НЕУСЫХИН А. И.

ВОЕННЫЕ СОЮЗЫ ГЕРМАНСКИХ ПЛЕМЁН ОКОЛО НАЧАЛА НАШЕЙ ЭРЫ [274]

В изучении экономического быта и социального строя древних германцев в течение последних десятилетий произошёл значительный и весьма существенный поворот. Успехи вспомогательных дисциплин (археологии и лингвистики) показали недостаточность прежних приёмов чисто филологического исследования литературных источников и неточность тех представлений об общественном строе древних германцев, которые создались на основе такого исследования. Тем самым они косвенно содействовали оживлению интереса к конкретным данным литературных памятников.

Место общих этнографических характеристик «Германии» Тацита заняли, таким образом, конкретные наблюдения, рассеянные в описаниях римско-германских военных столкновений и содержащиеся в работах того же Тацита и других античных историков. Именно эти конкретные описания в настоящее время находятся в центре внимания исследователей. Вместе с таким перемещением интересов от одной группы источников к другой изменился и усложнился и самый метод изучения литературных памятников.

В настоящее время невозможно составить самостоятельные представления о древнегерманском обществе, не сделав предварительной попытки органически связать данные, содержащиеся в конкретных описаниях германцев у античных историков и географов, с выводами археологии и лингвистики. Уже один этот факт достаточно убедительно показывает, насколько обоснован и необходим тот пересмотр ходячих представлений о древних германцах, который происходит в настоящее время в европейской исторической науке. Будучи убеждён в необходимости этого пересмотра и являясь сторонником того течения в немецкой историографии, представители которого этот пересмотр производят, автор настоящей статьи попытался согласовать свидетельства литературных памятников с данными, добытыми археологической и лингвистической наукой, и пришёл при этом к некоторым общим выводам относительно хозяйства и социального строя древних германцев. Эти выводы считаем необходимым[275] сформулировать здесь и предпослать нашей статье (хотя бы и в краткой и поэтому голословной форме).

1.Весьма многие германские племена около начала нашей эры уже были осёдлыми земледельческими племенами; это относится не только к прирейнским, романизированным или кельтизированным, германцам, но и к некоторым племенам внутренней Германии.

2.В техническом отношении древнегерманское земледелие представляло собой осёдлое хлебопашество (Ackerdau, по терминологии Е. Гана), основанное на применении плуга и рабочей силы крупного рогатого скота. Германское хозяйство не обнаруживает глубокого сходства ни с хозяйством «чистых кочевников», ни с хозяйством скотоводов, переходящих к осёдлому земледелию. В противоположность последним германцы культивируют не только быстро созревающий ячмень в просо (излюбленные злаки номадов), но и чисто земледельческие хлебные злаки (рожь, овёс, полбу), имеют мало лошадей и очень ценят крупный рогатый скот. Обладание крупным рогатым скотом отнюдь не является у германцев уделом беднейших членов племени, якобы вынужденных перейти к земледелию из-за невозможности кормиться за счёт своих малочисленных стад мелкого скота. Скорее уж напротив: крупный рогатый скот имеет, может быть, несколько больший удельный вес в хозяйстве богатого германца, чем в хозяйстве его малоимущего соплеменника. Лошади вообще не играют слишком большой хозяйственной роли, а если и являются преимущественно домашними животными знатного германца, то исключительно потому, что германская знать носит резко выраженный характер военной аристократии. Правда, ряд фактов: экстенсивность германской системы сельского хозяйства и связанное с ней преобладание площади, занятой под пастбища и покосы, над площадью, занятой под пашни, большие размеры стад мелкого скота, - свидетельствуют о значительной, и притом самодовлеющей, роли скотоводства наравне с хлебопашеством.

Однако отмеченную роль скотоводства следует рассматривать не изолированно, а в связи со всей совокупностью явлений хозяйственного быта древних германцев. При таком рассмотрении становится ясным, что эта роль скотоводства доказывает не полуномадный характер германского хозяйства, а его техническую примитивность и что самодовлеющее значение скотоводства в хозяйстве древних германцев является относительным. Другими словами, древние германцы – не номады, не оседающие кочевники, но и не современные земледельцы европейского типа. Их земледелие – это низший тип оседлого хлебопашества, характеризующийся сочетанием его с сильно развитым, относительно самодовлеющим, но отнюдь не кочевым скотоводством.

