ОДИН ИЗ ВЕЛИКОГО МНОЖЕСТВА
(Стихи о моём городе) ВЕЧЕР
Вычурность линий, изгибы ограды, Троицкий мост и металл парапета… У Петроградской – свои силуэты – Тысячу раз проходила, наверно, Не утешает убранство фасадов… ПОБЕДИТЕЛЬ
Казалось, город весь пронизан был Мы посмотрели Крепость и Мечеть, Ты был меня на десять лет взрослей, Кому в угоду и кому назло – Скользя из запредельной высоты, "ОНЕГИНСКОЙ" СТРОФОЙ
Понятно – нужен выход к морю. Вот лето Севера – красиво: А петербуржская зима – ПРОГУЛКА
Домов и переулков очертанья – Вода канала тёмная парила, И Храм Христа-Спасителя громадой А Вечного Огня живое пламя Мы шли в другую сторону от дома, Пред нами распахнулась Петроградка… НАЗВАНИЕ
На задний план, вернув названье города. И главное – уже не имя Ленина, В чём ритмика и музыка волшебная, Возможно, буква «а» в конце названия, И суженое, трудное решение, Оценка – кто-то скажет: субъективная, НА МОСТУ
Мне дороже любых самых громких и ярких наград Заводская окраина давних тридцатых годов Я стою у перил и не в силах поднять головы ХОТЯ Б РАЗОК…
И пусть откроются парижи и берлины – Его дожди, столь многоразово воспеты. Когда битком набившись в тесные трамваи, Когда ходили без опаски на прогулки, ЛЕТО НАХЛЫНУЛО
Вспыхнула зелень на ветках со скоростью взрыва, Серою стала Нева и под каплями ливня В кущах сирени зелёное – скрыто лиловым, Похолодало, смеркается – белые ночи
Бить по земле, по траве, по кустам и по крышам, Кисти сирени намокли и клонятся низко, Из-под навеса, признаться, глядеть веселее Треснуло небо по швам от сверкающих бликов, Не огорчает изменчивость нашей погоды, ПОВТОРЕНЬЕ
Увидеть, как Нева своё теченье И будет завтра! Надо верить, надо, Ещё прошу – совсем-совсем немного, ВОПЛОЩЕНИЕ
И душа моя волнуется Ненадолго возвращённого Суть, казалось, нереальную Словно символы бессмертия – САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
В ткань кварталов вписанные храмы, Город красоты и эпатажа, И, как прежде, трётся у окраин, Корень всех дворцов и монументов – Числимый рабочею скотиной, ИСААКИЕВСКАЯ ПЛОЩАДЬ
Окружённая коринфской колоннадой, Между парой медно-бронзовых кумиров,
Переулки, немного безликие, И под дождика тонкими струями, ГОРОД НА ФОНЕ ТЕБЯ
На стрелке, на её пологом спуске, У Кронверкского узкого протока, На Троицком – где преклонить колено, На Марсовом, давно уж не потешном, Вот и теперь – едва глаза закрою – ФАСАДОВ И РЕЛЬЕФОВ КРАСОТА
Не без издержек, ну, да где без них – Изысканный и строгий силуэт, Ненастоящей крепости изыск, Контрастами богаты города – СОЗЕРЦАНЬЕ
А потому, что с этого проспекта, Была мне не смешна моя походка, Любовь, тоска – лишь отблесками страсти СЕРЫЙ ЦВЕТ
Нудно, словно выпившая бром, И свинцовый плавится припой И в глазах скукоженных людей – Яркие рекламные огни НА ПЕТРОГРАДСКОЙ
А, заблудившись – залюбуется С той, островной архитектурою, Что Достоевским подытожено И даже новые вкрапления СТИХ ГОРОДУ
И приглашает так же, непоспешно, Расположился в дельте, прежде топкой, Наверняка, варяжским хладнокровьем Я ПОКАЖЕ ТЕБЕ…
Начнём с того, что выйдем на канал. Оставим за спиною суету, Ты не Онегин, в Летний Сад тебя Под ветром тем – листва шумит в саду, А во дворе, я правду говорю, По Троицкому пышному мосту – Не уверяй, что помнишь, что года – * * * У ВОКЗАЛА
Красивая и новая брусчатка, Решёточки затейливая вязь, Огрызок кукурузного початка, Собаки, мусор, мартовская грязь…
Окрестности Балтийского вокзала, Подземный пешеходный переход И, в вихре перестроечного бала, Под рынок переделанный завод…
Весенняя погода, ветер, тучи Просвет перекрывают голубой… И всё-таки мой город – самый лучший, До чёртиков, до боли дорогой!.. * * * ПЕРЕИМЕНОВАНИЯ
Большая Морская и Малая – ближе к Неве… Я море люблю, и названия эти исконны. Но вот что никак не вместится в моей голове: Что Герцен и Гоголь обижены столь незаконно.
