Цезарь Август

На склоне дня с наступлением первой ночи после смерти Цезаря из одного из скромных римских домов отправился в дальний путь надеж­ный вольноотпущенник. Племянница Цезаря Атия послала его с пись­мом к своему сыну от первого брака Гаю Октавию. Этот 19-летний юноша являлся ближайшим родственником убитого: может, и ему гро­зила смертельная опасность? Дорога к Октавию далека, ведет за Адриа­тическое море, в город Аполлония на побережье Эпира, и письмо по­пало в руки адресата дней через десять. Сколько событий случилось за это время, и сколько дум передумал этот непростой молодой человек! Особенно когда узнал, что по завещанию Цезаря он усыновлен им и имеет право на три четверти имущества покой­ного диктатора. Родство с Цезарем сыграло решающую роль в жизни Гая Октавия, ныне Окта­виана (при усыновлении в Риме к имени прилагался суффикс «ан», ука­зывавший на то, что этот человек перешел в другой род).

Родился он в Риме 23 сентября 63 г до н.э. в консульство Марка Туллия Цицерона и Гая Антония Гибриды в старинной плебейской се­мье Октавиев, принадлежащей к сословию всадников. Ранняя потеря отца, первым из рода вошедшим в Сенат, ставшим претором и затем наместником Македонии, способствовала усиленному воздей­ствию на него в детстве и ранней юности со стороны матери. Он был хорошо воспитан и, более того, Атия следила за поведением сына даже тогда, когда он достиг совершеннолетия (это было в 15 лет) и официально на­дел на Форуме мужскую тогу. Поэтому Гай Октавий был вынужден вести и привык к трезвому и воздержанному образу жизни, соответст­вовавшему его слабому от природы здоровью, а с другой, подобное сдерживание естественных юношеских порывов могло способствовать его скрытности и несдержанности в некоторых отношениях уже в зре­лом возрасте.

Не имевший законных сыновей и потерявший единственную дочь, Цезарь от души радовался рождению своего внучатого племян­ника, время от времени следил за его взрослением и обнаружил с виду в ре­бенке отнюдь недетскую сообразительность. Желая сделать из него мужчину, диктатор взял его с собой в Испанию на войну с сыновьями Помпея, а затем послал в Аполлонию Иллирийскую для подготовки по­хода против даков и парфян. Никаких военных талан­тов трусоватый Гай Октавий тогда не проявил и никогда не проявит, зато он как никто дру­гой умел разбираться в людях и подбирать себе соратников и едино­мышленников, на чьих военных успехах ему удалось снискать себе славу. Одним из них стал его друг детства, выходец из незнатного рода Марк Випсаний Агриппа.

И не только. Его восхождению к вершине способствовали змеи­ная хитрость, полное бессердечие и беспримерное властолюбие. В отличие от Цезаря, он тщательно скрывал свое стремление к власти и внешне умел быть скромным, любезным и вкрадчивым. Ему помо­гали верить также изящное, можно сказать, даже хилое, телосложе­ние, красивое лицо и слабое здоровье.

Еще он был осторожен, как хищник, выслеживающий добычу. Узнав о смерти и завещании Цезаря, теперь уже Октавиан немед­ленно поки­нул Аполлонию. Однако, прибыв в Италию, не стал торо­питься в Рим. Его любимой греческой поговоркой была «Торопись медленно», что со­ответствует нашему «Тише едешь, дальше бу­дешь». Он хотел иметь точное представление о политической ситуа­ции, поскольку предвидел, с кем ему придется соперничать.

Ведь консул и ближайший соратник Цезаря Марк Антоний, в кото­ром многие увидели политического наследника диктатора, сумел дос­тичь временного примирения с убийцами и стал фактическим хозяином Рима, имея главного противника в лице Цицерона. Более того, все деньги Цезаря по желанию его вдовы Кальпурнии были перенесены в дом Антония. Тот, естественно, отнюдь не спешил с ними расставаться, и это сталкивало его с Октавианом, которого он всерьез и не восприни­мал.

 

Марк Антоний был примечательной личностью своего времени – не зря же царица Клеопатра после смерти Цезаря остановила выбор именно на нем, и не только в политических целях. Он обладал велико­лепной мужской внешностью, большой физической силой и бурным темпераментом. Плутарх так отзывался о нем: «Воины сразу полюбили Антония, который проводил с ними много времени, участ­вовал в их уп­ражнениях и делал им подарки в меру своих возможно­стей, зато многим другим людям он был ненавистен. По своей бес­печности он был невни­мателен к обиженным, выслушивая просите­лей, часто раздражался и пользовался позорной славой прелюбодея. Следует отметить, что власть Юлия Цезаря, которая, поскольку это зависело от него самого, ничем не напоминала тиранию, была опоро­чена по вине его друзей; больше всего злоупотреблений приходится, по-видимому, на долю Антония, обла­ченного наибольшими полно­мочиями…» Действительно, если Цезарь был снисходителен к своим врагам, то почему ему было не быть вдвойне снисходительным к друзьям?