3. Уже в эпоху Тацита в древнегерманском обществе можно констатировать довольно резкую имущественную дифференциацию. Материальную базу существования германского племени создавала мирная обработка завоеваний земельной территории, торговля и военная добыча. А так как германцы были осёдлыми хлебопашцами, то основным элементом, из которого складывался этот материальный фундамент и которым определялась вся его структура, являлся труд земледельца. В соответствии с этим имущественное неравенство имело наибольшее значение в сфере земле-и скотовладения.

4.Как показывает анализ социальной структуры древнегерманского общества, германское племя эпохи Тацита делилось на три основных социальных слоя. Высший слой (нобилитет) составляли привилегированные воины, являвшиеся вместе с тем и крупными земле- и скотовладельцами и представлявшие собой социальную верхушку класса рядовых свободных воинов (ingenui). Этот второй класс состоял из воинов-земледельцев, иногда выступающих и в качестве мелких землевладельцев. Наконец, третий, низший слой германского общества составляли лично несвободные и экономически зависимые земледельцы (сервы 25-й главы "Германии" Тацита), лишённые права ношения оружия, а потому не принимавшие никакого участия в деле военной обороны племени; по своему социальному положению к этому слою очень близко примыкали домашние рабы и вольноотпущенные.

Высший социальный слой древнегерманского общества (нобилитет) жил частью за счёт продуктов труда низшего слоя (сервов-земледельцев и домашних рабов), частью за счёт доходов военного происхождения. Материальное благосостояние среднего слоя (ingenui) покоилось отчасти на тех же основаниях, а отчасти – на личном земледельческом труде членов этого слоя и их семей. Соотношение между различными источниками существования рядового свободного германца (ingenuus) варьировалось в зависимости от индивидуальных особенностей его имущественного и социального положения: чем богаче данный ingenuus и чем больше у него военных заслуг, т.е. чем ближе стоит он по своему социальному положению к нобилитету, тем большее значение приобретают в его хозяйстве военные доходы и эксплуатация труда сервов. И наоборот, чем он беднее и незаметнее, тем в большей степени личный земледельческий труд его самого и его семьи составляет основу его хозяйственного благосостояния. Воины-земледельцы и воины-землевладельцы надстраиваются над несвободными земледельцами, не носящими оружия; но из среды первых всё время непрерывно выделяется слой социально-привилегированных воинов-землевладельцев. Поэтому переходы между высшим и средним слоем текучи, тогда как между средним и высшим слоем существует довольно резкая грань.

1. Схематично ход процесса социальной дифференциаци можно представить – в соответствии с вышеизложенным – так.

Ландшафт древней Германии, представлявший собой своеобразное сочетание лесостепных районов и непроходимых лесистых гор, давал слишком мало простора германскому экстенсивному хозяйству. А между тем сравнительно быстрый рост населения в условиях экстенсивного осёдлого хлебопашества со значительной, до некоторой степени самодовлеющей ролью скотоводства требовал постоянного расширения занятых под обработку территорий. Но так как эта тенденция к территориальному расширению наталкивалась на препятствия (необходимость расчистки девственного леса), которые на данном уровне развития техники оказывались непреодолимыми, то в древней Германии постоянно возникало перенаселение. Переход к интенсивному сельскому хозяйству был на тогдашней стадии культурного развития древних германцев невозможен. Следовательно, у германского племени оставался только один выход – переселение.

Уже в I в. до н.э. мы застаём германские племена в состоянии непрестанного движения. Германские переселения происходили, конечно, не планомерно и сознательно, а бессистемно и стихийно, и частью они начинались под давлением случайных обстоятельств. Поэтому различные племена нередко переселялись одновременно в разных направлениях, так что их пути перекрещивались друг с другом; к тому же всякое переселявшееся племя должно было пройти через владения ближайших соседей, так что его переселение механически приводило в движение и соседние племена. Всё это неизбежно должно было привести к столкновениям переселявшихся племён друг с другом и каждого из них – с его соседями. Поэтому древнегерманскому племени приходилось переселяться с оружием в руках, хотя его переселение и преследовало в сущности мирные хозяйственные цели.

