будет абордаж.
Пики приготовлены заране.
А в душе – такой ажиотаж –
Словно мы во власти буйных маний.
Койки чуть качает океан,
С ними в ритм качаются мужчины,
То, чем каждый нынче в стельку пьян,
Позже назовут адреналином.
Тем, кто спит, не снится ничего –
Явь похлеще сна, пожалуй, будет.
Над врагом разбитым торжество
Омрачает мысль: они же – люди…
Люди, как и мы, и также спят,
С дреками и кошками в запасе…
Мысль мелькнёт порой: на кой нам ляд?...
Гонишь, как и мысль о смертном часе.
Вхрапывает мерно экипаж,
Втягивает душный запах плоти.
Что с того, что завтра – абордаж –
Мы ж не на гулянке, а на флоте.
Нет огней призывных маяков,
Нам не встретить свет, в ночи манящий,
Но вдали от милых берегов –
Знаем – не уснёт вперёдсмотрящий!
Вовремя команду капитан
Даст к не долгожданному подъёму.
О безумстве, смерти, боли ран –
Расскажу кому-нибудь другому.
* * *
АМУР
О, Господи, ну, и народу здесь!...
Ну, я крылат – за это – слава Богу,
Уже давно я выучил дорогу –
Но вот в толпу – поди, попробуй, влезь!
Ну, чуть вспорхнул… не крылышки, а смех,
Господь не мог получше расстараться –
То не полёт – попытка трепыхаться…
Откуда же возьмётся здесь успех?
Ещё колчан по заду вечно бьёт –
А зад-то – голый, видели, наверно.
Уже на нём мозоль – куда как скверно –
А тут ещё, поди – прицелься влёт!
И попади – за промахи меня,
Пожалуй, проклянут на перекличке…
И целюсь я, скорее по привычке,
Чем по веленью страсти и огня…
А потому – сам чёрт не разберёт,
Кого и с кем навек соединяю.
Веду на случку человечью стаю –
А на любовь надеется народ.
Всё – суета, и сам я – в суете,
Приелось мне рутинное занятье.
Я попадаю в цель. Но вот проклятье –
Всё цели попадаются не те…
* * *
В РАБСТВО-2
Уговорами, ложью и силой,
С отдалённых и ближних селений –
К океану, что общей могилой,
Стал для нас, обратившихся в тени,
Пригоняли в цепях. Даже стадо
По саваннам пасётся свободней…
Это было правителям надо –
И почти позабыто – сегодня.
Как на долгие, долгие годы
Уподобили негров – товару…
Как несли океанские воды
Невиновных – на божию кару.
Сколько нас поглотила пучина!..
Им-то что – набирали с запасом:
Наши женщины, дети, мужчины –
Становились костями и мясом…
Чёрным мясом – для купли-продажи!
Миллионы голов кучерявых –
Без семей, без отчизны, и даже,
Без имён, без свободы, без права.
Я рассказывать в красках не буду,
Что снесли наши чёрные спины…
Обещала религия Вуду –
Возвращение душ из чужбины.
Не нашли мы ни щели, ни лаза,
Не случилось ни дива, ни чуда…
Так и вышло – живыми ни разу
И никто не вернулся оттуда.
* * *
АПОКАЛИПСИС (По Мэлу Гибсону)
Среди племён сложились отношения,
Но все живут в условьях нестабильности,
Исход войны навязывал решение –
В горячности – на уровне дебильности.
В периоды затишья – относительно –
Нам не казалась жизнь сиропом с мятою,
Всегда в походе, напряжённо, бдительно
Следили за травинками примятыми…
Кусок вовеки сам ко рту не просится –
Поди, поймай его в лесу да в прерии!..
На зверя нелегко с копьём наброситься –
Порою возвращались и с потерями…
У нас проблем своих – как на пожарище:
Болезни, пища, бой за территорию…
А тут ещё Колумба со товарищи –
Припёрло к нам… (А дальше – курс истории).
* * *
РУСАЛКА
Ты живёшь на другом берегу,
И никак не могла я решиться –
Распахнуть две руки на бегу
И вспорхнуть над рекою, как птица.
Ни лодчонки, моста, ни плота,
Ни парома, ни узкой дощечки –
Между мной и тобой – пустота,
Над пространством извилистой речки.