Сразу оговоримся, что Антония нельзя воспринимать, как хоро­шего политика – ореол ближайшего сподвижника Цезаря помог ему возвы­ситься после смерти диктатора. Используя современный массо­вый слэнг, иногда очень точный, его можно было бы назвать шоуме­ном. Ко­нечно, любой умный политик устраивает ради поддержки народа раз­личные «шоу», но другое дело, является ли он активным их участником. Личные качества Антония обозначили его будущий проигрыш в схватке с Октавианом. Разве может быть ловким поли­тиком и умелым государ­ственным деятелем довольно простодушный и беспечный человек, не замечавший своих ошибок, расточительный пьяница и бабник, люби­тель буйно повеселиться на театральных представлениях, свадьбах шу­тов и мимических актеров? Он ни в чем не знал меры, и это его погу­било. Но не сразу.

Когда Октавиан обратился к нему с просьбой вернуть деньги Юлия Цезаря, Антоний высокомерно отнесся к неожиданному на­следнику и деньги не отдал, заявив, что финансовые дела покойного были весьма запутаны, и что тот завладел государственной казной и оставил ее пус­той. Более того, Антоний заставил Октавиана долго ждать приема у во­рот в Помпеевы сады, где тогда находился. Весь Рим должен был видеть и глубочайшее унижение Октавиана, и то, что он приходит к Антонию просителем. «Мальчишка» этого не забыл.

В этой ситуации Октавиан нашел поддержку у Цицерона, намере­вавшегося втереться в доверие и оказывать влияние на не­смышленыша-наследника, тем самым противодействуя власти Анто­ния и получая шанс вновь возвыситься и вновь, как когда-то, заправ­лять государст­венными делами. Со своей стороны, Октавиан лишь хотел воспользо­ваться влиянием Цицерона на Сенат – он просто провел старика. Через Сенат было официально проведено постанов­ление о признании его за­конным наследником Цезаря. Затем Окта­виан продал имевшуюся у него часть наследства Цезаря, а также не пожалел своих родовых имений и имущества для того, чтобы раздать деньги народу по завещанию покой­ного. Этим он сразу расположил к себе плебс, вызывая одновременно сочувствие и восхищение. Он мгновенно сделался из беспомощного мальчишки первым среди римлян, словно надев на шею талисман, за­щищавший его от могуще­ства и враждебности Антония.

Реакцией Антония на действия Октавиана летом 44 г. до н. э. стали аграрный закон о раздаче ветеранам Цезаря пустовавших и пригодных для обработки государственных земель, закон об обмене провинциями, согласно которому ему вместо Македонии после консульства предна­значалась Галлия, и закон, запрещавший установ­ление диктатуры и вне­сение подобных предложений. В ответ Окта­виан устроил зрелища в честь Венеры-Прародительницы, учрежден­ные самим Цезарем, и обви­нил Антония в том, что тот запретил выставить на них золотое кресло и венок в честь Цезаря. Эти зрелища приобрели характер вызывающей политической демонстрации. Борьба между двумя наследниками Цезаря еще более обострилась, когда в сентябре того же года Цицерон обрушил в Сенате против Антония свои речи – «Филиппики». Народ же в целом больше сочув­ствовал Октавиану, чему способствовали и память о Це­заре, и наде­жды, возлагаемые на этого красивого юношу, и отрицатель­ное отно­шение к вызывающему поведению Антония…

Видя ослабление своего влияния, Антоний удалился в Галлию, а вскоре Сенат под давлением Цицерона объявил его врагом Респуб­лики. Против Антония была направлена республиканская армия под командо­ванием консулов-цезарианцев Авла Гирция и Гая Вибия Пансы, а также Октавиана, облеченного знаками преторского отли­чия. В нескольких сражениях при Мутине в апреле 43 г. до н.э. Анто­ний был разбит и от­ступил в Нарбоннскую Галлию, где находился начальник конницы Це­заря Марк Лепид. Оба консула Римской рес­публики погибли, и Окта­виан, почти не принимая участия в военных действиях (Антоний впо­следствии писал, что его противник во время первого сражения бежал и явился только через два дня в позорней­шем для полководца виде – без плаща и без коня), в итоге оказался «победителем». В его руках теперь сосредоточилась реальная во­енно-административная власть и все вой­ска.

