Президент Ричард Никсон

Встреча с президентом Ричардом Никсоном — отдельная история. Я не был его сторонником еще с тех пор, как он был вице-президентом при Эйзенхауэре. Дело в том, что я был демократом, а Никсон — республиканцем. А может быть, дело было в чем-то другом, но он не вызывал у меня восторга. Но когда он пробился в президенты вопре­ки всем препятствиям, я почувствовал, что он обладает определенной внутренней движущей силой, которая может послужить на благо на­шей страны.

Со мной произошел странный случай, связанный с моим отноше­нием к Никсону. Марта Раундтри, основавшая «Встречи с прессой» и влиятельная женщина в Вашингтоне в то время, была женой Оливе­ра Пресбри, который работал в нью-йоркском рекламном агентстве Гейера, Моури, Маддена и Балларда. Мое телевизионное служение редко транслировалось на всю страну, и в делах с телевизионными станциями нужно было иметь твердую руку. Для сотрудничества мы выбрали рекламную компанию Гейера, Моури, Маддена и Балларда. Они назначили Оливера Преебри руководить нашими делами. Олли с женой пригласили меня и Эвелин приехать в Вашингтон и провести с ними несколько дней в их доме в Джорджтауне.

В последний вечер нашего пребывания Марта организовала в мою честь частную встречу в своем доме, пригласив на нее таких политиков, как сенатор Талмадж из Джорджии, сенатор Андерсон из Нью-Мексико, сенатор Брикер из Огайо и двух послов вместе с женами. Перед обедом и после мы обсуждали интересные и увлекательные темы, разговор коснулся Ричарда Никсона. Большая часть собравшихся симпатизировала ему. Я молчал, пока меня не вынудили высказаться. Я выразил свое, по сути, негативное мнение.

В этот момент вмешалась Марта и сказала, что у нее есть подруга, провидица, и она ей очень доверяет. Когда эта подруга узнала, что я буду у Марты в гостях, то выразила желание встретиться со мной. Я похолодел.

Примерно в это же время зазвенел звонок у двери. «Это моя подруга, — сказала Марта. — Орал, я вас просто познакомлю с этой женщиной».

Марта ввела в комнату хорошо одетую и очень симпатичную женщину. Она прошла прямо ко мне, в то время как я сидел между сенатором Талмаджем и сенатором Брикером.

Я встал, чтобы поприветствовать ее, и она тут же сказала:

— Орал Роберте, вы сегодня говорили о Ричарде Никсоне, и вы не правы.

Все ахнули. Каким образом она могла знать об этом?

— Вы не любите его. Вы думаете, если он проиграл в битве с президентом Джоном Кеннеди, его политическая жизнь закончена. Вы ошибаетесь.

В моем духе что-то затрепетало. Ясным голосом она сказала: «Ричард Никсон будет президентом Соединенных Штатов. Это предначертано в его линии судьбы, и вы это увидите сами!»

После этого она сказала, что была рада познакомиться со мной, что она верит в мое призвание от Бога исцелять больных. Поверьте мне, ее короткий визит стал доминирующей темой разговоров в оставшийся вечер. Конечно, меня спрашивали, верю ли я в провидцев. Я ответил, что встретил первого провидца в жизни. Осталось посмот­реть, сбудется ли ее пророчество (если это было пророчество). Я ска­зал, что не знаю, как она живет и в каких взаимоотношениях с Богом находится, но, как правило, я не верю, что Библия, и особенно Новый Завет, учит, что сегодня в Божьем Царстве действуют провидцы. Я ска­зал, что помимо всего верю в знание откровения от Святого Духа, и на этом мы расстались.

Прошло несколько лет. В тот год, когда республиканская партия выдвинула Ричарда Никсона на роль кандидата на пост президента, меня попросили помолиться на собрании демократов в Майами-Бич первый и последний раз. Я принял это приглашение, потому что по­чувствовал: нужда действительно была сильной.

Никсон выиграл.

Примерно в начале своего второго срока Никсон отправился в КНР и наладил отношения между Китаем и Соединенными Штатами. Это бьи удачный ход в мировом масштабе. И все же я не мог изменить свое­го отношения к этому человеку, хотя и держал свои мысли при себе.

