Акафист Святому праведному отроку Артемию, Веркольскому чудотворцу Клуб православной семьи: http://vk.com/club43902602 16 страница

- Лучше вам этого не знать. Это должно быть неожиданности и для вас

д-двоих. Иначе дело может сорваться.

 

 

X x x

 

 

Странное дело - оказавшись вдвоем в темной, наглухо закрытой от

внешнего мира карете, мы долгое время не произносили ни слова. Я

прислушивался к ровному дыханию мадемуазель и со временем, когда глаза

свыклись с мраком, стал различать ее смутный силуэт. Мне хотелось услышать

ее голос, сказать ей что-нибудь ободряющее, но, как обычно, я все не мог

подыскать уместных слов. На коленях лежал металлический шар, и, хоть

взрыватель еще был не включен, я держал адскую машину обеими руками.

Напрасно я опасался, что у меня возникнут трения с посланцем доктора

Линда из-за увесистого узелка странной круглой формы. Первый этап операции

прошел гладко - как говорят в народе, без сучка, без занозинки.

Мы с мадемуазель не простояли в храме и пяти минут, как некий

мальчишка, по виду из обычных попрошаек, что вечно толкутся на паперти,

протянул мне записку - еще и пришлось дать паршивцу пятиалтынный из

собственных денег. Прижавшись друг к другу плечами, мы развернули листок (я

опять ощутил легкий аромат "Графа Эссекса") и прочли одну коротенькую

строчку: "L'eglise de Ilya Prorok" (Церковь Ильи Пророка (фр.)). Я не знал,

где это, но мадемуазель, успевшая в доскональности изучить все окрестные

улицы и переулки, уверенно повела меня за собой.

Через несколько минут мы были уже возле небольшой церковки, а у

соседнего дома ожидала черная карета с занавешенными окнами, весьма похожая

на ту, что я видел неделю назад, хоть и не поручусь, что та самая. С козел

спрыгнул высокий человек в низко надвинутой шляпе, так что виднелась только

густая черная борода. Ни слова не говоря, открыл дверцу и протолкнул

мадемуазель внутрь.

Показывая узелок, я суровым голосом произнес заранее приготовленную

фразу:

- Это предмет обмена. Трогать нельзя.

Не знаю, понял ли он меня, но к узелку не притронулся. Присел на

корточки и очень быстро провел ладонями по всему моему телу, не постыдившись

коснуться самых укромных мест.

- Позвольте, сударь... - не выдержал я, но обыск уже закончился.

Бородатый молча толкнул меня в спину, я поднялся в экипаж, и дверца

захлопнулась. Раздался скрежет засова. Карета качнулась, и мы поехали.

Прошло, наверное, не менее получаса, прежде чем между нами завязался

разговор. И начала его мадемуазель, потому что я так и не придумал, с чего

начать.

- Стханно, - сказала она, когда на повороте карему качнуло и мы

дотронулись друг до друга плечами. - Стханно, что сегодня он меня не

обласкал.

- Что? - удивился я.

- Как это - perquisitionner?

- А, обыскал.

- Да, спасибо. Стханно, что не обыскал. Обычно обыскал. Если знать,

можно было спхятать в панталон маленький пистолет.

Я позволил себе наклониться к ее уху и шепнуть:

- У нас есть оружие получше. - И похлопал рукой по бомбе.

- Остохожно! - ойкнула мадемуазель. - Я боюсь! Все-таки женщина есть

женщина, даже такая смелая.

- Ничего, - успокоил ее я. - Пока взрыватель не включен, бояться

нечего.

- Я все думаю про второй сюрприз мсье Фандорина,

- вдруг заговорила мадемуазель по-французски, и ее голос дрогнул. - Не

состоит ли он в том, что бомба взорвется в любом случае, разнеся на куски и

нас, и доктора Линда, и его высочество, а камень потом, как и сказал мсье

Фандорин, подберут среди обломков? Для царя главное - сохранить "Орлов" и

избежать огласки. Для мсье Фандорина - отомстить доктору Линду. Что вы

думаете, Атанас?

По правде сказать, ее подозрения показались мне очень даже

правдоподобными, но, немного подумав, я нашелся, что возразить:

- В этом случае нам дали бы не настоящий камень, а подделку. Тогда

можно ничего среди обломков не искать.

- А с чего вы взяли, что в шаре подлинный "Орлов"?