 

Поэтому не случайной была реакция Рима, точнее, Сената, на ре­зультаты Мутинской войны. Они были объявлены выдающейся победой прежде всего Сената, который не нашел ничего лучшего, как поддержи­вать убийц Цезаря – Брута и Кассия, назначенных намест­никами в Ма­кедонии и Сирии. Упорно распространялись слухи, что консулы Гирций и Панса были устранены с подачи Октавиана. В результате победителю была предоставлена лишь овация, а не три­умф, и вместо должности консула, к которой Октавиан так стре­мился, Сенат утвердил его в ранге сенатора-консуляра, имевшего право голосовать вместе с бывшими кон­сулами. А остроты Цицерона о том, что «юнца следует восхвалить, раз­украсить, поднять», отнюдь не способствовали взаимному согласию между ним и Октавианом.

Обиженный донельзя приемный сын Цезаря двинул свои войска против Сената и без труда занял Рим. Однако стать полным хозяином положения он еще не мог: ветераны Цезаря добивались переговоров между ним и Антонием, пользовавшимся влиянием в армии. Окта­виан согласился, к переговорам присоединился Марк Лепид со своей конни­цей, и в результате осенью 43 г. до н.э. образовался Второй триумвират «по устройству государства» сроком на пять лет. Скре­пить союз был призван политический брак Октавиана и Клодии, падчерицы Антония. Триумвиры присвоили себе чрезвычайные полномочия от издания зако­нов и верховного суда без права апелля­ции до права чеканить от своего имени монету. Они отменили амни­стию убийцам Цезаря и объявили проскрипции, которые по своим масштабам далеко превзошли суллан­ские. Все это делалось с опорой на имя Цезаря – но разве сам Цезарь поступал бы так? В списке проскрибированных по настоянию Антония и поддержавшего его Лепида, несмотря на вялое сопротивление Окта­виана, значилось имя Цицерона, который не успел убежать в Македо­нию к Бруту и пал одной из первых жертв репрессий 7 декабря 43 г. до н.э. Его голова и рука были доставлены Антонию, и триумвир долго держал их у себя на столе, а его жена Фульвия даже проколола некогда острый язык Цицерона булавкой. Охота за людьми шла по всей Италии. Как бы то ни было, проскрипции и всякого рода конфискации триум­виры в конечном счете использовали, чтобы собрать деньги для расче­тов с ветеранами.

Террор этого триумвирата надолго запомнился античному миру. Ок­тавиан заметно проигрывает Цезарю в сочинениях античных писателей. Плиний Старший даже спустя несколько десятилетий после 43 г. упре­кал Октавиана в соучастии в «триумвирате гнусней­ших граждан», о вы­званной проскрипциями ненависти к нему, хотя лидерство в триумви­рате принадлежало Антонию. А Плутарх выска­зался о триумвирах без обиняков: «Так они лишились от ярости и бешенства человеческого рассудка, или, лучше сказать, показали, что нет зверя более свирепого, чем человек со страстями, захвативший власть». Какую же конкретно роль все же играл во время проскрип­ций Октавиан? Об этом известно немного, ведь в триумвирате он был младшим и по возрасту, и по поло­жению. Светоний свидетельствует, что он, хотя поначалу противился коллегам и даже стремился пре­дотвратить проскрипции, после решения вопроса оказался самым жестоким и беспощадным к просителям. И даже по окончании тер­рора Октавиан настолько разошелся, что заявил в Сенате об оставле­нии за собой полной свободы действий. Угроза про­скрипций должна была висеть над обществом и в будущем.

Проскрипции заставили надолго умолкнуть всех уцелевших оппози­ционеров в Риме. Но вне столицы открылись три театра воен­ных дейст­вий: против сына Гнея Помпея Секста, в руках которого были флот и Сицилия; против бывшего легата Цезаря Квинта Ко­ринфиция в Африке; и, самое главное, против Брута и Кассия, опорой которых были Греция и Македония. Основной удар триумвиры направили против Брута и Кассия. Осенью 42 г до н. э. армия Анто­ния и Октавиана встретилась с войском республиканцев при Филип­пах. В двух тяжелых и кровопро­литных сражениях, в котором с обеих сторон участвовало около 200 000 человек, победа досталась триумвирам. Кассий погиб в сражении, Брут убил себя мечом сам, хотя есть мнение, что оба они покончили с собой. Фактически битва при Филиппах стала могилой аристократической рес­публики. Парал­лельно Лепид сумел утихомирить в Африке Квинта Ко­ринфиция.