В Оклахоме жил выдающийся человек, который стал главным действующим лицом в моем сближении с президентом Никсоном. Я встретил Дьюи Бартлетта, когда он был государственным сенато­ром в нашем районе Талсы. Позже его избрали губернатором, и он попросил у меня мою книгу «Чудо сеяния». Это была моя первая книга, пользовавшаяся достаточно долгое время большим успехом. Читая эту книгу, он заинтересовался мной и моим служением. После окончания первого срока губернаторства его избрали в Сенат США от штата Ок­лахома. Вскоре после этого он позвонил мне и спросил, не соглашусь ли я встретиться с президентом Никсоном.

Ему нужно встретиться с вами, — сказал он.

Представить не могу зачем, — удивился я.

Сенатор Бартлетт звонил мне шесть или восемь раз. «Что происхо­дит?» — спрашивал я себя. Когда сенатор позвонил мне в следующий раз, он несколько приоткрыл причину.

Вы знаете, как президент напряженно чувствует себя на телеви­дении?

Я ответил, что знаю об этом.

— Он талантливый человек, особенно в области международных отношений, но на телевидении он просто не может держать себя естественно перед зрителями. Его жесты становятся механическими. Он словно застывает.

— Не потому ли он проиграл в борьбе против Джона Ф. Кеннеди?

— Именно так, — ответил он. — Вы не встретитесь с ним?

К собственному удивлению, я ответил:

— Если найдете подходящее время.

Прошли недели, и я подумал было, что встреча не состоится. Однажды зазвонил телефон, и мой секретарь сказала: «Это сенатор Бартлетт».

Мы обговорили дату встречи, и я был приглашен в Вашингтон.

Президент Никсон ждал меня в Овальном кабинете. Когда меня ввели в кабинет, он поднялся, протянул руку и сказал: «Наконец-то мы встретились. Я так рад, что вы приехали».

Он был выше, чем я думал, и казался чуть ли не хрупким. В нем не было ни харизматического обаяния, ни силы или физической мощи, которые так явно исходили от президента Кеннеди. Это были совершенно разные люди.

Однако вскоре я понял, что в нем имеется стержень. Это чувствовалось скорее во всем его окружении, а не только в нем самом. Его аура и выдержка были спокойными. Он держался чинно и тем не менее дружелюбно.

Президент Никсон тут же потянулся к столу и достал Библию, которую надписал для меня. Вручив мне Библию, он сказал: «Я знаю, у вас много своих Библий, но я бы хотел, чтобы вы приняли эту от меня».

У меня был маленький томик с Новым Заветом и Псалмами, который я всегда ношу с собой. Я вынул эту маленькую Библию из кармана и надписал ее для президента. Он казался искренне польщенным.

Мы сели, и я поздравил его с удачной поездкой в Китай. Я выразил свои чувства, сказав, что эта инициатива стала историческим шагом и предвестием чего-то великого для будущего этой огромной страны, как и для всего мира, включая Божье Царство.

Его лицо просветлело, и около десяти минут он рассказывал о том, как все это произошло: о секретной поездке Киссинджера, о которой пресса ничего не знала, и о том действительно приятном впечатлении, которое произвел на него Мао Цзэ-дун. Он сказал, что напряжения не чувствовалось ни с одной стороны. Казалось, просто произошло событие, для которого наступило время.

Я понял, что он оказался в привычной для него ситуации, когда заново переживал глубокие чувства этого беспрецедентного события мирового масштаба, которое в будущем бесповоротно изменит весь мир. Он чувствовал себя раскрепощенным, смотрел прямо на меня, и я видел, что наше общение искреннее и открытое.

Я подумал: «Эта та сторона президента, о которой никто не догадывается. Напряженность, кажущаяся настороженность и стремление осуществить свои идеи, которые так очевидны в его обращениях к нации на телевидении, здесь просто отсутствуют». Я почувствовал теплое отношение к этому человеку.

Словно прочитав мои мысли, он сказал:

— Мне нужна ваша помощь.

— Моя помощь? Что я могу сделать для президента Соединенных Штатов?

— Не знаю о других президентах, но мне вы можете помочь.

Хотя сенатор Бартлетт приблизительно объяснил вероятную причину желания президента Никсона встретиться со мной, на меня произвели впечатление его открытость и готовность просить помощи у человека, стоящего вне политики.

Я краснею при мысли о том, какую смелость я проявил далее.

— Вы имеете в виду ваше ощущение дискомфорта на телевидении, не так ли?

— Именно так.

— Мистер президент, почему вы думаете, что служитель, выступающий на телевидении, в состоянии помочь вам?

Он встал из-за стола, потянулся за стулом, пододвинул его ко мне и сел рядом.