А луна высоко над рекой…
Позабыв на траве босоножки,
Я, взмахнув на прощанье рукой,
Побежала по лунной дорожке.
Но недолго держала вода.
И теперь я в другом хороводе,
А сюда – выхожу иногда –
При туманной и лунной погоде.
И брожу по прибрежным кустам,
Не на том берегу, а на этом.
Почему-то я снова не там,
И твой берег опять под запретом.
То ли омутом кружит вода,
То ль дурманят цветы иван-чая…
Но никак мне не выйти туда,
Где берёза ветвями качает.
Я всё так же на вид молода,
В той разлуке, что ты не заметил…
А на берег, на твой иногда
Выбегают весёлые дети.
Напряженно ловлю над водой
Детский криков звенящие звуки.
Ты выходишь – худой и седой –
Посмотреть, как купаются внуки.
А когда твоя жизнь наяву
Оборвётся сухою травинкой,
Я на берег к тебе приплыву
Увядающей белой кувшинкой…
* * *
МОНОЛОГ РАСКОЛЬНИКОВА
А всё-таки жизнь – несуразная –
Ведь даже не думал о том…
И как же всё было по-разному:
Одна… И другая – потом…
Старуха задавленно взвизгнула,
А эта – упала молчком.
А дьяволы? Дьяволы изгнаны.
Вернулись и вьются клубком
В больной голове взбаламученной,
И клином – уходят к окну…
Душа – до предела измучена –
Когда же я снова усну?
Я спал? Кто-то ходит по комнате –
Прикинусь, что сплю. Тишина.
Всё кружится в чёртовом омуте…
Ага! Утонула она!
Да, это не я, а течение
Под камень её занесло.
Душа не находит спасения –
Где воздух? Дышать тяжело!
Ах, как она руку откинула,
Как – прядку отбросить со лба…
А первая, первая – сгинула,
Так просто, такая – судьба…
И тело, об пол, с тихим шорохом,
И стук головой – по доске,
И тряпки рассыпались ворохом,
Платочек остался в руке…
Ну, две, не одна – нету разницы…
Я – тварь? Я – герой? Я – дурак?
Ухмылкой поганою дразнится
В углу нарастающий мрак.
Глаза – удивлённые, круглые –
Её, или дьявола взгляд?
Какие-то красные уголья
Безумным пожаром горят.
Когда бы мне ведать заранее:
Я червь, или бог, или царь?
Откуда – такое отчаянье?
Я – тварь! Я – дрожащая тварь!
* * *
РАСПЯТЫЙ
На колени на солнцепёке,
Не побрезгую, припаду.
Как ввалились худые щёки
В этом страшном земном аду.
В окровавленных струпьях кожа,
Крови – лужицей – натекло…
А лицом – стал ещё моложе,
Будто высветило чело.
Упаду я монеткой медной
У худых загорелых ног,
Чтоб, со вздохом его последним,
Осознать – это с нами – бог!
* * *
РОЛЬ
О, эта взваленная роль:
Наивен автор, режиссура –
Ни к чёрту, дивная фактура –
Осталась в прошлом – гол король!
И мизансцены – никуда!
Провинциальным гастролёрам –
Ещё, пожалуй, было б впору –
Вписаться, но не без труда.
Костюмы? Ладно бы – в упор –
Из зала смотрятся, как ветошь!
Держать бы паузу – так нет уж!
Бессмысленный, тягучий спор.
Какой-то псевдодиалог,
Как продолженье монолога,
Местами – вычурного слога,
Местами – текст весьма убог,
И отсебятины – полно,
В местах, где тексты не годятся –
Не провоцирует оваций
Она уже давным-давно.
И у кого? Почти пустой
Мой зал с акустикой неважной,
Но я безумно и отважно
Сражаюсь с этой немотой.
Но от сочувствия – уволь,
Поскольку знаю, без сомнений:
Худрук когда-нибудь отменит
На плечи взваленную роль!
* * *
СЦЕНА
Железный занавес закрыт,
И я отрезана от зала.
Над сценой – реплика звенит,
Что героиня прокричала.
Она осталась здесь навек,
Зависла, в воздухе кружится,
А в закутках – не тает снег –
Из пенопластовой крупицы.