Чем острее давало себя чувствовать перенаселение в древней Германии, чем большее количество германских племён втягивалось в водоворот переселенческого движения, и чем более обширные области это движение захватывало, тем всё чаще и чаще мирные переселения превращались в военные нашествия. Ибо германским племенам, докатившимся в поисках новой родины до берегов Рейна и Дуная, приходилось уже сталкиваться не только со своими сородичами, но и с кельтами и римлянами, успешная борьба с которыми требовала особого напряжения военных сил германских племён.

Вполне естественно, что в таких условиях из среды свободных германцев стали выделяться те лица, которые играли наиболее выдающуюся роль в деле организации военной обороны племени, медленно передвигающегося вперёд или в промежутках между переселениями наскоро обрабатывающего захваченную землю. Но чисто хозяйственные, земледельческие цели, преследовавшиеся этими переселениями и как нельзя лучше отражающие тот факт преобладания земледелия в хозяйстве древних германцев, создавали экономические предпосылки (захват земель и их раздел secundum dignationem) для превращения группы доблестных воинов в особый социально-привилегированный слой, в военно-аристократический класс крупных земле- и скотовладельцев. Так произошло социальное расслоение в общей массе свободных германцев, в результате которого начал складываться германский нобилитет. Происхождение низшего слоя древнегерманского общества даже гипотетически не может быть установлено с достаточной ясностью. Несомненно лишь одно: выделение нобилитета как класса, члены которого заняты преимущественно войной и лишь владеют землёй, но не обрабатывают её личным трудом, неизбежно предполагает возникновение на противоположном полюсе общества какого-то класса не обладающих собственной землёй земледельцев, работающих не только на себя, но и на нобилей. Эти земледельцы и суть германские сервы, сидящие на земле господина и платящие ему оброк. Следовательно, и их выделение в особый слой было каким-то образом связано с теми же явлениями, которые вызывали выделение нобилитета. А это значит, что дифференциация древнегерманского общества на три намеченных выше класса произошла на военно-землевладельческой основе.

Чтобы разобраться в структуре этого общества, необходимо, таким образом, твёрдо помнить, что германцы эпохи Цезаря и Тацита были осёдлыми земледельцами, которым приходилось постоянно браться за оружие. Этот основной факт обусловил всё своеобразие общественного строя этих воинственных земледельцев.

Но в жизни различных германских племён данный факт играл различную роль: и самая «жажда земли», и способы её завоевания или обороны приобретали различные формы в зависимости от особенностей внешних условий существования и исторических судеб разных племён. И в целом эти локальные особенности не могут быть исчерпывающе охарактеризованы ввиду скудости тех данных, которыми располагает историческая наука, то в жизни некоторых племён можно всё же подметить своеобразные черты общественного уклада и проследить их связь со своеобразными формами военной организации. Эти наблюдения легче всего произвести над наиболее воинственными племенами, особенности которых наиболее рельефно выступают в литературных памятниках. Анализ своеобразной структуры военных союзов свевов, херусков, батавов и военной организации хаттов в связи с изучением особенностей общественного уклада соответствующих племён может послужить средством конкретизации намеченных нами схем. Классическим примером «воинственного» германского племени могут служить свевы. В ходе своей бурной истории они дважды выступали в качестве организаторов мощных военных союзов: в первый раз в эпоху Цезаря, под руководством Ариовиста, во второй – в эпоху Августа, под предводительством Маробода.

С союзом Ариовиста, включавшим, помимо свевов, целый ряд родственных им племён (гарудов, маркоманнов, вангионов, неметов, седузиев) Цезарь столкнулся, как известно, в 58 г. до н.э., когда один из членов галльской депутации, представитель племени эдуев Дивитиак, обратился к Цезарю с просьбой оказать галлам помощь в их борьбе с германцами. Рассказ Дивитиака, рисующий яркую картину свевского завоевания Галлии, сразу вводит нас in medias res.

