Конец и начало

 

Понятия «начало» и «конец» сродни близнецам. В истории конец од­ной эпохи означает начало другой, конец одного правления – начало другого и т.д. Другими словами, «Король умер, да здравст­вует король!» Однако отнюдь не всегда перемены в развитии обще­ства, столь легко и своевременно, как традиционная смена правите­лей, воспринимались со­временниками. «Республика умерла, да здравствует Империя!» - кто из римлян в середине I в. до нашей эры, или Рождества Христова, мог без риска для своей жизни такое вос­кликнуть? Или даже в середине сле­дующего, уже, казалось бы, им­перского столетия?

«Республика – мертвое тело» - без тени сомнения эти слова произ­нес великий диктатор Римской республики Юлий Цезарь. И, не­смотря на уверенность в своей правоте, был убит. Вскоре за ним, однако, сконча­лась и сама Республика. А Рим по-прежнему оставался самым активным и могущественным государством в обозримом тогда пространстве, Рим развивался и представил на суд истории новое политическое образова­ние – Римскую империю, просущество­вавшую четыре с половиной сто­летия.

Официальный переход Рима в новое качество осуществлялся долго и трудно, на протяжении почти двух столетий, а парадокс заключался в том, что Империя фактически уже существовала в рамках Республики, а Республика еще продолжала существовать в рамках Империи. Иначе, сознание римлян, столь долго ощущавших свое неоспоримое превос­ходство над другими народами, не сразу увидело и восприняло необхо­димость переосмыслить произошедшие трансформации во всех сферах окружавшей их жизни. А также пере­мены в них самих.

Какими же были эти перемены?

 

На вызов истории основанный 21 апреля 753 г. до н.э., или до Рожде­ства Христова, в результате слияния латинской и сабинской общин Рим дал свой собственный ответ. Римляне, создав в V в. до н.э. свою граж­данскую общину (civitas), распространили ее по всей территории Ита­лии, а затем и Средиземноморья. При этом они от­нюдь сознательно не стремились к созданию территориального государства, вбиравшего в себя покоренные народы. Их собственная civitas в IV-I вв. посредством заключения договоров и распростране­ния римских законов создала конфедерацию формально равных гражданских общин. Сохранение в них самоуправления и одновре­менная унификация римского права по­зволили римлянам не только оружием, но и законами объединить ог­ромную массу разноязыких народов. Стоит отметить, что во время войны на юге Италии ничто так не удивило знаменитого царя Эпира Пирра, как то, что даже после разгрома римской армии в 279 г. до н.э. ни один из римских граждан среди италиков не перешел на сторону по­бедителя. Греки еще не сталкивались с подобной готовностью побеж­денных оста­ваться побежденными, и во многих произведениях поздней греческой литературы есть мысль о том, что Рим каким-то образом су­мел пора­ботить как тело, так и ум народов, лишил их физической и ум­ствен­ной свободы.

Вместе с тем, в рамках всей Италии римская гражданская община являла собой яркий пример завоевательного типа развития античного полиса. Можно было предполагать, что, завоевав Аппенинский полу­остров, Рим завершил создание своего государства и мог успешно справляться с управлением италийской конфедерации при помощи раз­ветвленных магистратур. Но разросшаяся civitas не могла сохра­нять присущий любому общинному государству унитарный харак­тер. Граж­данские колонии из простых подразделений римской об­щины посте­пенно превращались в самостоятельные общины-респуб­лики; при этом параллельно шел процесс выравнивания статусов муниципиев и коло­ний за счет расширения прав граждан муници­пиев. В этой сложной си­туации комиции, т.е. народные собрания, превращались в орган, выра­жающий волю лишь незначительного меньшинства граждан. А боль­шинство полноправных квиритов, не имея физической возможности прибывать в Рим для голосования, лишались возможности влиять на внешнюю и на внутреннюю поли­тику своего государства. В результате, утрачивая активную и посто­янную поддержку своих граждан, римский полис стал невидимо разрушаться изнутри.

Тем временем, государство продолжало неуклонно увеличиваться за счет территорий за пределами Италии. Завоевание Великой Гре­ции, Си­цилии, Сардинии, Корсики, удачно завершенные войны в Иллирии, Галлии, Испании и особенно войны против Карфагена – три Пуниче­ских войны (264-241, 218-201, 149-146) – стоили Риму очень дорого, но и многое дали, изменив тем самым саму его суть.