Немного Кафки и Дали,
Наивность Кэрролла – в придачу…
Здесь, как ни странно – соль земли –
Нигде так искренне – не плачут…
Реальный мир уже давно
Абстрактней авангардной пьесы,
Безумней страшного кино,
В нём несомненны – только бесы,
Нас обуявшие. А здесь,
В пространстве под колосниками –
Людской компот, да вот он, весь:
И с умными, и с дураками.
С самоотдачей – до конца,
С волненьем диким – на премьере,
И с выражением лица,
По Станиславскому – «не верю!».
Мой светлый вздох издалека
Не отразится от кулисы,
Как застарелая тоска
Несостоявшейся актрисы.
И вновь меня подстрелит влёт
Незакулисное пространство,
Где светлых чувств – наперечёт,
Где лишь трагедий постоянство.
* * *
КАРАВАН
Заботливо обшили нам мозоли
Кусками толстой кожи, чтоб наш брат
Не ощущал уж очень острой боли,
Одолевая раскалённый ад.
История – достаточно простая:
Шагаем мы с покорностью рабов,
Ежеминутно чувствуя, как тает
Насыщенный водою жир горбов.
Свой норов – усмиряем на маршруте,
Не тратя лишних сил на ерунду,
Всем существом стремимся к той минуте,
Когда почуем воду на ходу.
В терпении, в выносливости – фору
Давали очень многим на веку…
А норов пусть показывает боров,
Лежащий у корыта на боку.
Вам не понять, какое это чудо:
Тепла, солоновата, как всегда,
Но слаще всех нектаров – для верблюда –
У морды долгожданная вода!
* * *
НЕ ПРИВЛЕКАЯ ЛИШНЕГО ВНИМАНИЯ…
Ах, римляне, любители распятия –
Наглядно, очевидно, назидательно…
Возможно, вызывает неприятие –
Но вписано в историю – блистательно!
Горел Джордано Бруно дымным пламенем:
Любили наши предки представления –
И становился светочем и знаменем,
Грядущие взвихряя поколения.
Сегодня мы – приверженцы гуманности,
Зато бандитов видимо-невидимо,
У нас порой в ходу такие странности –
Средневековью было бы не выдумать.
А многие не знают, как же лихо нам,
Гораздо хуже, чем бывало ранее.
Нас могут и распять... но, так, по-тихому,
Не привлекая лишнего внимания...
* * *
СВЕЖИЙ ВЕТЕРОК
Я вижу: встрепенулись паруса,
Висевшие доселе мёртвым грузом,
Видать, по камню чиркнула коса,
И понесло судьбу осенним юзом.
Нас умерщвляет этот полный штиль,
Когда вздохнуть – и то бывает нечем,
Когда вокруг на много сотен миль –
Пейзаж безжизнен и бесчеловечен.
Пока не ветер – свежий ветерок,
Ещё слегка вздыхает от бессилья,
Но парус на него уже налёг,
Уже поймал в распахнутые крылья.
Ещё немного – вздут и напряжён –
Он обретёт дозволенную силу –
И понесёт… Кого-то – на рожон,
Кого – к победе, а кого – в могилу!..
* * *
ЧУМА
Стены замка добротны вполне,
И окованы медью ворота,
Для надёжности – их
Изнутри завалили камнями.
Не пройдёт ни на борзом коне,
Ни пешком, ни наскоком с налёта!
Охраняем – своих,
Как в бою – драгоценное знамя.
А чужие – нам всем – не указ:
Человечье безмозглое стадо.
Пусть подохнут они
За пределами крепости нашей –
Прочь из сердца их всех, как и с глаз!
Этих лишних проблем – нам не надо.
Нам на многие дни
Хватит зелени, мяса и каши.
Пусть погибнет весь мир от чумы –
Злобной язвы жестокого века –
Каждый сам за себя!
Только сильный – достоин спасенья!
Ни за что не расхнычемся мы,
Пусть ребёнок, старик и калека –
За стеною, скорбя,
Станет корчиться в страшных мученьях.
Никогда не решатся они
Нам подбросить мясца чумового –
Не для них, слабаков,
До подобной додуматься мысли.