- нервно спросила она. - Ведь мы-то с вами не ювелиры. Вы нажмете

кнопку, и тут же грянет взрыв! Вот и выйдет обещанный сюрприз, про который

нам с вами ни в коем случае нельзя было узнать.

У меня внутри все похолодело - слишком уж верным выглядело это

предположение.

- Значит, такова наша судьба, - сказал я, перекрестившись. - Если вы

угадали правильно, то это решение принято высшей властью, и я исполню все в

точности. Но вам не нужно входить в часовню. Когда нас привезут, я скажу

кучеру, что в вашем присутствии нет надобности - я заберу Михаила

Георгиевича сам.

Мадемуазель крепко сжала мне руку.

- Благодарю вас, Атанас. Вы вернули мне веру в человеческое

благородство. Нет-нет, я пойду с вами. Мне стыдно, что я могла заподозрить

Эраста в вероломстве. Для него камень, даже такой особенный, не может быть

дороже жизни ребенка. И наших жизней тоже, - тихо закончила она.

Вторая половина ее короткой, прочувствованной речи несколько испортила

приятное впечатление от первой, и все же я был растроган. Хотел ответить на

пожатие ее пальцев, но это, пожалуй, выглядело бы чрезмерной вольностью. Так

мы и ехали дальше, и ее рука касалась моей.

У меня, в отличие от мадемуазель, не было уверенности в благородстве

господина Фандорина. Представлялось весьма вероятным, что в самом, скором

времени земное существование Афанасия Зюкина закончится, причем не тихим и

незаметным образом, как следовало бы по всей логике моей жизни, а с

неприличным шумом и грохотом. Компания Эмилии делала эту мысль менее

отвратительной, в чем, безусловно, проявлялось качество, которое я не терплю

в других и всегда старался подавлять в себе - малодушное себялюбие.

А между тем в наглухо закрытой карете становилось все трудней дышать. У

меня по лицу и сзади, за воротник, стекали капли пота. Это было неприятно и

щекотно, но я не мог вытереться платком-для этого пришлось бы отнять руку.

Мадемуазель тоже дышала учащенно.

Внезапно мне пришла в голову простая и страшная мысль, от которой пот

заструился еще обильней. Я попробовал тихонько, чтобы не вспугнуть

мадемуазель, просунуть руку в узелок и открыть крышку шара. Однако щелчок

все же раздался.

- Что это был? - встрепенулась мадемуазель. - Что был этот звук?

- Замысел Линда проще и коварнее, чем представляется Фандорину, -

сказал я, хватая ртом воздух. - Я полагаю, что доктор приказал возить нас в

этом заколоченном ящике до тех пор, пока мы не задохнемся, а после

преспокойно забрать "Орлова". Только ничего у него не выйдет - я включаю

взрыватель. Пока я в сознании, буду держать бомбу на весу обеими руками.

Когда же иссякнут силы, шар упадет...

- Vous etes fou! - воскликнула мадемуазель, рывком высвободила руку и

схватила меня за локоть. - Vous etes fou! N'y pensez pas! Je compte les

detours, nous sommes presque la! (Вы сошли с ума! Не вздумайте! Я считаю

повороты, мы уже почти приехали! (фр.))

- Поздно, я уже надавил, - сказал я и крепко сжал шар обеими руками.

А еще через минуту карета и в самом деле остановилась.

- Ну, выхучай Господь, да? - шепнула Эмилиями перекрестилась, но не

по-православному, а на свой католический лад, слева направо.

Дверца отворилась, и я сощурился от яркого света. Никто мне глаз не

завязывал, и я увидел облупленную стену маленькой часовни, а поодаль, в

сотне шагов, башни и колокольни большого старинного монастыря. Ступив на

подножку, украдкой осмотрелся по сторонам. У пруда сидели с удочками рыбаки,

а на краю ближнего сквера зеленел свежей листвой узловатый дуб, в дупле

которого предположительно прятался старший агент Кузякин. На душе стало"

чуть-чуть спокойней, хотя ненадевание повязки, вероятнее всего, означало,

что живыми Линд выпускать нас не намерен. Мадемуазель высунулась из-за моего

плеча и тоже принялась оглядываться - ах да, она ведь оказалась здесь без

повязки впервые. Ничего, господин доктор, подумал я, пропадем, так вместе с

вами, и прижал к груди узелок.