 

Во-первых, к середине II в. до н.э. Рим стал мировой Средиземно­морской державой. Эта держава строилась сначала по принципу зави­симых государств и общин с одним городом-гегемоном – Римом; дру­гими словами, являлась гегемонистской симмархией (объедине­нием). Но затем римляне осознали необходимость формирования провинци­альной системы. Система эта складывалась стихийно, никаких общих законодательных установлений на сей счет не суще­ствовало. Каждая новая провинция организовывалась по особому закону командующего армией, который завоевал эту территорию. Затем из Рима туда направ­лялся наместник в ранге проконсула, пропретора или проквестора. Как правило, им являлся бывший маги­страт, т.е. должностное лицо Респуб­лики. В специальном эдикте наместник провозглашал основные прин­ципы своего правления, которыми намеревался руководствоваться, и располагал всей полно­той военной, судебной и гражданской власти, не неся никакой ответ­ственности до окончания срока (обычно таковым был один год) своих полномочий. Безусловно, долго так продолжаться не могло.

К середине II в. до н.э. Республика располагала девятью провин­циями, и все они рассматривались как «поместья римского народа» вне Италии. Часть земли выделялась в пользу римских колонистов, а мест­ные общины должны были платить налог в пользу Рима, чаще всего 1/10 доходов. На провинциях также лежало тяжелое бремя обеспечения римских войск, содержания наместников и их штата. Налоги римляне обычно отдавали на откуп представителям богатого и предприимчивого сословия всадников. А те, внеся в казну первона­чальный взнос, затем собирали с населения значительно большие, чем полагалось, суммы. Провинциалы роптали, испытывая сильные притеснения и поборы со стороны отдельных лиц, но законы всегда стояли на стороне римлян. Не случайно же в Риме ходило высказы­вание относительно некоторых на­местников: «Приехал в богатую провинцию бедным человеком и уехал из бедной провинции бога­тым».

Более того, прямыми следствиями такого управления стали возвы­шение наместников и нередко вполне обоснованные претензии наибо­лее популярных и талантливых из них в армии и римском народе на власть и влияние в самом Риме. Бурным цветом также расцветала кор­рупция на местах и в центре. Традиционные органы власти Римской республики, создававшиеся для античной граждан­ской общины, оказа­лись неспособными нормально функционировать в новых условиях и, по сути, лишались реальной власти, создавая тем самым предпосылки для усиления влияния отдельных лиц, опирав­шихся на новые, непод­контрольные civitas силы – профессиональную армию и провинции.

В этих условиях требовался новый способ управления безмерно рас­ширившимся государством, к которому больше подходило назва­ние Римская держава, но которое по-прежнему считалось граждан­ской об­щиной, и поэтому оно само, отнюдь не безболезненно, стало надстраи­вать надполисные органы власти. Этот процесс наиболее ак­тивно про­ходил в рамках пяти диктатур I в. до н.э. – одной Суллы и четырех – Це­заря). Реальное распространение в этом же столетии римского граждан­ства на всех италиков (т.е. жителей Аппенинского полуострова) – непо­зволительное для сохранения полисной струк­туры увеличение числа граждан – привело к переходу практически всех функций народного со­брания к Сенату.

С одной стороны, последнее обстоятельство облегчало переход к системе единовластия в управлении Римом, а с другой – создавало предпосылки для сопротивления сенаторов, не желавших впоследст­вии терять свои власть и привилегии. В любом случае, для римских полити­ков I в. до н.э. была характерна, в противоположность класси­ческому полису, ориентация на некоторое подобие эллинистического управле­ния обществом, в котором бы гармонично объединялись полисные и надполисные органы власти. Гегемонистская симмархия Римской рес­публики оказалась государственной формой, подгото­вившей почву для создания в Средиземноморье новой, имперской го­сударственности.

 

Во-вторых, одним из основных следствий римских завоеваний стало утверждение рабовладельческого способа производства в классической форме. То был, пожалуй, один из очень немногих исторических приме­ров классического рабовладения, когда массовые притоки рабов на фоне не прекращавшихся войн постоянно возрас­тали, а эти люди, приравнен­ные почти к скоту, стали активно исполь­зоваться во всех сферах жизни, занимая места свободных, и значи­тельно увеличили прибавочный про­дукт. Столетиями римлянам доставались исключительно богатые «люд­ские» трофеи. В первой Пунической войне римские войска взяли 75 000 пленных, а во второй – 30 000 только в одном городе Таренте. За пять­десят лет, с 200 по 150 гг. до н.э., сделавших Рим средиземноморской державой, из эллинистического мира было выведено, по оценкам спе­циалистов, около 250 000 пленных – исключительно большое число для антич­ной эпохи.

