ГЛАВА 21. Пять часов утра наступило очень рано, особенно для тех, кто почти всю ночь проревел в подушку

 

Пять часов утра наступило очень рано, особенно для тех, кто почти всю ночь проревел в подушку. А когда я наконец заснула, то спала урывками, все время просыпалась, и мне мерещилось, будто в комнате кто‑то есть. Один раз мелькнул даже сполох рыжих волос, но это мне, наверное, приснилось.

В голове пульсировала тупая боль, и, когда прозвенел будильник, мне пришлось чуть ли не пальцами раскрывать опухшие веки. Но, как ни странно, чувствовала я себя лучше — легче на душе. Думать об Арчере было мучительно, зато я знала, что поступила правильно. Отказалась от личных интересов ради папы и Дженны — черт возьми, да ради всех экстраординариев! Если это не ответственное поведение истинного лидера, то я уж и не знаю.

Поэтому в библиотеку я пришла весьма гордая собой.

К сожалению, папа этого чувства не разделял.

— Я сказал, в пять! — зашипел он, едва я показалась из‑за угла. — А сейчас четверть шестого!

Похоже, он тоже не выспался. И костюм не то чтобы мятый, но не такой безупречный, как обычно. К тому же папа был небрит — это пугало почти так же сильно, как яростный блеск в глазах.

Я удивленно моргнула и начала:

— Прости…

Он предостерегающе поднял руку:

— Тише!

— Почему? — спросила я, тоже шепотом. — Что мы такого делаем?

Мы стояли по разные стороны книжного шкафа. Гримуар Вирджинии Торн казался таким же зловещим, как и в прошлый раз.

Папа оглянулся, как будто нас могли подслушивать, и прошептал:

— Мы сейчас откроем шкаф и возьмем с полки гримуар.

Тут я не просто удивилась — я оторопела.

— Ты что?! Он же заколдован как черт знает что… Может быть, в буквальном смысле.

Папа закрыл глаза и глубоко вздохнул, словно ему требовалось физическое усилие, чтобы сдержаться и не наорать на меня.

— Софи, — медленно и раздельно проговорил он. — Я не справлюсь один. Магия, которой запечатан шкаф, слишком сильна даже для меня. А вместе… Я думаю, у нас получится.

— Зачем? — спросила я. — Ты говорил, что в этой книге заключена самая древняя и самая темная магия в мире. Зачем она тебе?

Еще один глубокий вдох.

— Для научных целей.

Меня охватила злость, и я ощутила поднимающуюся волну магии.

— Если тебе нужна моя помощь, говори правду!

— Дело крайне опасное. Я считаю, тебе следует знать как можно меньше. Тогда, если нас… Если нас поймают, ты честно скажешь, что понятия не имела, какие цели я преследовал.

— Нет! — Я тряхнула головой. — Мне и так все время врут или говорят полуправду. Надоело! Ты вчера сказал, что мне пора изучать «семейное дело». Ради тебя и ради Совета я отказалась от Ар… От многого отказалась! Давай рассказывай, что происходит.

Настала папина очередь удивляться. Я подумала даже, сейчас он все отменит, но тут он кивнул и сказал:

— Справедливо. Я говорил тебе, что Совет пытался вызвать демона за сотни лет до того, как Вирджиния отыскала гримуар. После истории с Алисой Совет решил, что книга слишком опасна, и запечатал ее в этом шкафу. С тех пор никто не мог провести ритуал призывания демона. Однако…

— Дейзи и Ник, — прошептала я.

— Именно.

— И что? Думаешь, кто‑то добрался до гримуара и с его помощью превратил Ника и Дейзи в демонов?

Папа провел рукой по волосам, и я вдруг заметила, что пальцы у него дрожат.

— Нет, шкаф открыть чрезвычайно трудно. Я всего лишь хочу своими глазами прочесть, что требуется для проведения ритуала. Если узнать, что именно с ними сделали, возможно, я смогу понять, кто это сделал и почему.