Кучер, стоявший сбоку от распахнутой дверцы, схватил меня за локоть и

дернул: слезай, мол. Я поморщился - такая силища была в этих стальных

пальцах.

Ржавая дверь с увесистым навесным замком, почти не скрипнув, открылась

нам навстречу.

Я вошел в полутемное помещение, более просторное, чем казалось снаружи,

и увидел несколько мужских фигур. Прежде чем успел их разглядеть, дверь за

нами закрылась, но от этого свет не исчез, а лишь сделался из сероватого

желтоватым - на стенах висело несколько масляных светильников.

Людей Линда было четверо. Прежде всего я обратил внимание на седого

сухонького господина с безгубым, нерусским лицом и в стальных очках. Неужто

это и есть доктор Линд? По обе стороны от него стояли двое высоких и

плечистых, чьи лица тонули в тени, - надо полагать, телохранители. Четвертым

был кучер, вошедший следом и привалившийся спиной к двери, как бы отрезая

нам путь к отступлению.

Один из телохранителей замахал рукой на кучера, явно требуя, чтобы тот

вышел.

Кучер кивнул, но не тронулся с места. Телохранитель сердито указал

пальцем на дверь. Кучер скрестил руки на груди.

- Taubstummer Dickkopf! (Упрямая глухонемая дубина! (нем.)) - выругался

верзила.

Так вот почему возница вел себя с нами так странно. Теперь понятно,

отчего Линд не боялся, что бородач попадет в руки полиции.

Второй телохранитель сказал, тоже по-немецки:

- Да черт с ним, пусть торчит. Ему, поди, тоже любопытно.

Но здесь седой господин властно протянул руку к узелку, и я понял, что

начинается самое главное.

- Принесли? Давайте, - тусклым голосом сказал он по-французски.

Я бросил на пол платок, в который был завернут шар, открыл крышечку и

камень сверкнул из своего бархатного гнезда ленивым, приглушенным блеском.

Медленно и ясно выговаривая каждое слово, я объяснил про сюрприз и про

условия обмена. Слава Богу, мой голос ни разу не дрогнул. Тут самое важное

было, чтобы Линд поверил - если понадобится, я не струшу.

Он выслушал меня не перебивая и кивнул, словно речь шла о чем-то само

собой разумеющемся. Нетерпеливо щелкнул пальцами:

- Хорошо-хорошо. Давайте, я проверю.

И вытащил из кармана маленькую, окованную медью лупу.

Выходит, это был не Линд, а ювелир - как и предсказывал Фандорин. Я

поддел двумя пальцами маслянистый камень, который охотно и как-то даже уютно

лег в мою ладонь, будто был сотворен как раз по ее мерке. Второй рукой я

осторожно прижал бомбу к груди.

Ювелир взял бриллиант и подошел к одной из ламп. Телохранители - или

кто они там были на самом деле - обступили мастера и шумно засопели, когда

грани "Орлова" вспыхнули нестерпимым сиянием.

Я оглянулся на мадемуазель. Она стояла неподвижно, сцепив пальцы.

Приподняв брови, показала взглядом на шар, и я успокаивающе кивнул: не

беспокойтесь, не уроню.

Света масляной лампы ювелиру показалось мало. Он достал еще и

электрический фонарик, подвигал пружиной. Тонкий, яркий луч коснулся

бриллианта, и я прищурился - показалось, что от камня посыпались искры.

- Alles in Ordnung (Все в порядке (нем.)), - бесстрастно произнес

ювелир на нечистом немецком и спрятал лупу в карман.

- Верните камень, - потребовал я.

А когда он не выполнил мое требование, я угрожающе вытянул вперед обе

руки с раскрытым шаром.

Ювелир пожал плечами и положил бриллиант обратно в нишу.

Ободренный успехом, я повысил голос:

- Где его высочество? Теперь по условиям договора вы должны немедленно

его вернуть!

Безгубый показал пальцем на каменный пол, и я лишь теперь заметил

черный квадратный люк с чугунным кольцом.

- Кому он нужен, ваш мальчишка. Забирайте, пока не подох.

В устах этого респектабельного господина грубое слово crever (Подыхать

(фр.)), произнесенное применительно к малютке, прозвучало так неожиданно и

страшно, что я содрогнулся. Господи, что это за люди!