Дело дошло до того, что количество рабов превысило количество свободных людей, и практически каждый, даже небогатый гражда­нин мог за довольно низкую цену приобрести себе рабочую силу. Надо ска­зать, рабы отличались от римских граждан только отсутст­вием тоги, ко­торую не имели права носить, и поэтому не бросались в глаза на улицах. Они посещали, несмотря на запрет, общественные бани, форумы, амфи­театры и цирки. Один сенатор как-то предложил снабдить рабов специ­альной одеждой для отличия их от свободных, и его предложение было признано сомнительным с точки зрения общественной безопасности. В таком случае рабы бы поняли, сколько их в Риме, и Сенат пришел к единому мнению: «Тогда они увидят, насколько немногочисленны мы».

Более того, в результате войн в Рим хлынули массы золота, се­ребра и других материальных ценностей. Дело дошло до того, что римские гра­ждане были вообще освобождены от налогов. Интенсив­ный ввоз в Ита­лию разрушал полисную автаркию, создавая при этом ситуацию, когда импорт значительно превышал экспорт. Избыток денег, рабство, ввоз продуктов питания усиливали диспропорцию между верхушкой рим­ского общества и обыкновенными гражданами.

Так узкие рамки civitas уже никак не соответствовали новым мас­штабам экономики, она перестала быть замкнутым, самообеспечиваю­щимся организмом, а потенциал включенных в державу провинций не­измеримо превышал ее экономические, воен­ные и людские ресурсы. Разрушалась монолитность гражданского коллектива – основы полиса: появились очень богатые и очень бед­ные люди, а средний слой, состо­явший из мелких и средних земле­дельцев, неуклонно сокращался и, со­ответственно, падала его соци­альная роль. Сельскую местность Италии изнурял бич ростовщиче­ства, многочисленные семьи, в течение веков сидевшие вокруг род­ного очага, вынуждены были искать приключений на больших доро­гах Италии и всего тогдашнего мира. Древнее италий­ское земледелие приходило в упадок, и вместе с ним медленно погру­жалась в океан прошлого федеративная Италия осков, умбров, латинов, этрусков, сабинов, галлов – Италия союзных городов, латинских коло­ний и римских муниципий.

Вследствие бурного развития рабовладения изменился весь облик римской цивилизации, ее социальная структура и политическая жизнь, появились новые городские и экономические центры, а вслед­ствие «ос­вободившихся» рук и мозгов, а также знакомства римлян с достиже­ниями других народов, расцвела культура. При этом римляне осознанно стали содействовать созданию единой античной культуры средиземно­морского мира. То была позитивная сторона историче­ского процесса – развитие шло вперед. Вместе с тем, изменявшиеся экономические, со­циальные и политические условия разрушали мир традиционных для Рима духовных ценностей, и это имело следст­вием глубокий кризис общественного и индивидуального сознания.

Основой системы ценностей римлян в период расцвета Респуб­лики были римский народ, свобода народа, долг служить всеми силами Риму на любом месте, в любой роли. Эта система не требо­вала санкции лич­ного суждения и оставляла очень мало простора личной инициативе. Но расцвет римской культуры во II-I вв. до н.э., во многом связанный с проникновением достижений других народов, прежде всего греков, творчество Андроника, Невия, Энния, Плавта, Пакувия, Цецилия, рас­пространение философского стоицизма подго­тавливали умы римлян к восприятию новых идей. Таковыми идеями были индивидуализм, тор­говый дух, мировое господство и космопо­литизм. В литературе и искус­стве особое внимание уделялось от­дельной личности, психологии лю­дей со всем многообразием их характеров и статусов. Умственная куль­тура стала последней и страшной силой жестокой трансформации ста­рого римского обще­ства.