В этом рассказе характерно трёхкратное подчёркивание одной и той же цели переселения германцев: сначала мы слышим, что они прельстились землями и образом жизни галлов[276]; далее мы узнаём, что Ариовист занял 1/3 часть секванского ager, самого лучшего во всей Галлии, а другую треть приготовил для племени гарудов, которым тоже нужно место для поселения (locus ad sedes)[277]; наконец, опасения Дивитиака, как бы германцы не наводнили всю Галлию, основаны опять-таки на том же соображении о преимуществах галльских земель перед германскими. Цель переселений свевов становится, таким образом, совершенно ясной: они ищут территорий, удобных в качестве постоянного местожительства, пригодных для земледельческого хозяйства и способных прокормить сравнительно многочисленное население. Каждое слово Дивитиака подтверждает справедливость такого толкования целей переселения свевов в Галлию. Ведь Галлия привлекает их не просто своей обширностью, а «высоким качеством полей»; этот указание в применении к земледельческой Галлии может иметь только один смысл: германцев прельщает плодородие галльских пахотных полей.

Крупной ошибкой было бы считать вторжение свевов в Галлию нашествием номадов на осёдлое земледельческое племя. Нет, это – завоевание целой страны, предпринятое с целью прочно обосноваться в ней и использовать её естественные и культурные богатства. Это явствует и из замечания о гарудах, и из страха Дивитиака перед возможностью полного вытеснения галлов германцами; ведь если бы речь шла о временном нападении германцев на Галлию, то галлам предстояло бы лишь переждать это нападение, а затем приняться за восстановление своего хозяйства. Между тем Дивитиак боится, что германцы навсегда останутся в Галлии, прочно осев на его родине. Трудно предположить, что свевы, завоевав Галлию, наводнят её своими стадами, превратив в пастбища галльские пашни: если бы таковы были намерения свевов, то их не прельстило бы плодородие галльских пахотных полей и пригодность их для земледелия. А ведь именно пахотные поля (а не пастбища) имеет в виду Дивитиак, подчёркивая «высокое качество» полей, принадлежащих земледельцам-галлам. Очевидно, недаром сложился мощный военный союз Ариовиста: завоевание такой страны, как Галлия, и притом завоевание прочное, – дело грандиозное и непосильное для одного племени. Мы не хотим этим сказать, что союз Ариовиста с самого возникновения сознательно ставил себе эту цель, но, во всяком случае, толчком к его возникновению послужила необходимость для целого ряда племен искать обширную и пригодную для земледелия территорию. Этот толчок был тем сильнее и указанная необходимость ощущалась тем острее, что свевское племя было, как известно, одним из самых больших германских племён; прежняя родина свевов при быстром росте населения, по-видимому, довольно скоро оказалась не в состоянии прокормить их.[278] Перенаселение заставило их искать новую родину[279]. Эти поиски с оружием в руках сплачивали вокруг свевов их более мелких сородичей, оказавшихся в аналогичном положении. Так сложился военный союз, которому предстояло решить трудную задачу – завоевать обширную, пригодную для земледелия страну. Средством решения этой задачи можно считать тот самый стихийный процесс военно-переселенческого движения, который, наконец, после 14-летнего странствования[280], привёл свевов в Галлию.

Свевский союз Ариовиста представляет собой тип подвижного, переселяющегося военного союза германских племён. Этот признак – подвижность – остаётся его характерной основной чертой и в эпоху владычества Ариовиста в Галлии. Всё время происходит переселение в Галлию новых и новых племён из числа входящих в союз (вспомним переселение гарудов); процесс завоевания Галлии затягивается; новые хозяева медленно устраиваются на вновь обретённой родине.

Но переселение целого союза германских племён – явление в высшей степени сложное. Его содержание не укладывается в известную формулу: «германцы переселяются всем племенем, с жёнами, детьми и имуществом». Ибо такому переселяющемуся племени нужно во время переселения добывать средства к существованию и одновременно пролагать себе дорогу оружием и обороняться от нападений. Одним из средств для разрешения последней, чисто военной задачи служили набеги.