Мадемуазель, шумно втянув воздух, бросилась к люку, схватилась за

кольцо и потянула изо всех сил. Дверца немного приподнялась и тут же с

гулким, металлическим стуком снова упала в пазы. Ни один из громил не

тронулся с места, чтобы помочь даме. Эмилия в отчаянии оглянулась на меня,

но и я не мог прийти ей на помощь - для этого пришлось бы положить шар.

-Aufmachen! (Открыть (нем.)) - угрожающе крикнул я и поднял бомбу

повыше.

С видимой неохотой один из бандитов отодвинул мадемуазель и легко,

одной рукой откинул крышку.

Открылся проем, но не черный, как я ожидал, а наполненный трепещущим

светом - очевидно, в подземелье тоже горел масляный фонарь. Оттуда пахнуло

сыростью и плесенью.

Бедный Михаил Георгиевич! Неужто его продержали в этой дыре столько

дней!

Подобрав подол, мадемуазель стала спускаться. Один из верзил последовал

за ней. У меня шумно и часто стучало в висках.

Я услышал донесшийся снизу шум голосов, а потом пронзительный крик

Эмилии:

- Mon bebe, mon pauvre petit! Tas de salauds! (Мой крошка, мой бедный

малыш! Мерзавцы!)

- Его высочество мертв? - взревел я, готовый бросить бомбу на пол и

будь что будет.

- Нет, он жив! - услышал я. - Но совсем плохой!

Не могу передать, какое облегчение я испытал в эту минуту. Ну конечно,

его высочество простужен, ранен, одурманен опиумом, но главное - он жив.

Ювелир протянул руку.

- Дайте камень. Сейчас ваша спутница вынесет ребенка.

- Пусть сначала вынесет, - пробормотал я, вдруг сообразив, что не имею

представления, как вести себя дальше - в инструкциях Фандорина на сей счет

ничего не содержалось. Отдавать камень или нет?

Внезапно оставшийся телохранитель с неожиданным проворством прыгнул ко

мне и обеими руками сжал мои ладони, державшие шар. Толчок вышел совсем

незначительный, и взрывной механизм не сработал, но бриллиант выкатился из

ниши и с щелкающим стуком поскакал по полу. Ювелир подхватил его и сунул в

карман.

Бороться с верзилой было бесполезно, а сзади уже подошел чернобородый

кучер, в нечеловеческой силе которого я имел возможность убедиться. Господи,

я все погубил!

- Вот и сюрприз номер два, - шепнул мне в ухо глухонемой и в ту же

секунду стукнул бандита кулаком по лбу. Мне показалось, что не так уж

сильно, но глаза немца закатились, он разжал свои ручищи и осел на пол.

- Держите крепче, - сказал кучер голосом Фандорина.

В один скачок оказался подле ювелира и зажал ему рукой рот,

одновременно приставив снизу к подбородку стилет.

- Taisez-vous! Un mot, et vous etes mort! (Молчите! Одно слово, и вы

труп!(фр.) - Зюкин, отключите кнопку, бомба нам больше не понадобится.

От стремительности, с которой происходили события, я был в оцепенении и

неожиданному превращению кучера в Фандорина совсем не удивился - куда больше

меня почему-то поразило то, что Эраст Петрович совершенно перестал

заикаться.

Я послушно подцепил ногтями утопленную кнопку и потянул - она с легким

щелчком выскочила.

- Крикните, что камень у вас и что ребенка можно выпускать, - тихо

сказал Фандорин по-французски.

Ювелир захлопал глазами с противоестественной быстротой - кивнуть он не

мог, потому что этим жестом насадил бы свою голову на клинок.

Фандорин убрал руку с его рта, но кинжал по-прежнему держал вертикально

вверх.

Пожевав проваленным ртом и облизнувшись, пленник запрокинул голову

назад, будто хотел рассмотреть что-то на потолке, и вдруг громко закричал:

- Alarme! Fuiez-vous! (Тревога! Бегите! (фр.))

Он хотел крикнуть что-то еще, но узкая полоска стали вошла ему между

горлом и подбородком по самую рукоятку, и ювелир захрипел. Я охнул.

Убитый еще не успел рухнуть на пол, а из люка уже высунулась голова -

кажется, того самого бандита, что давеча спустился вниз с мадемуазель.