Дополняло все эти процессы падение нравов римлян и общая эман­сипация личности от государства. Простота нравов уменьша­лась, тра­диционная семейная дисциплина колебалась, домашний суд созывался все реже и реже, сыновья делались все более независи­мыми от отцов, а жены – от мужей, знать стала пренебрегать своими обязанностями по отношению к средним слоям, поддерживать соци­альное равновесие в обществе. Стало обычным явлением пренебре­жение к традиционной религии, в том числе и столь важной для римлян обрядовой стороне. На этом фоне все большую популярность приобретают греческие и восточ­ные культы, непрерывно рос интерес к «тайным наукам» - астрологии, мистике, магии. У римлян появи­лась тяга к роскоши и удовольствиям, вызвавшая рост потребностей и расходов на жизнь. Специфический вид роскоши выражался частью в содержании ради простого бахвальства ненужных рабов, а частью – в разбазаривании рабочей силы, прежде всего посредством доведен­ного до абсурда разделения труда, ибо самые ничтожные обязанно­сти возлагались на рабов. Тяга к удовольствиям стимулировалась знакомством с бытовой культурой Греции и Азии. Изысканность стола, оргии и распутство стали повсеместным явлением, и это на фоне уменьшения доходов большинства собственников земли – тех же римских граждан!

Последние же, разорившись, попадали в трущобы Вечного города, а там подавляющая часть из них пополняла ряды люмпенов, завися­щих от милостей власть имущих. Panem et circenses – «хлеба и зре­лищ» - требо­вал римский плебс, и мужи, стоявшие у власти и желав­шие власти, пре­доставляли народу то, чего он хотел. Аппетит, как известно, приходит во время еды, и поэтому число всякого рода дорогостоящих обществен­ных развлечений постоянно возрастало. Увы, в Риме развращались не только верхи, но и низы! Собственно, само по себе резкое деление гра­жданского общества на «верхи» и «низы» свидетельствовало о глубокой трансформации античного образа жизни в целом.

Таким образом, самым значительным результатом римских завое­ваний, определившим весь последующий ход истории Рима, явился кри­зис Римской республики. Этот кризис, по сути, был кризи­сом античного полиса, катализатором и наиболее ярким проявлением которого в об­ласти политики явились гражданские войны I в. до н.э.

 

Всего через тринадцать лет после того, как в огне страшного пожа­рища погиб самый опаснейший соперник Рима – Карфаген (146 г. до н.э.), в самом Риме разбушевалось пламя гражданских раздоров. Рим­ский философ Сенека был наиболее близок к истинной причине такого развития ситуации, усматривая ее в том, что римское государ­ство, до­бившись, казалось бы, всего, к чему оно стремилось, не выдержало тя­жести собственной мощи. Точнее, не вынесла тяжести римская civitas.

Первые видимые симптомы грядущих потрясений стали ощу­щаться на состоянии армии, которая начала терпеть одну неудачу за другой. Вспыхнувшее в 138 г. до н.э. на острове Сицилия восстание рабов пере­росло в настоящую войну, в которой прославленные рим­ские войска це­лых четыре года терпели поражения, а рабы даже сумели создать собст­венное государство. Лучшие из римлян, заду­мавшись о причинах ос­лабления армии, пришли к выводу, что оно связано с ослаблением слоя средних и мелких земледельцев, состав­лявших основу римского опол­чения. Лидер развернувшегося в 133 г. до н.э. в Риме аграрного движе­ния Тиберий Гракх очень вырази­тельно обрисовал ситуацию: «И дикие звери имеют в Италии логова и норы, куда они могут прятаться, а люди, которые сражаются и умирают за Италию, не владеют в ней ничем, кроме воздуха и света… Полководцы обманывают солдат, когда на по­лях сражений призывают их защищать от врагов гробницы и храмы. Ведь у множе­ства римлян нет ни отчего алтаря, ни гробниц предков, а они сража­ются и умирают за чужую роскошь… Их называют влады­ками мира, а они не имеют и клочка земли».

Тиберий, а затем и через 10 лет и его брат Гай в борьбе за передел излишков земли сложили свои головы, а аграрный закон 111 г. до н.э. закрепил принцип частной собственности на землю, что было шагом на пути к разрушению античного земледелия. Гракхи разбудили римское общество, которое раскололось на две части – сторонников партии по­пуляров, прежде всего народных трибунов, опиравшихся на комиции (народное собрание), и оптиматов, имевших опору в ари­стократическом Сенате. А спустя несколько лет, в 107 г. до н.э., выдающийся полково­дец и политический деятель Гай Марий начал осуществлять военную реформу, превратившую в итоге римскую армию в профессиональную и сделавшую ее вполне самостоятельной политической силой и опорой сильного человека.