Привыкнуть к названиям прежним – сумела в момент: Историю города знаю и классиков книги… Больней – со страной совершившийся эксперимент, В её социальной политике мощные сдвиги.
Названия? Что ж, пахнет розою – роза, зови Что розой её, что не розой – ей всё безразлично… Настояна жизнь на людской драгоценной крови, И всякая боль – отзывается собственной, личной!.. * * * КАТОК
На Дворцовой уже разбирают остатки катка, В основании той, знаменитой, воспетой колонны. И печального ангела древко сжимает рука, Осеняя крестом чьей-то кровью "залитые троны".
Тучи с севера мрачно идут вдоль Невы на залив И клубятся, меняя цвета – от белёсого в чёрный. И склоняется ангел, задумчив, суров, молчалив, Словно город и я – примирившийся, но непокорный. * * * АРХИТЕКТУРА
С "необщим выражением" лица, Старинные, чуть вычурные здания Несут печать создателя, творца – Синонимом восторга созидания.
Барочные верхушки колоннад, Балясины причудливых балкончиков, А цветом – то в опал, а то в гранат, С избытком маскаронов и фестончиков.
Расстались с вами, данью простоты С лихвою рассчитавшись за количество. Районов "спальных" сходные черты Вкусил простой народ – его величество…
А "милый дом" – из символа тепла – Внезапно стал стандартным " местом жительства", Когда архитектура умерла, Всё завещав "жилищному строительству". * * * "ГРАЖДАНЕ…"
Люди, худые и в теле, Под ноги смотрят бесстрастно: "Граждане, при артобстреле…" Где же сегодня опасно?
Улица, рынок, кафешка… Взрывы, и взрывы, и взрывы… Люди – разменные пешки – Пьют иностранное пиво.
Вот, дождались: секонд-хэндом Кто-то фарцует законно. Ждать ли тебе хэппи-энда, Город пятимиллионный? * * * МАСКАРАД
Меняет мой город лики, Как сонм карнавальных масок. Мы слепнем в пути – калики: Теряется яркость красок,
Теряется чёткость линий – Остались мишени в тире. А кто-то – удел актиний Избрал в этом бурном мире.
Где город – пестреет рифом, Где мрут и растут кораллы… Гиенам его и грифам Досталось уже немало.
А город – меняет лики, Лицо под личиной пряча. На глади свинцовой блики – Нева нам сулит удачу.
Контрастом зимы и лета, Фасадов, дворов укромных. Не скрыть городских секретов Среди площадей огромных.
Свиданий и встреч случайных, Скопившихся лет за триста, И "новых голландий" тайны Откроются для туристов… * * * ОДИН ИЗ ВЕЛИКОГО МНОЖЕСТВА
Исчёркан Невою и Невками, Каналами, Охтою, Пряжкою… Рекламной забит однодневкою, Придавлен гранитами тяжкими.
Мой город, с рождения суженый, Великими зодчими ряженый, Ветрами навеки простуженный, Загаженный и принаряженный…
Контрасты с годами всё явственней – И блеска его, и убожества. Он в "метрике" вписан, как в "дарственной" – Один из великого множества. * * * ДУШНО…
Город, суетный и людный, Отдаётся в руки "налу". Каждый день почти что – судный. Вдоль Фонтанки и канала
Бродят сонечки, дуняши, Родионов полон город… Здесь фасад – свежо окрашен, Там подъезд – карман распорот…
Достоевского углами – Ощетинены кварталы, А навязчивой рекламе – На фасадах – места мало.