— Преподобный Роберте, вместе со своей семьей я наблюдаю за вами в течение многих лет. Мы заметили две очевидные вещи. Вы со-

вершенно искренни в том, во что верите, и во время телевизионной передачи вы говорите, обращаясь прямо ко мне, к зрителю. Зритель чувствует себя фактически так, как я чувствую себя сейчас, сидя с вами с глазу на глаз.

Он замолчал. На его лице появилась отрешенность.

— Видит Бог, я искренен и верю в то, что пытаюсь сделать для нашей страны как президент. Но...

— Вы не хотите, чтобы я описал вам то, что чувствует зритель, когда смотрит на васло телевизору?

Я подумал: «Иногда я иду туда, куда ангелы боятся ступить».

— Да, пожалуйста.

— Ничего, что я с вами говорю в открытую?

— Да, конечно.

Вот что примерно я сказал ему:

— Президент Никсон, вот вы сейчас сидите передо мной и чувствуете себя уверенно, и даже оживлены. Вы дали мне почувствовать себя раскованно с вами. Я хочу признаться, что когда я впервые начал работать на телепрограмме, камера пугала меня до смерти. Меня беспокоила не только камера, но и вообще вся затея. Сначала все было сосредоточено на технике. Они готовили меня, выводили в зал телезаписи, который был освещен так ярко, что я едва мог видеть камеру, вокруг меня суетились пять-шесть телевизионщиков, режиссер заставлял меня то сесть, то встать в определенном месте, чтобы освещение падало на меня, мои помощники тоже крутились рядом, а я пытался вспомнить, что я собирался сказать, особенно в начале и при завершении программы, и...

— Как мне это знакомо, — подтвердил он.

— Но это еще не все. Кто-то отсчитывал время старта в минутах, а затем в секундах. Другой нашептывал мне в ухо, чтобы я смотрел прямо в камеру. Но что хуже всего, там не было людей, к которым я мог бы обратиться, по крайней мере, не с тем светом, который слепил мне глаза. Я слышал, как люди прочищали горло, и я тоже начинал прокашливаться.

Он сидел, улыбаясь и кивая головой.

— Несмотря на мои приготовления и молитвы, в горле у меня стоял ком. И вот я услышал голос, отсчитывающий: 10, 9, 8, 7, 6, 5, 4, 3, 2,1. И тогда вдруг в меня тыкали пальцем, и человек кричал: «Пошел!» В такие моменты я чувствовал себя так плохо, как никогда и нигде раньше.

Затем я спросил:

— Можно привести в качестве примера одну историю, чтобы показать, что я имею в виду?

— Да, конечно.

— В одном церковном спектакле должен был выступать мальчик. Ему нужно было сказать одну строчку из слов Иисуса, где Господь говорит: «Это Я, не бойтесь». С ним репетировали, и наконец он смог произносить эти слова без запинки. В вечер премьеры наступил его черед выйти на сцену и сказать свою роль. Он вышел из-за занавеса, ему в глаза ударил яркий свет, и вдруг он понял, что в зале полно народу.

Он стоял, дрожа с головы до ног. Учитель шепотом напоминал ему тот стих: «Это Я, не бойтесь». Наконец он выпалил: «Ребята, это я, и я боюсь до смерти!»

Мистер президент, этот случай очень точно представляет то, что я чувствовал, когда впервые стал выступать на национальном телевидении в начале пятидесятых.

Он быстро вставил:

— Но вы выходите такой раскованный, словно разговариваете со мной, как с другом.

— Надеюсь, что так, — ответил я. — Но после всех этих долгих лет сцена не сильно изменилась в техническом отношении. Мои помощники всегда рядом, чтобы напомнить важные моменты. Операторы делают свое дело — отлаживают свет и уровень звука, а я стою там, пока отсчитывают время. Каждый занят своим конкретным делом, чтобы помочь мне стоять прямо перед камерой и как можно лучше исполнить мою работу. Я главное действующее лицо, но мне кажется, по специфике технической работы главными действующими лицами являются все же они. А я, как тот маленький мальчик, который так искренне выразил свои чувства: «Ребята, это я, и я боюсь до смерти».

— Но вы что-то сумели сделать, чтобы преодолеть это чувство.

— Это произошло тогда, когда я очнулся и понял, что время подготовки кончилось, огонек наверху камеры зажегся и камера перестала быть камерой, но стала человеком, который пригласил меня к себе в комнату. И я с этим человеком просто разговариваю, и не важно, сколько ему лет, важно лишь то, что он достаточно дружелюбно настроен ко мне, если пригласил меня поговорить с ним через экран телевизора.