Фандорин скакнул к дыре и с размаху ударил его ногой по лицу.

Послышался тяжелый звук рухнувшего тела, а Эраст Петрович, ни секунды не

медля, спрыгнул вниз.

- Господи! - вырвалось у меня. - Господи Боже!

Снизу доносился грохот, кто-то кричал по-немецки и по-французски.

Перекрестившись золотым шаром, я подбежал к проему и заглянул вниз.

Увидел настоящую кучу-малу: огромный детина с занесенным ножом в руке

подмял под себя Фандорина, а еще ниже лежал недвижный телохранитель. Эраст

Петрович одной рукой сжимал противнику запястье, удерживая нож, а другой

тянулся к его горлу, но никак не мог достать. Кажется, бывшего статского

советника следовало спасать.

Я бросил шар, метя в затылок великану, и превосходным образом попал -

послышался чмокающий звук. Обычному человеку я вне всякого сомнения проломил

бы череп, этот же лишь качнулся вперед. Но этого оказалось достаточно, чтобы

Фандорин дотянулся ему до горла. Я не видел, что именно сделали пальцы

Эраста Петровича, однако услышал тошнотворный хруст, и детина завалился на

сторону.

Я быстро спустился вниз. Фандорин уже вскочил на ноги и озирался по

сторонам.

Мы находились в квадратном помещении, углы которого тонули во мраке.

Посередине склепа возвышалось поросшее мохом надгробье, на котором горела

масляная лампа.

- Где она? - переполошился я. - Где его высочество? Где Линд?

У стены стоял сундук с набросанным на него тряпьем, и я подумал, что

Михаила Георгиевича, наверное, держали там. Однако Фандорин кинулся в

противоположную сторону.

Я услышал топот быстрых удаляющихся шагов - судя по звуку, бежали

человека три или четыре.

Фандорин схватил фонарь, поднял его, и мы увидели проход в стене,

забранный решеткой.

Чернота озарилась вспышкой, воздух зло свистнул, ударило гулкое эхо.

- За выступ! - крикнул мне Фандорин, отскакивая в сторону.

- Эмилия, вы живы? - что было мочи позвал я. Темнота приглушенно

ответила голосом мадемуазель:

- Их тхое! И Линд здесь! Это...

Голос сорвался на вскрик. Я бросился на решетку и затряс ее, но она

была заперта на замок.

Эраст Петрович с силой дернул меня за рукав - и вовремя: из подземного

хода снова выстрелили. Один из железных прутьев взорвался брызгами искр, в

стену ударил невидимый штырь, от которого на пол посыпались каменные

осколки.

Издали доносились мужские голоса, кто-то тонко простонал - женщина или

ребенок.

- Линд! - громко крикнул Эраст Петрович по-французски. - Это я,

Фандорин! Камень у меня! Обмен остается в силе! Меняю "Орлова" на женщину и

ребенка!

Мы затаили дыхание. Тихо - ни голосов, ни шагов. Услышал или нет? _

Фандорин вскинул руку, в которой нивесть откуда появился маленький

черный револьвер, и выстрелил в замок - раз, другой, третий.

Снова посыпались искры, но замок с петель не слетел.

 

16 мая

 

Я сидел у реки, тупо глядя на проплывавшие мимо длинные плоты из бурых,

шершавых бревен, и никак не мог понять, кто сошел с ума: я или окружающий

мир.

Афанасий Зюкин объявлен вне закона? Его разыскивают полиция и

жандармерия?

Может быть, тогда Афанасий Зюкин - это вовсе не я, а кто-нибудь другой?

Но нет, вся мощь порядкоохранительных сил империи была поднята на ноги

именно из-за нас - господина Фандорина и меня. И причиной тому было не

какое-нибудь чудовищное недоразумение, а наше преступное поведение. Да-да,

наше, потому что соучастником Фандорина я стал добровольно. Или почти

добровольно.

Нужно было разобраться во всем с самого начала, припомнить события

минувшей ночи во всех подробностях.

Когда замок наконец удалось сбить и мы проникли в лаз, догонять Линда

было уже бессмысленно. Но сгоряча мы поняли это не сразу. Светя взятым со

стола фонарем, Фандорин бежал впереди, я за ним - слегка пригнувшись, чтобы

не стукнуться головой о низкий свод. Качающийся свет выхватывал из темноты

клочья паутины, какие-то черепки под ногами, влажный блеск глинистых стен.