Расчертили на квадраты Небо синее – растяжки: Влево – вправо – всё за плату! Душно-душно, тяжко-тяжко! * * * БАР
Красивый домик в стиле классицизма: Пилястры в ряд, и цвета сочетанье. А в нём – возник оплот капитализма: Кафе и бар – и громкое названье.
Здесь можно утолить и глад, и жажду, Дороги – в "Рим" ведут зимой и летом. И вспомнит нынче, видимо, не каждый, Что это – помещенье туалета!
Здесь раньше можно было помочиться – И очень характерно, что – бесплатно. А к нынешней цене – не подступиться: Ни внутрь принять, ни выпустить обратно.
И целый мир предстал глазам поэта Подобием кафе – из туалета… * * * ЖИЗНЬ
Подземных путешествий благодать Нам дарит чудо метрополитена! Не знаю, как сумею передать, Но город для меня, как будто сцена.
Где без антрактов – жизнь – за актом акт, Со сменой жанров, лиц и декораций, Даёт спектакли сотни лет подряд – И всё никак не хочет приедаться.
И андеграунд поезда метро – Не для меня. Желаю реализма, Чтоб изменяли всполохи ветров Оконных стёкол каверзные призмы.
А по метро гуляют сквозняки – Не ветер, нет. Там мрак, и нет полёта… Им пользоваться, стало быть, с руки, Лишь по пути с работы, на работу. * * * ХРОНОЛОГИЯ
Как будто по наклонной велотрека, Автобусом влекомая душа, Из новостроек нынешнего века В двадцатый век въезжает не спеша.
Из девяностых – путь к семидесятым, С убожеством коробочек жилых, И сталинских "визитов" адресаты, Гордясь собой, вплывают в этот стих.
Окраин девятнадцатого века, С увядшим блеском пригородных дач, Вовсю коснулись руки человека, Решая бездну целей и задач.
И как венец восторга созерцанья, Как повод для бряцанья наших лир, Предстанут исторические зданья, Известные "на весь крещёный мир". * * * СЕРЕБРИСТЫЕ ЕЛИ
Они украшают собой Фасады из крупных панелей. С судьбою немыслимый бой Ведут серебристые ели.
Не свежестью дышат лесной – Сгоревшего топлива смрадом. Зато они рядом со мной, С рождения самого – рядом!
Назвать серебристым их цвет Способен, ну, разве, дальтоник, Но острых вершин силуэт Бодрит, словно кофе и тоник.
А после грибного дождя Свежеет их бурая хвоя. И близко к ветвям подойдя, Подышишь смолою лесною. * * * ВЕСНА
Весна, разогнав облака, занимается делом, Расправил проспект серых зданий согбенные плечи, В надежде, что свет застарелые раны залечит, Что выгонит хворь из колодцев дворов плесневелых.
Но тучи лежат, затаившись, в окрестных угодьях, И могут в момент подобраться к центральным районам. Опрыснут водой дождевой чуть ожившие кроны И лепту внесут в ежегодный процесс половодья.
И вмиг потемнели дома, отсырев штукатуркой, И смотрят растерянно влажными стёклами окон, А каждый прохожий спешит завернуться, как в кокон, В любой дождевик и попрятаться шустро и юрко
В подъезд, под балкон, или просто в какие-то щели, И там затаиться и ждать с нетерпеньем просвета, Подобно тому, как в окрестностях города, где-то, Укроется путник под кроной сосны или ели…
А выглянет солнце, и снова мой город поверит Посулам весны, что – до осени – будут правдивы. И станет особенно ярким, живым и красивым, И вновь разыграет одну из волшебных мистерий. * * * РАЗЪЕЗЖАЯ
Было время: улицу Разъезжую Исходила вдоль и поперёк. Там теперь бываю много реже я – Недосуг и даже невдомёк,
Что витрины, стены и строения, Те, что уцелели с давних пор, Детские лелеют настроения, Ничего не ставя мне в укор.
Добрые, как бабушки и дедушки, Всё прощая юности внучат, Словно дорогие мои те дружки – О былом – пронзительно молчат.
И среди годов цивилизации, Мусора огромных ворохов, Сохраняют от канализации Строчки незатейливых стихов.