В литературе до сих пор существует расхожая точка зрения, со­гласно которой после реформ Мария римская армия превращается в особую общественно-корпоративную систему, оторванную от граж­дан­ского общества и абсолютно чуждую античным ценностям. Со­гласно этой логике, армия, четче осознавая свои политические инте­ресы и бу­дучи лучше организованной, нежели остальная часть рим­ских граждан, энергично борется с Республикой и превращается в главную опору Им­перии.

Это выглядит слишком просто. Действительно, легионы послед­него века Республики состояли преимущественно из низов римских граждан, экономически истощенных и отстраненных от участия в политике. Де­монстративное невнимание Сената к нуждам армии, прежде всего, от­сутствие государственного механизма пенсионного вознаграждения ве­теранов, породило кризис доверия к самому глав­ному органу Респуб­лики. Однако едва ли армия думала выступать против существующей системы организации власти в целом. Она хотела найти в ней свое ме­сто, и не находила его. Согласно общему мнению античных авторов, солдаты и ветераны чувствовали себя обособленными от остального общества, но, тем не менее, свои требования к республике выражали в категориях античной граждан­ской политической культуры.

Каким же образом они делали это? Как и остальные римские граж­дане, свои отношения с Сенатом солдаты рассматривали как взаимоот­ношения патрона и клиентов. И если Сенат оказывался неблагодарным патроном, то солдаты искали взаимопонимания у своих полководцев, которые стремились превратить легионы в свою личную клиентелу. Тем не менее, армия не подчинялась полководцам бездумно. Как покажет дальнейшая история, собираясь на сходки в соответствии с республи­канскими традициями, воины иногда выну­ждали своих лидеров подчи­няться их воле в интересах «спасения Отечества». Но это будет гораздо позже.

А ныне, с началом нового века Рим продолжал страдать от восста­ний рабов (самым крупным из них было восстание фракийца-гладиатора Спартака 74-71 гг. до н.э.), предательства союзников и более всего от соперничества воинственных полководцев, постоянно враждовавших между собой. Долгие военные походы приводили к тому, что солдаты чаще стали повиноваться не абстрактной идее государства, пусть вели­кого, но с постоянно меняющейся и неста­бильной, не могущей их обес­печить, властью, а своему полководцу, который вел их в бой и которому они доверяли свою жизнь.

Переломным событием кризиса Римской республики стала Со­юзни­ческая война (91-88 гг. до н.э.), поводом к которой послужило отклоне­ние Сенатом выдвинутого народным трибуном Марком Ливием Друзом предложения о предоставлении италийским союзни­кам Рима граждан­ских прав. Последние считали, что имеют все основания претендовать на римское гражданство, ибо своим вели­чием Рим был обязан прежде всего их храбрости. В ходе этой войны политические столкновения в Риме впервые сменились войной на­стоящих регулярных армий, которая велась на больших территориях. Главным ее результатом стало полити­ческое поражение Рима, хотя ему и удалось в конечном счете одержать военную победу. В резуль­тате предоставления прав гражданства итали­кам Рим формально перестал существовать как civitas. Союзные об­щины превратились в сохранившие самоуправление равноправные го­рода-муниципии, входившие в единое государство. Союзными орга­нами власти стали Сенат (Совет пятисот), два консула и десять прето­ров.

 

Первым же римским полководцем, который взял столицу с помо­щью римских войск и использовал силу в своих политических намере­ниях, был оптимат Луций Корнелий Сулла, победивший популяра Ма­рия и его сторонников в гражданской войне 80-х гг. Последняя битва этой войны состоялась у Коллинских ворот Рима 1 ноября 82 г. до н.э. За ней последовала диктатура самого победителя. В отличие от осталь­ных четырех диктатур этого столетия, диктатура Суллы была жесткой, сопровождалась массовыми проскрипциями, произволом, что позволяет сравнивать его с тираном. Общее число проскрибированных, т.е. людей, подлежавших уничтожению, при нем достигло 5 тысяч. Вообще ни один римский автор не дает поло­жительной оценки деятельности Суллы. Его пренебрежение мора­лью, его пять браков, жестокий и циничный юмор, демонстративная поза счастливца и многое другое свидетельствуют о том, что он сам с презрением относился к традиционным римским идеа­лам, которые стремился воплотить в своем законодательстве. Сулла со­хранял полисную систему ценностей (наряду с диктатором продолжали функционировать комиции, Сенат и большинство магистратур), дей­ст­вуя отнюдь не полисными методами и защищая ее с помощью не по­лисных сил. Его социальная политика была направлена на возна­гражде­ние тех сил, которые привели его к власти. Более 120 тысяч ветеранов диктатора в результате массовых конфискаций получили землю в Ита­лии, многие командиры его легионов стали сенаторами и магистратами.