Октавиан же воспользовался этой победой для новых кровавых рас­прав над противниками. Голову Брута он отправил в Рим, чтобы ее те­атрально бросили к статуе Цезаря. Впоследствии, подводя итоги своей жизни, Октавиан поставит себе в заслугу то, что он отомстил убийцам своего отца – изгнал их, предал суду и разгромил в сраже­ниях. Он видел свое прошлое в самом лучшем свете.

 

После разгрома противников триумвиры осуществили раздел про­винций. Антоний по собственному желанию получил богатый восток, Октавиан – запад, Лепиду досталась Африка. Италия номинально нахо­дилась под властью всех, но фактически оказалась под контро­лем Окта­виана. В восточных провинциях состоялась роковая встреча Антония с египетской царицей Клеопатрой, во многом определившая ход после­дующих событий и судьбу самого Антония. Правду сказать, эта встреча была неизбежной, ибо Антоний уже давно заглядывался на красавицу, когда она еще была любовью Цезаря, а та в создав­шейся ситуации, стремясь сохранить свою власть и влияние, была не против сблизиться с Антонием.

Они оба окунулись в море страстей и наслаждений, купаясь в волнах счастья, но устремляясь к своей погибели. Антоний позволил Клеопатре увезти себя в Александрию, где вел жизнь мальчишки-бездельника, за пустыми забавами растрачивая и проматывая самое дорогое для него – время. Кое-что он, правда, делал. Для начала он в 38 г до н.э. в Афинах после состязаний был провозглашен новым Дионисом и даже женился на богине Афине. Теперь «богу» было все позволено. Спустя год, не прерывая своего брака с Октавией, сестрой Октавиана, он, вопреки всем римским нормам и обычаям, женился на Клеопатре. Затем он отдал под ее власть огромные территории в Передней Азии и Малой Азии. Клео­патра была провозглашена цари­цей царей, ее сын от Цезаря Цезарион – царем царей, трем детям Ан­тония и Клеопатры также были обещаны значительные владения на востоке. То был вызов Риму потерявшего го­лову влюбленного бе­зумца, создававшего за счет Рима государство для своей жены и для себя.

 

Подобное поведение было на руку Октавиану, испытывавшему серь­езные трудности в Италии. Прежде всего, их создавал Секст Помпей, во власти которого было море, из-за чего Рим терзал голод. Рим уже зави­сел от поставок из провинций, в самой же Италии из-за междоусобных войн обработка земли значительно сократилась, а весь полученный про­дукт шел на прокорм войска – опору власти. Поэтому в Риме по ночам массы голодных безнаказанно занимались грабежом, а молва приписы­вала эти грабежи воинам, что осложняло положение триумвира. В такой ситуации авторитет и сила Секста Помпея, к которому бежали многие недовольные, возросли. Воз­можно, сын Помпея в это время смог бы ов­ладеть Италией, однако, подобно своему отцу, он не обладал должной решимостью и упустил подходящий момент.

Более того, в 41- 40 гг. до н.э. Октавиану пришлось вести войну с консулом Луцием Антонием, братом Марка Антония. Выступить про­тив Октавиана Луция Антония вдохновила жена брата Фульвия, которая отличалась огромной энергией и честолюбием. Не обладав­шие доста­точно силой, мятежники проиграли, Луций Антоний сдался на милость победителя, а Фульвия бежала и в скором времени скон­чалась. А Окта­виан проявил к побежденным жестокость, недостой­ную сына Цезаря. У Светония можно найти такие данные, что «…будто он отобрал из сдав­шихся триста человек всех сословий и в иды марта у алтаря божествен­ного Юлия Цезаря приказал перебить их, как жертвенный скот». Вместе с тем, Октавиан понимал, что он пока не может тягаться с Антонием, и поэтому всю вину за эту войну свалил на Фульвию.

Со своей стороны, Антоний охотно пошел на примирение, и именно тогда Октавиан выдал за него свою сестру с надеждой, что тот отвер­нется от Клеопатры. Но еще большие надежды Октавиан питал на то, что вместе они разобьют, наконец, Секста Помпея. Антоний же предпо­чел воевать против Парфянского царства, однако его поход 36 г. до н.э. оказался неудачным. Этого факта не смогли изменить и победные реля­ции, которые триумвир отослал в Рим. Разбить Секста Помпея, поки­нувшего Сицилию и вскоре погибшего на Востоке, Октавиану помог Лепид. Когда же последний попытался использовать эту победу для своего возвышения, Октавиан пресек эти намерения, лишил Лепида власти триумвира и отправил его доживать свой век в одно из отдален­ных от Рима поместий. Так уже к концу 36 г. до н.э. триумвират разва­лился. Октавиан и Антоний остались друг с другом один на один.