Но, боюсь, наши дни –
Всё равно сочтены, право слово:
Наш характер таков –
Как бы сами – себя не загрызли…
Словно в банке паучья семья,
Что всегда пожирает друг друга –
Это свойственно нам:
Нас Фортуна стегает по крупам,
Коль под хвост попадает шлея,
Мы несём, кто со зла, кто – с испугу,
Так, что тошно чертям –
Мы ведь шли к своим целям по трупам…
* * *
ПЕРЕД БАЛОМ
Запылали в каминах дрова,
Жар волнами исходит оттуда.
От угара болит голова,
Или это, пожалуй, простуда…
Это барину – бал-карнавал,
А меня, разбудив до рассвета,
Камердинер совсем загонял:
То – внеси, или вынеси – это…
Чтобы в дровах недостатка не знать,
Чтоб свечей в канделябрах хватило –
Потому: развлекается знать,
А за нею – и правда, и сила.
То прохладно – подбавь огоньку,
То окошко открой, если душно…
И немало разов на веку
«Исправляли» меня на конюшне.
Хоть неграмотен – сильно учён:
Плетью, розгами да батогами…
Что же: ждать до скончанья времён,
Чтобы враз поквитаться с врагами?
Скоро ноги отсель унесу,
Если что – я парнишка таковский –
Я слыхал, в Кистенёвском лесу
Колобродит с ватажкой Дубровский…
* * *
НЕ УСПЕЛИ!
Не успели, вот и не успели,
Пропустили свой коронный миг.
И над иорданскою купелью
Прозвенел младенца звонкий крик.
Не успели. Расступились воды,
Камни зарыдали, вопия.
Через незатейливые годы
Проползла дорогою змея.
Не успели. Хоть весьма спешили
И распять, и сжечь, и запороть
Крепкую, цветущую и в силе,
Молодую яростную плоть.
Из груди, простреленной навылет,
К небу вырывается душа.
А палач опять верёвку мылит,
И топорик точит не спеша…
* * *
КУПИЛИСЬ…
Мы черпаем носом и бортом,
Мы режем волну попёрек,
Забыты и богом, и чёртом
На стыке торговых дорог.
Обычно спокойный, сегодня
Под нами бурлит океан,
Фортуна, проклятая сводня –
Мы поздно раскрыли обман.
Купились в портовой таверне,
За ломаный грош продались,
И рвёмся мы к звёздам из терний,
Цепляясь за жалкую жизнь.
Несчитаны долгие мили,
Морской взбушевался дракон…
Последнюю мачту срубили –
Приказ капитана – закон.
Уже не гадаем, не чаем,
Что кто-то услышит вдали
Гортанные выкрики чаек,
Увидит клочочек земли…
* * *
ПРОИСХОЖДЕНИЕ
«Как же дрались мы – до смертного стона,
Жаль – не убили меня до сих пор!
К милой землице припала с поклоном,
Как пережить мне подобный позор?
Всех мужиков потоптали татары,
Бабы с детишками жались в углу…
Это ужаснее божеской кары:
Приторочили верёвкой к седлу!
Как ни брыкалась – татарин с ухваткой,
Ловко мне руки назад заломил –
Страшный, немытый, вонючий да гадкий…
Господи, свет мне отныне не мил!..
Выберу миг – убегу или даже…
Глотку себе перережу ножом!
Я и не знаю, что может быть гаже –
Жить с этим иродом в доме одном?..
Как же мне солнышко ясно светило,
Как же под ноги стелилась трава!..
Вот оно, солнышко – разве не мило?
Разве не так же мягка мурава?
Бог с ним, что нехристь, что лик узкоглазый,
Говор нерусский да хищный оскал –
Он же меня не ударил ни разу,
Только похлопал – видать, приласкал.
Ишь, улыбается, машет рукою,
Мяса кусок из котла достаёт,
Ноги накрыл мне верблюжьей кошмою –
Как поглядишь – не такой уж урод…»
Так вот свой гнев поменяла на милость
Пра-пра-пра-пра-пра-пра… бабка моя…
И в результате на свет появились
Предки мои, а за ними – и я…
* * *
ПЕСНЯ ХАРОНА
Оно мне надо? С каждого – обол,
Да изо рта у мёртвого – противно.
Но я гребу бессмысленно, как вол,
Хоть и настроен крайне негативно.
К чему? Что за вопрос? Да – ко всему:
Река мутна, покойники – угрюмы…
Хоть песню б кто завёл, да ни к чему –
Видать, заели горестные думы.