Надо полагать, что свевы не сразу снимались с места и не сразу уходили странствовать в поисках новой территории, как только прежняя оказывалась не в состоянии прокормить их. Переселению всего племени или значительной его части предшествовали, по-видимому, военные набеги наиболее боеспособных и воинственных его членов. Эти набеги имели двоякое значение: во-первых, уходящие питались per bella et raptus, не обременяя собой племени; во-вторых, они нащупывали почву, определяли то направление, в котором предстояло основной переселяющейся массе племени разыскивать новую родину. Военные поражения и победы отважных дружинников в столкновениях с соседями являлись своего рода компасом, стрелка которого неизменно указывала на линию наименьшего сопротивления. Набеги свевских дружинников предпринимались, конечно, не с той целью, с какой современное организованное войско высылает разведочные отряды, но эти набеги и их экономические результаты как нельзя лучше соответствовали назревшей хозяйственной потребности и облегчали наступавшее вслед за ними военно-переселенческое движение племени. Вероятно, в самом процессе этого движения наравне с военными схватками не на жизнь, а на смерть происходили и кратковременные набеги воинов, которых переселявшееся племя выделяло из своей среды. Относительно свевов эпохи Ариовиста это можно утверждать со значительной долей достоверности.[281]

Само собой разумеется, что эти набеги, неизменно сопровождавшиеся грабежами и захватом добычи, тем самым содействовали накоплению имущества и, таким образом, отчасти разрешали не только чисто военные, но и хозяйственные задачи, стоявшие перед свевскими племенами в период их военно-переселенческого движения. Но именно только отчасти. Ибо для земледельческого племени военные грабежи представляли собой и слишком недостаточный, и слишком нерегулярный источник существования. Чтобы сохранить свою боеспособность и иметь возможность продвигаться вперёд, чтобы просто-напросто не погибнуть за время переселения свевы должны были в той или иной форме заниматься земледельческим трудом и в самом процессе военно-переселенческого движения. Но обстановка была крайне неблагоприятна для нормальной работы земледельца, ибо одни набеги храбрецов так же мало могли обеспечить успешность продвижения свевского племени, как и прокормить его. Не только отважным дружинникам, но и всем свободным и боеспособным членам племени то и дело приходилось браться за оружие, отрываясь от хозяйственного труда.

Военно-переселенческое движение, конечно, имело свои паузы, во время которых свевы и добывали средства к существованию обычными для земледельческого племени способами, но эти паузы были и непродолжительны, и, главное, непрочны. Под влиянием этой обстановки земледелие свевов подвергалось некоторой деформации. Таким и возник тот странный порядок сельскохозяйственных работ, который изображён Цезарем в 1-й главе IV книги и в 22-й главе VI книги его «Записок о Галльской войне»[282].

Так как описанный Цезарем порядок представляет собой в хозяйственном смысле иррациональное явление, а подозревать достоверность самих описаний Цезаря нет достаточных оснований, остаётся лишь вместе с И. Гоопсом[283] искать объяснения этого странного порядка вне сферы хозяйства и рассматривать его как некоторую деформацию земледелия, возникшую под влиянием своеобразных условий военно-переселенческого движения свевских племён. Недаром сам Цезарь дважды противопоставляет войну земледельческому труду: во втором германском экскурсе в качестве одной из причин описанного порядка земельных отношений германцев приведено то немаловажное соображение, что «он не даёт им прельститься осёдлым образом жизни и променять войну на земледельческую работу».[284] То же самое противопоставление – в несколько иной формулировке находим и в первом, свевском экскурсе Цезаря, причём здесь оно завершает описание тех изменений, которым подвергся социальный строй свевских племён, входивших в союз Ариовиста, и должно, по-видимому, служить объяснением причины этих изменений.

В свевском экскурсе[285] Цезарь сжато, но достаточно выпукло охарактеризовал тот способ, при помощи которого переселявшиеся свевы устраняли противоречия между двумя исключающими друг друга необходимостями: одновременно заниматься обработкой земли и её завоеванием и защитой. Но в то же время описанный Цезарем порядок создавал резкую деформацию социального слоя свевов. Обычные подразделения внутри германского племени, разбивавшие его в мирное время на три намеченных выше социальных слоя[286], оказались каким-то образом подчинёнными новому, чисто профессиональному подразделению всего племени на две равные половины – на воинов и земледельцев. И хотя воины и земледельцы ежегодно меняли свои функции, тем не менее в каждый данный момент существования свевского союза сохранилось это основное деление свевского племени на две половины – деление, вызванное к жизни чисто военными надобностями.