Хитрый Октавиан, вернувшись в Рим после разгрома Секста Помпея, объявил о конце гражданской войны, простил римским гражданам не­доимки по налогам и прекратил конфискацию земель­ной собственно­сти. Признаться, люди этого не ждали, и поэтому Октавиан внезапно стал опять популярным. Кроме того, он объявил о возвращении к преж­нему государственному устройству и как выра­зитель интересов народа получил пожизненную должность народ­ного трибуна.

Это были умелые ходы против Антония, поведение которого крайне раздражало римлян. Новый этап противостояния двух поли­тиков на­чался со взаимных обвинений, которые распространялись в широкой аудитории. Октавиан упрекал Антония в неверности, скан­дальности его жизни в Александрии, а Антоний отвечал, что Клео­патра фактически стала его женой раньше Октавии, и что сам Окта­виан похотлив в отно­шении женщин. Разошедшийся Антоний упре­кал Октавиана и в том, что он разорил Италию и без согласия Анто­ния сместил Лепида, требо­вал своей доли добычи, захваченной в Сицилии и новых земель для своих солдат. Октавиан же обвинял Антония в захвате Египта и требо­вал от него половины взятой на Востоке добычи.

Поначалу казалось, что ситуация складывается в пользу Антония. Консулами 32 г. до н.э. были избраны его приверженцы Гней Доми­ций Агенобарб и Гай Сосий. Антоний не замедлил заявить о своей готовно­сти сложить полномочия триумвира, если Октавиан сделает то же са­мое, а Сенат утвердит распоряжения Антония на Востоке. Это было равносильно объявлению войны. Консулы Антония под­держали, но сторонник Октавиана народный трибун Марк Ноний Бальб наложил на готовящийся законопроект вето.

В это время сам Октавиан в Риме отсутствовал. Зато на следую­щее заседание Сената он явился в окружении солдат и своих привер­женцев, дав почувствовать, за кем здесь сила. Сторонники Антония были выну­ждены покинуть Сенат, Рим и отправиться в Египет. Октавиан стал в Италии хозяином положения и решил начать войну.

 

Но не гражданскую, поскольку ее никто не хотел. Война была объ­явлена Сенатом Клеопатре за то, что она претендует на провин­ции, принадлежащие римскому народу. Антоний же был лишен власти три­умвира и консульства на последующий год. Но поскольку и полномочия Октавиана как триумвира истекли, ему по его приказу присягнули на верность Италия и западные провинции.

На первый взгляд, силы были неравны: у Октавиана было 250 судов под командованием Випсания Агриппы плюс небольшая спар­танская флотилия тирана Ев­рикла. Его пехота насчитывала 80 000 человек. Антоний располагал куда большим войском: 112 000 солдат и 500 кораблей, не считая транс­портных судов (из них 200 принадле­жали Клеопатре). Но моральный дух и дисциплина в армии Окта­виана были несравненно выше, к тому же солдаты Антония посто­янно переходили к противнику. Октавиан сумел показать Антония в крайне невыгодном для него свете как измен­ника римским идеалам и традициям.

Накануне знаменитой битвы флотов при мысе Акций (или Ак­циум) 2 сентября 31 г. до н э. Октавиан, выйдя из палатки, встретил погонщика и осла. Оказалось, что погонщика звали Евтих, что озна­чает «счастли­вый», а осла Никон - «победитель». Октавиан счел это хорошим пред­знаменованием, и не ошибся. Когда исход битвы еще был неясен, но возникла опасность, что флот Антония окажется запертым в бухте, ко­рабль Клеопатры неожиданно стал удаляться из зоны сражения. Анто­ний устремился за любимой, бросив и флот, и армию на произвол судьбы. Агриппа, воспользовавшись ситуацией, начал окружение. Лишившись командующего, флот Антония потер­пел поражение, а его армия перешла на сторону противника.

Победитель Октавиан стал единственным хозяином Римской дер­жавы. Быстрый успех несколько вскружил голову и этому бессердеч­ному гению, и поэтому к попавшим в его руки сенаторам-сторонникам Антония Октавиан отнесся в целом милостиво. Анто­ний, укрывшийся в Египте, был уже не опасен, тем более, что по пути в Александрию он чуть было не попал в плен к Евриклу. Тот, кстати, получил римское гражданство и сохранение своей тирании в Спарте и Кифере. А Анто­ний был сломлен и пребывал в состоянии апатии: он не мог понять, как Клеопатра могла бросить его одного в столь решающий момент, не из­менила ли она ему? Его слабая по­пытка собрать силы для сопротивле­ния сорвалась. Клеопатра же, прибыв в Александрию, объявила о своей и Антония победе, по­скольку опасалась волнений.