Объяснения звучали вполне разумно, и все‑таки, честно говоря, мне было страшно до чертиков. Связываться с книгой, в которой записаны самые жуткие заклинания в целом мире, — что хорошего?

Правда, папе я этого не сказала. Спросила только:

— Ну, и как мы ее достанем, если шкаф открыть «чрезвычайно трудно»?

Папа коснулся края полки.

— В общих чертах — при помощи грубой силы. Обычно шкаф открывают все двенадцать членов Совета.

— Ага, а нас тут двое, и только один из нас состоит в Совете…

Папа прервал меня, покачав головой.

— Формально мы оба состоим в Совете. Ты — прямая наследница главы Совета, и следовательно, априори…

— Пап, не надо с утра пораньше употреблять такие выражения, как «априори»! И пусть я даже состою в Совете, все равно еще десяти человек не хватает.

— Да, но тут как раз наступает черед грубой силы. Если мы с тобой объединим свою кровь и магические способности, витрина должна открыться.

— Кровь? — переспросила я дрожащим голосом.

Папа с выражением мрачной решимости выхватил из‑под полы пиджака серебряный кинжальчик.

— Как я уже говорил, магия крови — очень древняя и могущественная. Давай руку. Времени мало.

Небо за окном было уже не серо‑стальным, а золотистым. Я понимала, что в доме скоро все проснутся.

Еще я понимала, что мне очень, ну просто очень не хочется давать папе руку.

— Ты поэтому занимался со мной вчера, да? — спросила я чуть слышно. — Чтобы я сегодня могла тебе помочь и не разнесла при этом библиотеку на мелкие кусочки?

В папином лице что‑то мелькнуло — надеюсь, что угрызения совести.

— Не только поэтому, — сказал он.

— Ладно, но не забудь, пожалуйста, что я вчера все‑таки побила немало зеркал. Может, подождем, а я пока еще потренируюсь?

Папа качнул головой.

— Вчера под вечер «Око» совершило нападение на «Жеводан».

Я с некоторым трудом вспомнила, что так называется элитарная французская школа для оборотней.

— Время для нас — непозволительная роскошь, — сказал папа и быстрым движением полоснул себя кинжалом по левой ладони.

Я ахнула, а папа положил окровавленную руку на стеклянный куб, в который был заключен гримуар. Кровь текла на вырезанные в стекле руны, постепенно их заполняя, и руны начали светиться золотистым светом. Книга едва заметно задрожала.

Я ждала, пока включится моя новая способность предвидения и скажет, как ужасна папина идея, но ничего такого не происходило. Меня, конечно, слегка подташнивало, но это, я думаю, от вида крови, а не от какого‑нибудь зловещего предчувствия.

— Софи, — сказал папа, занеся кинжал. — Прошу тебя.

Не дав себе времени как следует подумать, я подставила руку — ту, где уже красовались шрамы от демонического стекла. Ощутила резкую боль, которая быстро прошла. Совсем не так страшно, как я себе представляла.

Следуя папиному примеру, я положила руку на стеклянный ящик и заранее поморщилась, вспоминая, как в прошлый раз обожглась, но сейчас никакого жара не почувствовала. Зато хорошо чувствовались охранные чары, и моя магия тут же откликнулась.

— Что дальше? — спросила я шепотом.

Не было сил отвести взгляд от струйки моей собственной крови, стекающей в резные желобки рун. Золотистый свет стал еще ярче.

— То же, что мы делали вчера, — тихо и ровно ответил папа. — Сосредоточься на воспоминании, связанном с человеческими эмоциями.

Мне вдруг представилось, как Арчер сидит на подоконнике в полуразрушенной мельнице. Нахлынула тоска, и сразу же с ближайшей полки слетело штук десять книг. Сила магии вывернула их переплеты наизнанку и расшвыряла листы по комнате.

— Что‑нибудь другое! — прошипел папа, глядя на меня со страхом.