И что им горевать – ведь знают все,
Что смертны – годом позже, часом ране –
Фортуна крутит всех на колесе,
И как там в чём – а в смерти – не обманет!
Могли бы к этой мысли много раз
За жизнь свою привыкнуть и смириться!
Один бы спел, другой – завёл рассказ –
А им бы всё рыдать, стенать и злиться.
Туда-сюда мечусь из века в век –
Знай, утешаю: всё, мол в божьей руце…
Не понимает глупый человек:
Чужой тоской могу и захлебнуться!
* * *
РАСПЯТАЯ
Больно пробитым рукам и ногам,
Много больнее разбитому сердцу…
Стих, наконец, оглушающий гам,
Шлющий проклятие мне, иноверцу.
Залиты кровью глаза – не могу
Видеть того, что творится в округе,
Вижу лишь тех, в отдалённом кругу,
Жмущихся тесно друг к другу в испуге.
Я же добро всему миру несла,
Зла не желая ни правым, ни левым.
Нету грехов у простого посла –
Много грешней Орлеанская дева.
Хлеба и зрелищ желает толпа,
Зрелища многим дешевле даются:
Волей властителя, волей попа –
Не совершить никаких революций.
И у меня – нулевой результат:
Горше всего – откровенно и честно –
Мне осознанье напрасности трат.
Я не святая и я не воскресну…
* * *
ПИЩЕВАЯ ЦЕПЬ
Мы речь обрели и ещё, так сказать,
Умение мыслить абстрактно.
Но то, что взамен довелось утерять,
Уже не воротишь обратно.
Мы голы и слабы, зубов и когтей
Лишились в процессе отбора,
Но – разумом – создали столько затей,
Похлеще вселенского мора.
Нарушив естественный, точный отбор,
Маячим на линии фола.
И наша судьба с незапамятных пор
Вершится рукой произвола.
Мы заняли место в цепи пищевой –
На самом верху – не по праву.
Поэтому вечный союз мировой
Народам земли – не по нраву.
* * *
ПИРАТЫ!..
В порядке всё: рангоут и шпангоуты,
Надстройки судовые, паруса…
И ветер нужных галсов, нету повода
За что-нибудь пенять на небеса.
Идём вперёд, команда – сверхнадёжная –
Случайных да приблудных – никого.
И всё же настроение тревожное,
Не у меня – у всех, до одного.
Возможно, это облако белёсое?
По курсу справа, кажется, растёт.
Не надо приставать ко мне с вопросами –
Ответов у меня – наперечёт.
Ведь не земная твердь – стихия зыбкая –
Под нашим килем – верь ей иль не верь…
И скалится дурацкою улыбкою –
Нельзя – во избежание потерь.
Не обмануло сердце – чёрной точкою,
По курсу слева – судно вдалеке…
Вот так оно: решились – одиночкою,
Без каравана, дескать, налегке…
А если что – одни – крутись, как можется:
Обычаи жестоки, нрав суров…
Так вот он, тайный повод, чтоб тревожиться:
Чей флаг, не разобрать – друзей, врагов?...
Встречаться – нет особого желания,
Плыви себе, пожалуйста, всех благ!
Но вижу – сокращают расстояние –
Ну, так и есть: на мачте – чёрный флаг…
* * *
ПОБЕДА
Я вчера победил на арене быка,
И не первого в трудной карьере.
Я-то знаю, что значат и боль, и тоска –
Быть распятым на жёстком барьере…
И копытом под рёбра – знакомый удар,
И лицом по песку – не в новинку.
А сегодня меня кружит пьяный угар,
И петляет у моря тропинка.
Я с утра возвратил все былые долги,
Не зовя, не жалея, не плача…
Что над морем туман, и не видно ни зги –
Это очень большая удача.
Над белёсой и пенной прибрежной волной
Распласталась огромная птица
И гортанно кричит, повторяя за мной:
Ты же знал – это может случиться!..
Завлекает пологая линия дна,
А вода холодна и приятна.
Обезболила рану крутая волна,
Не давая вернуться обратно.
А на пляже следы заплывают песком…
Это море – как выход и крайность.
Я убит был – вчера, на арене, быком –
То, что умер сегодня – случайность.
* * *
НА ПЛАВУ
Жарит Солнце – бессменно на вахте,
Ожидая восхода Луны.