Шагов через двадцать ход разделился надвое. Эраст Петрович на секунду

присел, посветил вниз, и уверенно свернул направо. Через полминуты туннель

снова раздвоился. Изучив следы, отчетливо видные на толстом слое пыли, мы

двинулись влево. Еще семь или восемь развилок были преодолены так же легко,

а затем масло в фонаре догорело, и мы остались в полной темноте.

- Отлично, - сердито пробормотал Фандорин. - Просто отлично. Теперь мы

не то что за Линдом г-гнаться, мы и назад-то дороги не найдем. Кто бы мог

подумать, что здесь такой лабиринт. Триста лет рыли, а то и б-больше: и

монахи в годы смуты, и мятежные стрельцы, и раскольники, прятавшие от

патриарха Никона старинные книги и церковное серебро, а судя по тому, что

встречаются каменные галереи, здесь когда-то были и каменоломни... Ладно,

Зюкин, идем уж, куда придется.

Пробираться в полной тьме выходило медленно и трудно. Я несколько раз

падал, споткнувшись о выступы. Один раз упал, и из-под меня с писком

метнулось что-то живое. Я схватился за сердце. Есть у меня постыдная,

немужская слабость - терпеть не могу крыс и мышей. Эта шмыгающая, шныряющая,

вороватая нечисть чем-то глубоко противна моему естеству.

В другой раз зацепил ногой за нечто корнеобразное, при ощупывании

оказавшееся человеческой грудной клеткой.

Когда растянулся в третий раз, подо мной что-то звякнуло. Я схватился

за карман - "Орлова" там не оказалось.

В ужасе я крикнул:

- Камень выпал! Фандорин зажег спичку, и я увидел расколотый горшок, в

котором тускло поблескивали неровные кружочки. Взял один - серебряная

монета, старинная. Но сейчас было не до монет. Неужто я выронил бриллиант не

сейчас, а во время одного из предыдущих падений? Тогда отыскать его будет ох

как непросто.

Слава богу, с третьей спички Эраст Петрович увидел полузарывшийся в

пыль камень и забрал себе, а я после случившегося возражать не посмел.

Насыпал себе в карманы две пригоршни монет из клада, и мы побрели дальше.

Не знаю, сколько часов это продолжалось. Иногда мы садились на землю,

чтобы передохнуть. Вторую ночь подряд я проводил в подземелье, и, ей-богу,

затрудняюсь сказать, какое из них пришлось мне меньше по вкусу.

Нельзя было даже посмотреть, который час, потому что от сырости спички

скоро размокли и загораться не желали. Когда я во второй раз споткнулся о

уже знакомые кости, стало ясно, что мы бродим по кругу. Тогда Фандорин

сказал:

- Знаете, Зюкин, так дело не пойдет. Вы хотите, чтобы по вашим ребрам

бегали к-крысы? Я передернулся.

- Я тоже не хочу. А значит, хватит фланировать, надеясь на авось. Нужна

система. Теперь мы движемся так: строго чередуем п-повороты. Один раз

направо, один раз налево. Вперед!

Но и после введения "системы" мы шли еще очень долго, пока, наконец,

вдали не забрезжил слабый свет. Я кинулся к нему первым. Лаз сузился, как-то

весь съежился, и пришлось ползти на четвереньках, но это было ничего, потому

что свет делался все ярче. Уже у самого края я ухватился рукой за холодный,

шершавый корень, и он вдруг с сердитым шипением пружинисто рванулся из моих

пальцев. Змея! Охнув, я дернулся и ударил макушку о камень. Разглядел на

узкой головке заструившейся Прочь черной ленты желтые пятна - это был

безобидный уж. Но сердце все равно колотилось, как бешеное.

Нора вывела к подмытому водой берегу реки. Я увидел окутанную утренним

туманом темную баржу, крыши складов на той стороне и в некотором отдалении -

полукруглые арки железнодорожного моста. - Недалеко же мы с вами

п-продвинулись, - сказал Фандорин, распрямляясь и отряхивая перепачканный

кучерский кафтан. От длинной черной бороды он успел избавиться, широкополую

шляпу потерял, кажется, еще в склепе.

Я проследил за направлением его взгляда. В нескольких сотнях шагов,

озаренные первыми лучами солнца, мягко поблескивали купола Новодевичьего

монастыря.