В полном соответствии с отмеченной деформацией земледелия и социального строя свевов находятся и некоторые своеобразные особенности их политического строя.

Обстановка постоянных войн и переселений оказала заметное влияние на роль народного собрания и на характер власти вождя. Народное собрание, являющееся в мирное время, по-видимому, центральным органом всей жизни племени[287], приобретает характер какой-то военной сходки, из среды которой знатные и отважные предводители вербуют в свои отряды охотников до опасных военных приключений.[288]

Иногда свевское народное собрание выступает, в изображении Цезаря, в качестве военного совета, разрешающего вопросы войны и мира. Так, во время первого перехода Цезаря через Рейн свевы созвали народное собрание, которое выработало определённый план борьбы с неприятелем и разослало во все концы вестников для оповещения о принятом решении.[289] Военные функции народного собрания свевского племени подчёркнуты и выдвинуты Цезарем на первый план. Но оно по самой структуре своей, конечно, не в состоянии было осуществлять военное руководство длительным переселенческим движением свевских племён.

Это движение требовало концентрации военной и политической власти в одних руках. В своеобразной обстановке, создававшейся этим движением, знатный и талантливый вождь, dux, т.е. глава всех военных сил данного союза, неизбежно должен был превратиться в единоличного политического властителя этих племён. Такая метаморфоза и произошла с Ариовистом: власть Ариовиста была по происхождению своему, несомненно, чисто военной властью. Ариовист был тем самым военачальником, который, по словам Цезаря, избирался в военное время и имел неограниченную власть над жизнью и смертью своих подданных.[290] Чтобы убедиться в могуществе Ариовиста, достаточно вспомнить, как разговаривал он с Цезарем. Тон его переговоров свидетельствует не только о военной мощи племени свевов, но и о том положении, которое занимал в этом племени король Ариовист; они показывают, что политическое могущество Ариовиста было очень велико, но покоилось исключительно на его военном могуществе.[291]

Борьба Цезаря с Ариовистом окончилась, как известно, победой Цезаря и изгнанием Ариовиста из Галлии. Созданный им военный союз распался, и свевские племена частью застряли на Майне и Неккаре, а частью (семноны) вернулись на свою первоначальную родину между Эльбой и Одером. Таким образом, свевские племена всё же заняли более обширную территорию, чем та, которой они владели раньше. Если прибавить к этому, что значительная их часть была перебита во время столкновения с Цезарем, то станет понятным их сравнительно долговременное пребывание во внутренней Германии, сделавшееся возможным благодаря уменьшению их численности и увеличению занимаемой ими территории.

Однако это благополучие свевов было лишь относительным и по самому существу носило временный характер: задача, стоявшая перед обширной группой свевских племён – завоевать большую страну, пригодную для ведения земледельческого хозяйства, – оставалась нерешённой – она была лишь отодвинута событиями и временно утратила свою остроту. С увеличением численности свевов необходимость её решения вновь должна была стать весьма настоятельной. И вот через полвека после распадения военного союза Ариовиста возникает новый союз, во главе которого становится король маркоманнов Маробод. Таким образом, военный союз Маробода преследовал те же цели, что и военный союз Ариовиста; и подобно тому, как для Ариовиста средством осуществления этих целей служило переселение свевов и завоевание Галлии, так для Маробода этим средством послужило переселение маркоманнов и ряда родственных им свевских племен (квадов, семнонов, лангобардов, гермундуров) в нынешнюю Богемию (около 2 г. до н. э.). Но, несмотря на такое, казалось бы, поразительно полное совпадение целей и средств обоих военных союзов, самый процесс осуществления этих целей при помощи указанных средств протекал в обоих случаях совершенно своеобразно.