— Прости, пожалуйста… — выдавила я, мотая головой, как будто из нее можно было вытрясти образ Арчера.

Думай о чем‑нибудь мирном, приятном! Например, о маме. Как она повела меня, восьмилетнюю, в парк аттракционов и позволила кататься на колесе обозрения, пока не надоест. Мы смеялись, а вокруг мигали разноцветные огни и пахло свежими пончиками.

Постепенно мой пульс пришел в норму, и магия свернулась клубком, смирная и послушная.

Папа перевел дух.

— Уже лучше! А теперь сосредоточься, направь свои мысли на витрину и прикажи ей открыться.

Сделав несколько глубоких вдохов, я в точности выполнила папины указания. Руки начали мерзнуть. Появилось неприятное ощущение, словно витрина каким‑то непонятным образом пьет мою кровь. От этой мысли разом ослабели коленки, я заморгала, стараясь отогнать наползающий серый туман. Черт возьми, мне случалось телепортироваться, создавать предметы из пустоты, по воздуху летать, и то ничего! Нет уж, я не свалюсь в обморок, открывая дурацкий стеклянный ящик.

И все‑таки раньше я ничего подобного не испытывала, даже когда творила самые сложные заклинания. Сейчас магия не поднималась волной, а словно бы сочилась тонкой струйкой. Я обливалась потом, а зубы стучали, как в ознобе.

Пальцы совсем занемели, и вся рука казалась ужасно бледной, но я упорно прижимала ее к стеклу. По‑прежнему ничего не происходило, только светились наполненные кровью руны.

Папа, кажется, чувствовал себя чуточку лучше.

— Дело не только в витрине, — проговорил он хрипло, когда его рука едва не соскользнула с окровавленного стекла. — Книга тоже сопротивляется.

У меня перед глазами плавали серые пятна.

— Так на чем надо сосредоточиться?

Я говорила еле слышным шепотом — не из осторожности, а от слабости.

— И на том, и на другом, — ответил папа. — Вообрази, что витрина открывается, и книга оказывается у тебя в руках. Человеческое воспоминание тоже не упускай из виду.

Уже не было сил держать голову прямо, и я уткнулась лбом в стекло.

— Как много всего надо удержать в мыслях…

— Я все понимаю, Софи, но ты постарайся. Ты сможешь!

И я постаралась. Продолжая представлять себе мамино лицо, я из последних сил постаралась думать о витрине с гримуаром, а не о том, что у меня подгибаются ноги и в глазах темнеет.

И тут — наконец! — стекло дрогнуло.

— Есть! — Папины глаза горели на осунувшемся лице. — Еще чуть‑чуть!

Я ждала, что крышка витрины откроется или, может, у нее отвалится стенка, а вместо этого витрина просто исчезла, словно лопнул мыльный пузырь. От неожиданности наши с папой ладони звонко шлепнули о деревянную полку.

Папа немедленно схватил гримуар. Вынутый из магического ящика, тот выглядел как самая обыкновенная пыльная книга. Черный кожаный переплет потускнел от времени, от страниц пахло плесенью и старой бумагой.

Папа лихорадочно листал книгу, а у меня колени подломились. Я сползла на пол и привалилась к ближайшему книжному шкафу, глядя на папу словно издалека или сквозь сон. Опустив глаза, я увидела свою руку и вяло подумала: неужели я вся сейчас такая белая?

— Проклятье, — прошептал папа.

Он, кажется, жутко испугался. Наверное, мне тоже нужно было встревожиться, но на это банально не хватило сил.

— Что там? — спросила я сонно.

Папа поднял на меня полный ужаса взгляд — по‑моему, он сейчас вообще ничего не воспринимал вокруг.

— Ритуал, представь себе… Софи!!!

Последнее, что я увидела, заваливаясь на бок и уплывая в беспамятство, — как падает на пол раскрытая книга, выставив на обозрение неровный край вырванной кем‑то страницы.