И щемит в груди под снежной замятью, У Пяти простуженных углов, Всё от той, такой надёжной, памяти – С тихим звуком выстраданных слов. * * * АРКА НОВОЙ ГОЛЛАНДИИ
Под странную загадочную арку, По зелени воды случалось мне Заплыть, возможно, в качестве подарка, И то – в каком-нибудь счастливом сне.
Тот, вечно остающийся загадкой, Таинственный, запретный островок, Томит меня волнующе и сладко, И тайною наскучить мне не смог.
Отрезанный изгибами каналов От суеты кварталов городских, Меняясь ненавязчиво и мало, Старинный дух вливает в новый стих.
Пресытившись похлёбкой перестройки, Надеюсь, до времён не доживу, Когда, осовремененный и бойкий, Он предо мной предстанет наяву. * * * В ЭТИХ УЛОЧКАХ…
Я пришла окунуться в безлюдие улиц глухих, Городской ностальгией хочу от души насладиться, Потому, что сама я, и мой новорожденный стих, Далеки, и весьма, от претензий любых и амбиций.
В этих улочках бывших окраин тридцатых годов Наименее ярко сегодняшних дней проявленье, Так приятно вкрапленье уютных зелёных садов, Что реалии дня для меня не имеют значенья.
И, наверное, прав был Уэллс, сочиняя свою Для скачков временных необычную чудо-машину: Словно сбросив года, я на улочке старой стою, И с Невы ветерок ненавязчиво трогает спину.
Ненадёжна машина – не слишком отлажен мотор – Нестабильны мои прошловечные странные грёзы… А платочек бумажный – сквозняк отобрал, словно вор, Я глотаю такие горячие горькие слёзы… * * * БЕЛАЯ НОЧЬ
Жаль, что я так никогда не узнала Грамоты нотной… Сколько ночей я зазря прозевала, Сонью дремотной.
Белых ночей моего Ленинграда И Петербурга. Всё мне казались ужасной преградой Вьюги да пурги…
Те, что мерещились мне в тополиной Замяти летней. И не предвиделось той, лебединой, Ночи последней…
Дома, конечно же, дремлется лучше – Полночью скорой. Но освещает негаснущий лучик Купол собора.
Веришь подарку полярного лета, Хочешь – не хочешь. Ох, и обманчиво радуют светом Белые ночи. * * * "СТАЛИНСКИЕ" ДОМА
Монументальность "сталинских" домов, Эпоху пережившая добротность, Манит меня в простор своих дворов, В сиреневую томную дремотность.
Старушек умудрённых голоса, Что, кажется, припомнят и Гапона… Легла вокруг заводов полоса Красивого зелёного района.
На улицах – царит новейший век, Рекламно-соблазнительный и яркий. А во дворах снижают свой разбег, Смиряя гонор, даже иномарки.
И "сталинские" старые дворы, Мне этим странным свойством дорогие, Кладут смиренно времени дары У ног моей саднящей ностальгии. * * * ОКРАИНЫ
Он очень многолик, мой Ленинград: И центр, что принаряжен и надраен, Как будто собираясь на парад. И тихий праздник Питерских окраин,
Где так природа ластится с утра, И воздух, не пропитанный бензином, Ещё доносят свежие ветра, И тётеньки спешат по магазинам.
Изюминки, возможно, лишены И схожи с сотней всяческих предместий, На фоне дозревающей весны – Особенно не бедствуют без лести.
И в свете белой ночи – хороши, Не стиснуты домами и просторны, Гордятся широтой своей души, И нравом петербургско-непокорным. * * * КРЕСТОВОЗДВИЖЕНСКАЯ ЦЕРКОВЬ Пересекает Лиговку родную Обводный незатейливый канал… Когда-то роль свою, непроходную, Район в судьбе девчоночьей сыграл.
На бойком суетливом перекрёстке, Пред Церковью Воздвиженья Креста, Я бегала почти ещё подростком, Мне открывалась мира красота
В кипении явлений и событий. И памятен с тех пор – до этих пор, Как символ первых жизненных открытий, Тот шумный перекрёсток и Собор
С ракетой бело-жёлтой колокольни. Не как воцерковление моё – Как романтичный символ. Сердцу больно, И душу отпускает забытьё,
Когда из обновлённого квартала Вдруг возникает памятью живой: У колокольни – сквер, где я мечтала – Под ветром, с непокрытой головой… * * *
|