Затем последовала переписка между Клеопатрой и Антонием, с од­ной стороны, и Октавианом, с другой. Антоний просил победителя раз­решить ему жить в Афинах как частное лицо, а Октавиан требовал от Клеопатры полного подчинения и, мало того, убийства Антония. Пере­говоры ни к чему не привели, и в 30 г. армия Октавиана, пройдя Сирию и Палестину, оказалась у границ Египта. 1 августа того же года Анто­ний покончил с собой. Клеопатра была захвачена хитро­стью и пыталась соблазнить Октавиана, но тот не реагировал на ее прелести. Тогда, улу­чив момент, царица Египта так же, как и ее любовник, покончила с со­бой, но, согласно распространенному мнению, посредством укуса ядо­витой змеи, аспида, спрятанного на блюде под смоквами и листьями. Перед смертью она оставила письмо с просьбой похоронить ее рядом с Антонием. Уж очень ей не хотелось стать украшением римского три­умфа Октавиана в золотых цепях.

 

Решив погибнуть, стала бесстрашнее;

Везти к триумфу в Риме роскошному

Себя не даст ладьям либурнским пленницей,

- женщина не из низких!

 

Так размышлял римский поэт Гораций о смерти Клеопатры. Ей было тогда 39 лет, и она по-прежнему оставалась прекрасной.

Несмотря на досаду, победитель, когда узнал о смерти Клео­патры, был восхищен и исполнил ее просьбу лежать рядом с Анто­нием. Похо­роны ее были достойны последней представительницы великой дина­стии Птолемеев, династии, три века управлявшей Егип­том. Недалеко были похоронены и обе доверенные рабыни, приняв­шие яд вместе с Клеопатрой. Статуи Антония были сброшены с пьедесталов, а за то, чтобы та же участь не постигла и статуи Клео­патры, Октавиану запла­тили две тысячи талантов. Дети Антония и Клеопатры остались в живых и даже получили воспитание в Риме, но старший сын Антония и Фуль­вии, а также сын Клеопатры и Цезаря Цезарион были убиты.

Октавиан, правда, колебался, как поступить со своим сводным бра­том. В тон его истинному намерению стало лаконичное, но мно­гозначи­тельное изречение философа Арея: «Нет в многоцезарстве блага!». Арей не был оригинален, его слова были всего лишь паро­дией на известный стих Гомера: «нет в многовластии блага!» Паро­дией, чтобы Цезарь, сын Цезаря, понял. Его брат, настоящий сын Цезаря, должен уйти. Ибо су­ществует один Рим, одна держава, один Цезарь. Его имя становилось символом.

По иронии судьбы известие о смерти Антония пришло в Рим, когда консулом был Марк Туллий Цицерон, сын проскрибированного им зна­менитого оратора. С гибелью Антония закончился длившийся целое столетие период гражданских войн в истории Рима, а с завое­ванием Ок­тавианом Египта закончилась эпоха эллинизма.

 

В обширном государстве наступил внутренний мир, который нужен был всем, и, прежде всего, самому Октавиану, чтобы, будучи победите­лем, упрочить свою власть и создать государство, которое синтезиро­вало бы достижения предшествующих цивилизаций. Стра­тегию своей политики он, очевидно, уже продумал, дополнения к ней рождались спонтанно.

Приход Октавиана к единоличной власти не был для Рима неожи­данностью и уже, после всего пережитого, не мог вызвать серьезного сопротивления. Вместе с тем, трагический прецедент с Цезарем застав­лял победителя Антония проявлять исключительную осторож­ность. То был своеобразный психологический синдром, заставивший избрать наиболее верную тактику. Он, хилый и болезненный, плохо разбирав­шийся в военном деле, одолел всех своих соперников и мог рассчиты­вать на высшую власть. Ему было всего 33 года (Александр Македон­ский в этом возрасте умер), и он имел жизненный опыт, научивший его не верить никому и ничему, рассчитывать на себя самого, точнее, на свои ум и хитрость. Он не торопился, как Цезарь. «Поспешай мед­ленно!» - был его девиз по жизни.

Октавиан задержался в Египте, заставив немного поволноваться Сенат, но зато подчинив важную в экономическом отношении для Рима страну непосредственно себе. Он рассматривал себя здесь как прямой преемник Птолемеев, а непосредственное управление Егип­том было возложено на назначенного Октавианом префекта. Разграб­ления Алек­сандрии он не допустил, и даже построил близ нее город Никополь в ознаменование своей победы. В городе был достроен храм, ранее пред­назначавшийся для культа Антония, а теперь посвя­щенный обожеств­ленному Цезарю. И, конечно, Октавиан не мог не посетить гробницу Александра Македонского и возложить на нее венок.