Переселение маркоманнов под предводительством Маробода произошло, в противоположность переселению свевов в Галлию, сравнительно быстро. Богемия была страной без хозяев (её покинули кельтские племена бойев ещё задолго до переселения маркоманнов)[292], поэтому военному союзу Маробода не пришлось предпринимать длительного передвижения с оружием в руках в поисках новой родины. По той же причине процесс его оседания совершился сравнительно безболезненно. Центр тяжести военной деятельности Маробода (которая началась, естественно, после оккупации Богемии) лежал в сфере оккупированной территории. Эти особенности в судьбе военного союза Маробода оказали влияние на некоторые черты хозяйственного уклада и социально-политического строя входивших в него племён. Марободу удалось организовать в Богемии целое свевско-маркоманнское королевство и создать для его защиты большое и дисциплинированное войско (70 тыс. пехотинцев и 4 тыс. всадников). В этом смысле королевство Маробода можно считать осуществлением неудавшейся попытки Ариовиста.

Мирное оседание маркоманнов в Богемии, захваченной вооружённым путём, создавало благоприятные условия для имущественной дифференциации.

Маркоманны и свевы эпохи Маробода в отличие от свевов времён Ариовиста могли тотчас после завоевания новой родины спокойно приступить к мирному хозяйственому труду, выставив на границах завоёванной страны войско для её защиты. Поэтому неравномерность распределения земельной собственности в оккупированной стране, сопутствовавшая всякому германскому завоеванию, в Ариовистовой Галлии не могла принести достаточно определённых результатов, а в Марободовской Богемии, напротив, могла послужить основой резкой имущественной дифференциации. Население марободовской Богемии, несомненно, занималось мирным трудом – земледелием и торговлей с римлянами. Иначе – откуда бы взялись те «богатства свевского королевства», о которых повествует Тацит? Ведь, Катуальд, вторгшись в 19 г. н.э. в страну маркоманнов и ворвавшись в «столицу и расположенную близ неё крепость», «нашёл там старую добычу свевов, а также маркитантов и купцов из римских провинций», которых привлекла сюда возможность свободно торговать, а удержала жажда наживы денег, так что многие из них в конце концов «забыли свою родину и окончательно переселились в неприятельскую страну».[293] А 30 с лишним лет спустя, когда преемник Маробода, назначенный Друзом король Ванний, был в 51 г. н. э. изгнан из своей страны, «бесчисленные массы народу стекались туда, привлечённые слухами о богатствах свевского королевства, которые Ванний в течение тридцати лет умножал грабежами и сборами дани».[294]

Несмотря на двукратное упоминание добычи и военных грабежей, ясно, что богатства свевской Богемии создавались не только ими – недаром же так много внимания уделяет Тацит торговле с римлянами. Свидетельство тацитовских «Анналов» об этой торговле вполне гармонирует с известным описанием гермундуров и их торговых сношений с Римом в 41 главе «Германии» – описанием, основанным, по-видимому, на «Bella Germaniae» Плиния и относящимся поэтому как раз к 40-50-м годам I в. н. э., т.е. к эпохе Ванния. Безусловно, к этому времени значительная часть свевских племён, обитавших в Богемии, подверглась уже некоторой романизации (в особенности гермундуры); торговля с Римом, которая и была проводником и симптомом этой романизации, могла, конечно, воздействовать и на хозяйство свевов.

Но этому, пока ещё столь кратковременному воздействию вряд ли можно придавать значение решающего фактора в эволюции медленно и туго перерождающихся аграрных отношений, тем более что речь идёт не об издавна покорных и давно покорённых убиях, а о свевских племенах, военный союз которых под предводительством Марбода всего только за 30 лет до падения Ванния угрожал римскому могуществу на Дунае. Поэтому более правдоподобным является обратное предположение: прекращение военно-переселенческого движения и возвращение к мирному образу жизни по соседству с культурными римлянами явилось причиной, а не следствием романизации свевских племён. Чтобы сама эта романизация стала возможной, должна была быть предварительно решена та задача, которая стояла ещё перед Ариовистом: «дикие» свевы должны были вновь обратиться в мирных пахарей, которыми они в сущности и были с очень давних времён.

Отмеченные особенности экономического быта свевов и маркоманнов эпохи Маробода наложили отпечаток на характер его политической власти и предопределили ход той своеобразной эволюции, которую она проделала. И Маробод, подобно Ариовисту, был в начале своей карьеры лишь военным вождём (dux), главою военного союза племён. И он выдвинулся, по-видимому, в результате того сочетания знатности и личной доблести, которое в обстановке постоянных войн обычно превращало особенно богатого, удачливого и воинственного германского нобиля в вождя целого племени (или союза таковых)[295]. Но оккупация Богемии позволила ему выделить из среды своего военного союза большое регулярное войско. Это войско осуществляло оборону страны, в глубине которой маркоманнские и свевские пахари возделывали землю и пасли свой скот.