— Значит, вы разговариваете не с группой людей, а с отдельным человеком?

— Да, в подсознании я понимаю, что обращаюсь к огромному количеству людей, телезрителей, возможно, сотням тысяч каждый раз. Но я научился проповедовать многотысячным аудиториям в своих крусейдах, и чем больше толпа, тем более она становится одним человеком. Обычно большое собрание людей ведет себя как единый организм. С другой стороны, я понял, что если я обращаюсь к очень маленькой группе людей, скажем, к двадцати пяти или пятидесяти, каждый из них является личностью и каждый подходит ко мне отдельно — и это все в одно и то же время. Мне намного легче обращаться к большому стечению народа, чем к небольшой группе людей.

Президент добавил:

— Значит, когда я обращаюсь ко всему народу и говорю: «Мои соотечественники», тот факт, что меня слушают миллионы людей, должен оставаться только в моем подсознании. Камера должна стать другом, который пригласил меня в свою комнату, и я могу разговаривать с ним так, словно мы одни. Вы это хотели сказать?

— Именно так. Я не говорю, что всегда легко сделать это среди всего того оборудования, которое необходимо в телестудии, но когда над объективами камеры зажигается свет, я знаю, что мистер Джонс или миссис Джонс, или маленькая девочка и маленький мальчик, а может быть, молодая пара или две-три пары, самое большее, сидят перед телевизором, и я с ними разговариваю или проповедую. Теперь после всех этих лет, когда ко мне подъезжает камера, я чувствую себя как дома практически везде, включая мою кафедру.

Президент Никсон был хорошим слушателем, и в каком-то смысле я чувствовал себя несколько самонадеянным, когда говорил все это человеку в его положении. Я просто знал, что если моя поездка должна принести пользу, то мне нужно относиться к нему, как к близкому другу, который попросил у меня совета на основании моего личного опыта.

Помощник президента открыл дверь, и президент встал. Я понял, что мне пора уходить. Я спросил президента, можно ли мне помолить­ся за него, на что он любезно согласился. Потом я попросил его по­молиться за меня.

— Вы знаете, я квакер. Мы не часто молимся вслух. Наши молитвы скорее просто мысли внутри. Но, конечно, я помолюсь за вас.

Он так и сделал.

Позже, каждый раз, когда он обращался к нации, я видел, что он смотрит на меня (через камеру и фактически на камеру), и мне нра­вилось осознавать, что он намного свободнее, чем раньше. Может быть, мне это кажется, но от экрана телевизора стало исходить боль­ше тепла.

После того как его выжили из президентского кабинета, прошло несколько лет, и я купил книгу, в которой он писал о войне и мире. Книга мне понравилась, в ней были отражены его знания и мудрость, которые трагедия Уотергейта не сумела затемнить. Я написал ему, что получил от книги большое удовольствие и много узнал о том, как наша нация строит свои взаимоотношения с другими странами, как дружественными, так и враждебными. В ответ я получил приветливое письмо и приглашение зайти в гости, если буду в Нью-Джерси.

Смерть бывшего президента Никсона 22 апреля 1994 года стала печальным событием. Я думаю, его похороны были самыми впечат­ляющими из всех, что я видел. Их транслировали по национальному телевидению, и мне показалось, что мир остановился. Я думаю, мно­гие удивились силе влияния бывшего нашего президента как на про­стого человека, так и на весь мир. Многие речи видных американских лидеров произвели на меня сильное впечатление, но более всего — проповедь Билли Грэма на закрытии траурной церемонии. Когда этот Божий пророк подошел к концу своего послания, он стал говорить о личном спасении через покаяние и веру в Иисуса Христа. Это было самое сильное евангельское послание, которое я когда-либо слышал.

Он говорил о смелости президента, о его верности и преданности своим убеждениям в течение полувека, — речь Билли Грэма, как мне показалось, остановила на какое-то мгновение весь мир, потому что по крайней мере три миллиарда человек услышали Евангелие жизни из уст человека, который, по мнению большинства, говорит истину так, как никто другой. Мне думается, этот момент запомнится в веч­ности.

В итоге смерть президента Никсона стала платформой для мира, на которой люди могли встретить Единственного, Который может из­менить нас всех: Иисуса Христа из Назарета.

Президент Форд занял место президента Никсона после его от­ставки (еще раньше, чем Никсону были предъявлены обвинения), а позже потерпел поражение в президентской гонке с губернатором Джимми Картером из Джорджии после окончания второго срока президенства Никсона.