После путешествия по Сирии, где его сопровождал иудейский царь Ирод, ставший его союзником, и Малой Азии в 29 г. до н.э. Октавиан вернулся в Рим. Там он отпраздновал пышный триумф, длившийся три дня. Затем, сложив с себя должность триумвира, он получил от Сената и комиций почетное звание императора. Это звание имело еще республи­канский смысл, но дальнейшая история превратила его в высший титул правителя во всем мире. Воспользо­вавшись получением цензорских полномочий, он провел чистку Сената, удалил из него своих противни­ков, в результате чего в Се­нате осталось 600 человек. В списке Сената его имя значилось пер­вым (princeps senatus), и означало его первое по­ложение среди всех граждан Рима. Оно стало фундаментальным звеном в создававшемся им сложном оформлении его верховной власти и дало название всей политической системе – принципат.

Чтобы проверить наверняка свой авторитет и свою возможность властвовать, Октавиан придумал очень ловкий ход. 13 января 27 г. до н.э. он заявил об отказе от своих чрезвычайных полномочий, мол, его здоровье пошатнулось и он желает уйти в частную жизнь. При этом он торжественно заявил о восстановлении старой республики. Эта комедия никого не смогла обмануть (все еще помнили его про­скрипции и отно­шение к побежденным соперникам), да и в Сенате после чистки засе­дали в большинстве его сторонники. Правда, его ближайшие друзья, Марк Випсаний Агриппа и считавшийся потом­ком этрусских царей бо­гач Гай Цильний Меценат, согласно Диону Кассию, дали ему разные советы, как поступить. Если Агриппа выступил за отказ от единовла­стия, то Меценат, наоборот, рассудил, что благоразумное единоличное правление вместе с лучшими людьми, исключающее свободу волеизъ­явления «черни», - самое для него лучшее. Монархические настроения последнего были по душе Октавиану; Меценат вообще оказывал на него значительное влияние вплоть до конца своей жизни. Говорят, что одна­жды, когда власти­тель Рима один за другим выносил смертные приго­воры, он послал ему записку: «Перестань, палач!» И Октавиан остано­вил заседание суда. Впрочем, это представляется легендой, поскольку сам Меценат нажил большую часть своего состояния на проскрипциях, а Окта­виана подобными выражениями можно было только разозлить.

Ожидания Октавиана полностью оправдались: присутствовавшие на заседании буквально со слезами на глазах стали умолять его остаться и не покидать их в столь трудное для государства время. Некоторое время он для приличия сопротивлялся, но, в конце концов, «уступил» мольбам и согласился остаться у власти, скромно попро­сив себе дополнительных полномочий. Отчасти сразу, отчасти с течением времени он получил звания и привилегии, фактически наделявшие его верховной властью.

По сути, Октавиану удалось решить очень сложную политиче­скую задачу переходного периода: сохранив все республиканские институты, он коренным образом изменил их сущность, получил всю полноту вла­сти, не провозгласив себя царем, основал новые учреж­дения, развитие которых совершенствовало созданную им систему. Фактически он за­ложил основы монархии, хотя и имевшей еще республиканскую внеш­ность.

Таким образом, гражданские смуты, в которые был вовлечен Рим после смерти Цезаря, не только не разрушили его дело, но, напротив, упрочили его.

В январе 27 г до н.э. Сенат присвоил Октавиану почетное имя Ав­густ (augustus – возвеличенный богами, священный), придавшее его власти сакральный характер. Кроме того, это имя происходит от глагола augere – умножать, увеличивать. Так оно и было: Октавиан все оставил на месте, но имел большую власть, чем любой другой, и обладал ни с кем не сравнимым почетом. С этого времени любой повелитель Рима именовался Император Цезарь Август. И несколько столетий спустя на необъятных просторах Римской империи ее простые подданные в боль­шинстве своем не знали родового имени своего императора, для них он всегда был Цезарь Август.

 

Какими же полномочиями был наделен Октавиан? Синонимом высшей власти был титул принцепса, позволявший первым высказы­ваться в Сенате по любому вопросу и первым голосовать. Титул импе­ратора, который он получал 21 раз, помимо традиционного командова­ния армией давал право объявлять войну и заключать мир, содержать собственную гвардию, право высшего уголовного и граж­данского суда, а также право толкования законов. В соединении с проконсульской вла­стью империум давал власть над провинциями. С 19 г. до н.э. Октавиан получил пожизненные знаки консульского достоинства и 16 раз изби­рался консулом. Он имел пожизненную трибунскую власть, которая не только давала ему право вето и зако­нодательную инициативу, но и оп­ределяла его положение как главы и вождя плебса.

