I. Место в истории

Под системным (структурным) кризисом понимается процесс, состояние, фаза исторического развития определенной общности (национальной, региональной, мировой), взятой в совокупности и взаимодействии всех своих структур (экономических, социальных, политических, культурных) и институтов. Кризис данных структур как системы. Этот (10-15-20-летний) период разрушения и преобразования определенной общественной системы знает два главных варианта “решения” своих проблем. Либо полное разрушение существовавшего порядка вещей (“социальная и политическая революция”), либо его преобразование в новую систему структур на прежней формационной (по общему правилу — капиталистической) основе.

Глубинными факторами, порождающими структурные кризисы, выступают: сопротивление исторического материала; блокирование эволюционных процессов наиболее инерционными структурами и субъектами системы, в наименьшей мере способными и “готовыми” принять и ассимилировать объективные сдвиги и императивы исторического процесса.

Вместе с тем, выражая дискретность развития капитализма, эта фаза “творческого разрушения” (Й. Шумпетер) в значительной мере обеспечивает живучесть капиталистической формации; выступает как метод преодоления ее противоречий и передачи — в процессе внутриформационного перехода — “ДНК” капиталистического способа производства[26]...

Ареал системных кризисов XIX (XVIII?) — ХХ веков конституировали отдельные страны (Великобритания); регионы, объединяющие страны относительно схожей исторической судьбы и уровня развития (Запад, Периферийная Европа, Латинская Америка), и мировая капиталистическая система, развитие и кризис которой были обусловлены соответствующими процессами в центре системы (Западная Европа ® “большой Запад”), и становились обуславливающими для остальных регионов системы (“периферии”).

Общепризнанная связь между системными кризисами — и “длинными волнами” кондратьевских циклов, процессами технологической инновации — объясняет широкий консенсус по проблеме исторической последовательности и хронологии структурных кризисов на Западе (и в рамках Системы). Это:

· кризис 1830 — 40-х годов, завершивший первый кондратьевский цикл;

· кризис 1880 — 90-х, разделивший благополучные викторианские десятилетия — и годы “Belle époque”; открывший путь “циклу стали, олигополий и борьбы за мировое господство”;

· кризис 1930 — 40-х гг., завершивший третий кондратьевский цикл и заложивший основы системы “массового производства” и Welfare State, государственного регулирования и биполярного мира, Форда и Кейнса, нефти и автомобиля...;

· и, наконец, тот разворачивающийся в последние десятилетия ХХ века кризис, который на наших глазах покончил с “капитализмом середины ХХ века”, утвердил технико-экономические основы нового, “микропроцессорно-информационного”, сетевого и глобализованного капитализма, — но оказался (пока) не в состоянии создать соответствующую социально-институционную подсистему. О нем и пойдет речь ниже.

 

II. Анатомия системного кризиса (СК)

 

На данный момент концепцией, наиболее полно и убедительно объясняющей механизм СК, мне представляется та, которая изложена в работах К. Перес и Кр. Фримена[27] (и знакома российскому читателю в изложении и интерпретации С.Ю. Глазьева[28]).

Данная, неомарксистская по своей методологии концепция трактует структурные кризисы как процессы (фазы), через которые осуществляется — и демаркируется — переход от одной системы капиталистических структур к другой. Каждая из этих систем (назовем их условно субформациями) характеризуется, согласно К. Перес, уникальной матрицей (“способ роста”), которой соответствуют все уровни и структуры системы — до культуры, идеологии, моды и международных отношений включительно. В национальном, региональном (Центр системы) и глобальном масштабах...

 

Обусловливающим же ядром каждого из “способов роста” (субформации) и процессом, определяющим цикл его развития, является инновационная смена технологий, а точнее — эволюция господствующей технико-экономической парадигмы (ТЭП). Именно она определяет оптимальную экономическую практику и специфический — в рамках каждой субформации — “ здравый смысл ”, которые интегрируют, “приводят к общему знаменателю” все элементы и блоки матрицы и системы.

В свою очередь каждая из ТЭП прошлого и настоящего “основывается” на определенном “ ключевом факторе ” — на том продукте, товаре и т. д., резкое изменение цены которого (удешевление) способно воздействовать на все остальные структуры ТЭП, на всю систему цен в рамках “матрицы” и через этот сдвиг — определяет эволюцию последней[29].

Динамика кризиса рисуется следующим образом:

а) Отдельные элементы будущей ТЭП возникают глубоко в рамках предшествующей системы структур, как производные и подчиненные. Но по мере угасания технико-инновационных возможностей, быстрого экономического роста, роста (сохранения) нормы прибыли в рамках господствующей парадигмы “N”- и растущей наглядности преимуществ (прибыльность, качественность инноваций) новых отраслей и технологий кривая развития ТЭП (а затем и системы) “N” искривляется — и переламывается. Наступают годы (десятилетия) все менее мирного сосуществования нисходящей ветви старой парадигмы и восходящей — к господству — ветви развития новой ТЭП (“N+1”). Это и есть стадия перехода, в начале своем не носящая кризисного характера. Пока процесс изменений развертывается в основном в сфере производства (и управления), кризис представляется “ненужным”: рыночные механизмы саморегулирования, перетекания капитала, экономической ассимиляции, присущие капиталистическому развитию, “в принципе” способны направить последнее в эволюционное русло, плавно выводящее к качественному сдвигу (полная смена ТЭП и субформации).

б) Решающим фактором кризиса выступает режим взаимодействия (или — точнее — несоответствия) между экономическими структурами с их стремительным и в значительной мере спонтанным развитием — и социально-институциональными (политическими, психологическими, частично-культурными) структурами господствующей субформации. Последние отражают условия и императивы прежних фаз “способа роста”, периода его складывания. Их развитие (теперь мы можем добавить: “к несчастью — и к счастью”[30]) обладает иной логикой, лишено спонтанности, не “объединено” факторами, подобными “прибыльности”; выражает различные интересы разных социальных групп и политических институтов — и отличается несравненно большей инерционностью (“угроза разорения” здесь не висит и не “подгоняет”). Ситуация в данных сферах, все еще тяготеющих к целостности “N” + инерция — в сознании — прежних успехов в сфере экономической и образуют “механизм торможения”, главный фактор перерыва эволюции. Производственно-экономическое развитие, устремившееся по руслу ТЭП “N+1” и уже по сути определяемое ею, не находит соответствующей (новой) общественной среды. В этих условиях новый способ роста (“N+1”) не кристаллизуется, а инволюция прежнего на определенном этапе перехода и принимает форму структурного кризиса. Одним из атрибутов последнего становится осознание ситуации (критической) обществом: падение консенсуса, рост напряженности на всех уровнях общественных структур, элементы институционного кризиса, кризис гегемонии. В ходе этой борьбы, сопровождаемой экономическими неурядицами всякого рода, и происходит “выбор” того варианта, который в наибольшей мере отвечает длительным (стратегическим?) потребностям уже сложившейся новой парадигмы.

Об особенностях нынешнего системного кризиса речь пойдет ниже.