Это лучше, чем в угольной шахте:
Хоть обвалы-то нам не страшны.
И валы – не обещаны, вроде…
Но идём-то, не зная, куда,
И не рады хорошей погоде,
Ибо скисли еда и вода.
Ночью звёзды не кажут дорогу –
Горсть брильянтов на чёрной тафте…
Мы взывали и к чёрту, и к богу,
Да молитвы творили не те.
Кем-то спутаны цели и карты,
И разжижены ромом мозги.
И цепляясь за перты и ванты,
Наш «смотрящий» не видит ни зги.
Стрелка компаса мечется в круге,
И кидается с веста на ост.
Разуверились люди друг в друге –
Это значит, пора на погост…
Не доходят сигналы и вести,
Погружается звук в синеву…
Ну, да крысы – пока что на месте –
Это значит, что мы на плаву.
* * *
ЗА БУЙКИ
А у берега вода – замутнённая,
Проскочить её скорей – дело верное.
Здесь оплата, как и прежде – подённая,
Да и радости дают – кружкой мерною.
Не расщедрятся вовек, не расслабятся,
А заборы – всё сплошные – положено,
Не какая-нибудь там сетка «рабица»,
Так и ходишь меж заборов – стреножена.
Но зато – на глубине – всё до донышка,
Не загажено оно, не заплёвано,
Лишь буйки на якорях – цепи в звёнышках,
Словно с берегом вода окольцована.
Я б хотела за буйки – да не велено:
Там не далее до дна, чем до берега…
Там, наверно, глубина не измерена –
У спасателей – скандал и истерика…
* * *
ВПЕРЁД!
Проложен курс – и много чудных стран
Готово встретить судно и команду…
Но не всегда умеет капитан
Держать в руках разнузданную банду.
А иногда, как раз, абориген
Встречает так, что впору удавиться…
Да и у нас не каждый – Поль Гоген,
Мы – жертвы неоправданных амбиций.
Не миновали бури и шторма
Невзрачную посудину со стажем,
И ходовая рубка, и корма –
Уже давно не в лучшем виде, скажем…
Скрипит досками судно, но вперёд
Идём, зажав в зубах обрывки стонов...
Быть может, всё же дело не дойдёт
У нас – до открывания кингстонов.
* * *
ГРЕЦИЯ-2
Я тебе расскажу пару-тройку прелестных историй
О чудесной стране, что прекраснее всех на планете…
Свежий ветер приносит дыхание тёплого моря,
С ароматами трав сочетая в волшебном букете.
Прижимаюсь спиной к заскорузлому телу оливы,
И касаются лба оперённые листьями ветки,
Только в этой стране можно быть бесконечно счастливым,
А в местах остальных, к сожаленью, недолго и редко.
Там среди островов так теплы и прозрачны проливы,
Над руинами марево жаркими струями вьётся,
Там обычные женщины часто настолько красивы,
Что и боги сдержать не умели порою эмоций.
Ты настройся на лад – и послышатся ритмы сиртаки,
И в легчайших туниках по кругу задвижутся тени,
И в слезах прибежит Пенелопа на берег Итаки,
Чтоб у пенной волны опуститься опять на колени…
* * *
ОТ ГОРЯ…
Как ни бейся, но рано иль поздно случится:
Напоследок глотну подогретой водицы.
Осознаю, как члены мои ослабели…
И придут за душой – за обещанной данью,
И поймают её – на последнем дыханьи.
Как, почти на излёте, осколок шрапнели…
А потом, как положено в мире треклятом,
Будет что-то выискивать врач-патанатом
В столь бездушно-бесстыдно разложенном теле.
Он раздвинет края и груди, и брюшины,
И плечами пожмёт, не увидев причины.
(А чего они там обнаружить хотели?)
Распластает и взвесит, почти, как на рынке,
То, что тело хранило в своей сердцевинке…
(Раз, пожалуй, тридцатый – на этой неделе.)
Продолжая процесс, он рукою неробкой
Лихо спилит мою черепную коробку
И пройдёт по домам, что уже опустели…
В духе времени, мельком подумав о Боге.
Но и там не отыщет больших патологий,
Даже с помощью лоботомической дрели…
И запишет (а что же ему оставалось?),
Что причина кончины – банальная старость –
Мы, по жизни, до срока – весьма устарели…