Фактически Сулла вел себя, как монарх, и только тяжелая бо­лезнь, предположительно проказа, которую он подхватил на Востоке в войне с понтийским царем Митридатом Евпатором, заставила его сложить с себя полномочия диктатора в 79 г. до н.э. В следующем году он скон­чался. Так или иначе, но этот диктатор заложил в Риме основы силовой политической культуры. Но, если смотреть глубже, Сулла лишь вос­пользовался ситуацией, ибо упадок политической системы является главной причиной военного переворота.

Сулла скончался, но установленный им режим продолжал сущест­вовать, правда, в более мягком варианте и в постоянной борьбе с популярами, еще довольно долго. Восстание в Италии под руково­дством консула 78 г. до н.э. Марка Эмилия Лепида и затем война в Испании 78-72 гг. до н.э., развязанная сподвижником Гая Мария Квинтом Серторием, показали как то, что Сулла отнюдь не разрешил проблемы стремительного развития Римской державы, так и несо­вершенство провинциального управления. Победитель Сертория блестящий военачальник Гней Помпей улучшил управление Испа­нией, в которой многие общины и племена признали его своим па­троном и покровителем.

Восстание рабов под предводительством фракийца Спартака, заме­чательного человека и талантливого военачальника, достоинства кото­рого признавали сами римляне, имело важные последствия для Рима. С одной стороны, после столь грандиозного поражения рабы лишились воли к дальнейшей борьбе за свободу. Но, с другой сто­роны, рабовла­дельцы стали предпочитать доморощенных рабов и применять к ним различные способы материального и морального поощрения, можно сказать, отчасти увидели в них людей. После восстания Спартака сис­тема классического рабства стала развиваться вглубь, чтобы уже скоро достичь высочайшей степени совершенства. И еще, на тот момент самое важное: восстание Спартака показало, что существующие политические механизмы плохо справляются с удержанием рабов в повиновении даже на территории Италии. По­этому два победителя Спартака, два полити­ческих соперника, два популярных полководца Марк Красс и Гней Пом­пей, побыв консу­лами Республики 70 г. до н.э., в ссорах между собой и в борьбе с Сенатом стали претендовать на влияние в Риме. Неудавшийся заго­вор одного из соратников Суллы Луция Сергия Катилины в 62-63 гг. до н.э., в котором переплелись глубокое неудовлетворение различ­ных слоев населения ситуацией в Риме и честолюбивые цели не­большой группы знатных заговорщиков, только накалил обстановку. Вот тогда-то и появился на политической арене Гай Юлий Цезарь.

Итак, подведем итоги, которые можно свести к ответу на один во­прос: могла ли Римская республика, переживая описанный нами в об­щих чертах кризис, трансформироваться и выжить? Согласно влиятель­ному политику, возглавившему борьбу с заговором Кати­лины, известнейшему адвокату и оратору того времени Марку Тул­лию Цицерону – могла. И, как покажут дальнейшие события, Цице­рон всеми своими силами, в неравной политической борьбе, отстаи­вал это убеждение. Но в то же самое время он с горечью жаловался на аб­сентеизм в комициях и говорил о законах, которые были при­няты очень небольшим количеством граждан, не имевших даже права голоса. Ведь в конце Республики, когда народные собрания становились все более бурными и нередко кончались резней, люди умеренные и благоразум­ные стали их чуждаться.

Более убедительным все же представляется ответ «нет». Империя уже начала фактически функционировать в рамках Республики. Импер­скими были внешняя политика и масштабы государства, им­перскими становились экономика и социальная структура, а самые популярные лица в Республике – ее честолюбивые полководцы – носили титулы им­ператоров. Оставался только традиционный для истории вопрос о вла­сти, которая юридически еще находилась в руках civitas. При этом по­следняя не трансформировалась в Империю в пылу политической борьбы и гражданских войн, а просто вынуж­дена была уступать власть сильным лицам и позволять им надстраи­вать свои, надполисные власт­ные структуры. Кстати, римская civitas продолжала существовать и в эпоху принципата, т.е. той формы Империи, о которой будет идти речь в следующих разделах. Но это ничуть не мешало Империи быть Импе­рией, а не чем-либо иным.

II