Именно в это время было сформулировано положение, согласно которому римский народ перенес свою власть и величие на импера­тора, и поэтому нарушение верности ему столь же тяжкое преступле­ние, каким было бы оскорбле­ние величия римского народа, т.е. измена родине. Заменив собой рим­ский народ, Август и последую­щие императоры унаследовали и право римлян на верховную собст­венность на провинциальные земли и право контроля за италийскими земельными владениями. Примечательно, что в 24 г. до н.э. Октавиан был решением Сената освобожден от ограниче­ний, налагаемых законами.

Кроме того, с 12 г. до н.э. он носил титул верховного понтифика, что позволяло ему осуществлять контроль над религиозным культом. Иногда он брал на себя и временные функции по проведению ценза и обеспечению Рима продовольствием. В довершение всего во 2 г. до н.э. Август получил титул отца отечества, давший ему «отцовскую» власть над Римом и римлянами. До него этот титул принадлежал только Цице­рону после раскрытия заговора Катилины и Цезарю после битвы при Мунде. В знак особого признания заслуг Октавиана двери его дома на Палатине были украшены лаврами и венком, а в сенатской курии был установлен золотой щит с перечнем его добро­детелей.

При всем этом Сенат оставался формально высшим органом госу­дарства. Ему даже дополнительно были переданы некоторые функции комиций, законодательные и судебные полномочия. Парал­лельно Ав­густ мудро произвел раздел провинций: оставил в управле­ние Сенату старые и давно замиренные провинции, а себе взял не­давно завоеван­ные, мотивируя это тем, что не желает доставлять сенаторам столько беспокойства. На самом же деле в новых провин­циях была сосредото­чена большая и лучшая часть римской армии, и эти провинции сулили немало богатств в отличие от старых. Поделил он и финансы: у Сената оставалась старая республиканская казна – эрарий, а себе август создал новую казну – императорский фиск. Сенату разрешалось чеканить мед­ную монету, а ему – золотую и серебряную. По-прежнему собирались и комиции, за которыми оставалась прерогатива выборов должностных лиц. Однако выборы не были свободными – все кандидаты на должно­сти должны были быть рекомендованы Августом.

 

Надо полагать, все это как нельзя лучше импонировало власти­телю, имевшему возможность и дальше реформировать государство, возможность свободы рук и даже личной совести. Но Август умел скрывать триумф под лицемерной маской благочестия, скромности и простоты. Он запретил называть себя господином, ибо это слово упот­ребляли рабы по отношению к хозяину, а ведь он, обратив фак­тически свободных римлян в своих рабов, ради собственной безопас­ности хотел, чтобы они считали себя свободными людьми. И это ему прекрасно уда­валось. Во всеуслышание он гордился лишь тем, что превосходил ос­тальных своим авторитетом, и говорил, что власти у него не больше, чем у коллег по магистратурам. Он не выделялся и внешне: был скро­мен в быту, одежде, манерах. По свидетельству Светония, «в простоте его обстановки и утвари можно убедиться… по сохранившимся столам и ложам, которые вряд ли бы удовлетво­рили и простого обывателя. Даже спал он, говорят, на постели низкой и жесткой. Одежду носил только домашнего изготовления, соткан­ную сестрой, женой, дочерью или внуками; тогу носил ни узкую, ни пышную с каймой ни широкой, ни узкой, а обувь подбивал толстыми подошвами, чтобы казаться выше. … ел он очень мало и неприхот­ливо. Вина по натуре своей он пил очень немного». Возможно, та­кому поведению способствовала и его болез­ненность, поскольку он желал прожить как можно дольше.

В значительной мере его авторитет основывался на огромной ар­мии, находившейся у него в подчинении, и на громадных богатствах, награбленных во время проскрипций и военных походов, а также дохо­дов с обширных земельных владений. Август являлся богатей­шим чело­веком во всей Римской державе, и его богатство тоже осно­вательно ук­репляло его положение.

Но все же главное, что делало его власть и авторитет все более крепкими, была его продуманная политика, касавшаяся всех сфер жизни римского общества. В отличие от Цезаря, который, по мет­кому выраже­нию Цицерона, являлся «рабом обстоятельств», Август действовал весьма планомерно и продуманно. Спонтанность реше­ний проявлялась лишь в изменении обстоятельств.

Помимо традиционных государственных структур Рима при нем как-то незаметно появились новые. В первую очередь, для личной ох­раны принцепса была создана преторианская гвардия. Преторианцы на­ходились в привилегированном положении, и это обеспечивало их пре­данность императору. Их общая численность составляла 9 000 человек, причем треть из них квартировала непосредственно в Риме, охраняя особу Августа и поддерживая общественный порядок в городе. Они н