Так, Маробод, оставаясь вождём военного союза, сделался в то же время и правителем мирной страны, обладавшей, однако, достаточными военными силами, чтобы дать успешный отпор Тиберию в 6 г. н. э. Страна представляла собою могущественную германскую державу, и это обстоятельство, конечно, должно было благоприятно отразиться на политическом могуществе её главы. Но оно основывалось и на других обстоятельствах: резкая имущественная дифференциация содействовала сосредоточению в руках Маробода земельных и иных богатств. Получая при распределении земли secundum dignationem лучшие и самые большие её куски, король свевов и маркоманнов, имевший сверх того возможность накопить много движимого имущества, становился самым богатым и в социальном отношении самым влиятельным человеком в своей стране.[296]

Вот этот второй этап в эволюции политической власти Маробода и отразился в характеристиках, данных ему Веллеем Патеркулом и Тацитом и относящихся к эпохе его владычества в Богемии. В этих характеристиках усиленно подчёркивается королевский характер власти Маробода.Тацит неизменно называет его королём.[297] По словам Веллея Патеркула, он достиг среди своих соплеменников «верховной власти», и притом «не неустойчивой, насильно навязанной и случайной, а напротив, прочной и основанной на согласии подданных: он обладал твёрдой, определённой властью, королевским могуществом».[298]

Но это могущество Маробода оставалось прочным лишь до тех пор, пока он совмещал в своём лице правителя и военного вождя, пока он не только правил Богемией и накоплял богатства, но и вёл агрессивную военную политику, отражая наступательные и завоевательные попытки римлян (борьба с Тиберием в 6 г. н. э.). Когда же Маробод стал воздерживаться от столкновений с римлянами, предпочитая остаться нейтральным наблюдателем поражения Вара (в 9 г.) и борьбы Арминия с Германиком (в 15-16 гг.), чем портить добрососедские отношения с империей[299], его могущество начало колебаться. Столкновение его с военным союзом Арминия (в 17 г.), окончившееся вничью, явилось и поворотным пунктом в эволюции королевской власти Маробода.[300] С того момента, как Маробод уступил пальму первенства «освободителю Германии» и принуждён был вернуться в Богемию, не уничтожив конкурента и лишь упрочив свою репутацию «друга римлян», авторитет его упал. А вместе с тем и его королевская власть, которая раньше была основана «на согласии подданных» (ex voluntate parentium), сделалось тягостной самим «подданным».

Новый поворот в карьере Маробода, знаменовавший начало последнего, третьего этапа в эволюции его политической власти, отметил Тацит, описавший столкновение двух военных союзов. Тацит подчеркнул, что «народ не любил Маробода за его королевский титул»[301]. Через два года после битвы с Арминием Маробод был свергнут соплеменниками при содействии вождя готонов Катуальда. Маробод пережил, таким образом, ряд превращений: из военного вождя союза племён в могущественного властителя германской державы, короля, из короля – в свергнутого тирана. Последнее наглядно обнаруживает военное происхождение политической власти короля Маробода, свергнутого силами оппозиции вскоре после того, как он отказался от активной военной политики (хотя бы и оборонительного характера).[302]

Интересной параллелью к свевским союзам Ариовиста и Маробода является военный союз херусков. Этот союз под предводительством Арминия надолго сломил могущество римлян в Германии (поражение Вара в 9 в.), успешно боролся с Германиком (в 15-16 гг.) и со своими северо-восточными соседями (17 г.), а также с союзом Маробода. Самый размах военной деятельности Арминия, а также некоторые замечания Тацита свидетельствуют о том, что знаменитый «освободитель Германии» вёл борьбу с Римом не только военными силами племени херусков, но и силами ряда союзных с ними племён. О составе военного союза Арминия известно, к сожалению, очень мало. Имеются указания на то, что в него входили фозы[303] и что незадолго перед столкновением его с Марободом к нему при