- Очевидно, этим лазом монахи пользовались, чтобы тайно д-добраться до

реки, - предположил Фандорин. - Интересно, для каких целей.

Мне это было совсем не интересно. - А вон и часовня! - показал я. -

Идемте скорей. Господа Карнович и Ласовский наверняка нас обыскались. И не

столько нас, сколько "Орлова". То-то обрадуются!

Я улыбнулся. В эту минуту от простора, света, утренней свежести меня

переполняло то особое чувство жизненной полноты, которое, вероятно, некогда

испытал воскресший из мертвых Лазарь.

- Вы хотите вернуть "Орлова" Карновичу? - недоверчиво спросил Фандорин.

В первое мгновение мне показалось, что я ослышался, но затем я понял,

что господин Фандорин, как и я, обрадован благополучным исходом кошмарной

ночи и оттого настроен на шутливый лад. Что ж, есть обстоятельства, при

которых и Зюкин непрочь пошутить, хоть бы даже и не с самым приятным

собеседником.

- Нет, я хочу отнести камень доктору Линду, - ответил я, посредством

сдержанной улыбкой давая понять, что оценил шутку и отвечаю ей в тон.

- Ну то-то же, - с серьезным видом кивнул Эраст Петрович. - Вы ведь

понимаете, что если мы отдадим б-бриллиант властям, то больше его не увидим.

Тогда мальчик и Эмилия обречены.

Только теперь до меня дошло, что он вовсе не шутит.

- Вы и вправду намерены вступить с доктором Линдом в самочинный торг? -

на всякий случай все же уточнил я.

- Да, а как же иначе?

Мы оба замолчали, уставившись друг на друга с равным недоумением. От

моего душевного подъема не осталось и следа. Во рту пересохло от скверного

предчувствия.

Фандорин окинул меня взглядом с головы до ног, будто видел впервые и

спросил - как мне показалось, с любопытством:

- П-постойте, Зюкин, разве вы не любите маленького Мику?

- Очень люблю, - удивился я такому вопросу.

- И ведь... к Эмилии вы тоже неравнодушны? Я чувствовал себя очень

усталым, мы оба были перепачканы в пыли и глине, пахло травой и рекой - от

всего этого возникало ощущение, что обычные условности не имеют значения.

Только поэтому я ответил на сей вопиюще нескромный вопрос.

- Мне небезразлична судьба мадемуазель Деклик.

- Итак, на карту поставлена жизнь д-двоих людей. Людей, которых вы...

Ну, скажем, "судьба которых вам небезразлична". И вы готовы пожертвовать

этими людьми ради куска шлифованного углерода?

- Есть вещи, которые значат больше, чем любовь, - тихо сказал я и вдруг

вспомнил, что то же самое Фандорин не столь давно говорил Ксении Георгиевне.

Это воспоминание было мне неприятно, и я счел нужным уточнить:

- К примеру, честь. Верность. Престиж монархии. Национальные святыни.

Объясняя такие очевидные вещи, я чувствовал себя довольно глупо, но что

еще мне оставалось делать?

Помолчав, Фандорин объявил:

- У вас, Зюкин, есть выбор. Видите, у часовни полицейское оцепление?

Или вы отправляетесь туда и говорите, что Фандорин скрылся, п-прихватив с

собой "Орлова". Или мы вместе пробуем спасти Эмилию и ребенка. Решайте.

С этими словами он вынул из кармана черную бороду и косматый парик -

оказывается, все-таки приберег - и приладил эту буйную растительность,

превратившись в простецкого и диковатого мужика из тех, что съезжаются в

большие города на заработки.

Не знаю, почему я с ним остался. Честное слово, не знаю. Я не произнес

ни слова, но и с места не тронулся.

- Что, пойдем на к-каторгу в одной сцепке? - с неуместной веселостью

спросил Фандорин и протянул мне руку.

Его пожатие было крепким, мое вялым.

- Посидите здесь и сильно не в-высовывайтесь. Схожу на рекогносцировку.

Он зашагал в сторону монастыря, а я опустился на колени у воды. Она

была чистая, прозрачная, и я сначала напился, а потом, когда рябь

успокоилась, рассмотрел отражение своего лица. Вроде бы ничто в нем не

изменилось: усы, бакенбарды, выпуклый лоб с залысиной. И все же это было