Акафист Святому праведному отроку Артемию, Веркольскому чудотворцу Клуб православной семьи: http://vk.com/club43902602 14 страница

Британец выбежал на мостовую, глядя вслед удаляющимся коляскам. Я же на

всякий случай затаился в кустах.

Прошло минут пять, а то и десять, прежде чем милорду удалось сесть на

извозчика. Очевидно, Бэнвилл знал или догадывался, куда отправляется мистер

Карр, потому что крикнул вознице что-то очень короткое, и пролетка

загромыхала по булыжнику.

Теперь настал мой черед нервничать. Но я ждать свободного ваньку не

стал - остановил мужичка-водовоза, посулил ему два целковых, и уселся на

передок рядом с бочкой. Мужичок хлестнул своего битюга кнутом, тот тряхнул

косматой гривой, фыркнул и побежал вдоль широкой улицы ничуть не плоше

извозчичьей кобылы.

Должно быть, в своем солидном наряде я смотрелся этой дощатой телеге

престранно, однако это сейчас имело ровным счетом никакого значения -

главное, что лорд Бэнвилл оставался в поле моего зрения.

Мы переехали уже знакомый мне Крымский мост повернули в переулки, и,

оставив по правой руке Храм Христа Спасителя, оказались на богатой, красивой

улице, сплошь застроенной дворцами и особняками. У одного из домов, с ярко

освещенным подъездом, одна за другой останавливались кареты и коляски. Там

же, расплатившись с извозчиком, вышел и Бэнвилл. Он миновал важного,

раззолоченного швейцара и исчез в высоких, украшенных лепниной дверях, а я

остался стоять на тротуаре - водовоз со своей бочкой и моими двумя рублями

загрохотал дальше.

Судя по всему, в особняке намечался маскарад, потому что все

приезжающие были в масках. Присмотревшись к гостям, я обнаружил, что они

делятся на два типа: мужчины в обычных фраках и костюмах или же особы

неопределенного пола, подобно мистеру Карру, закутанные в длинные-предлинные

плащи. Многие прибывали парами, под руку, и я догадался, какого рода сборище

здесь происходит.

Кто-то взял меня сзади за локоть. Я обернулся - Эндлунг.

- Это "Элизиум", - шепнул он, блеснув глазами. - Привилегированный клуб

для московских бардашей. Мой тоже там.

- Мистер Карр? - спросил я. Лейтенант кивнул, озабоченно двигая

подкрученными пшеничными усиками.

- Так запросто туда не влезешь. Нужно загримироваться. Эврика! - Он

хлопнул меня по плечу. - За мной, Зюкин! Тут в пяти минутах Театр Варьете, у

меня там полно приятельниц.

Он взял меня под руку и быстро повел по быстро темнеющей улице.

- Видели, некоторые в плащах до земли? Это и есть тапетки, у них под

плащами женские платья. Из вас, Зюкин, тапетка не получится, будете теткой.

Так и быть, совершу подвиг ради августейшей семьи, наряжусь тапеткой.

- Кем я буду? - спросил я, думая, что ослышался.

- Теткой. Так назвают тапеткиных покровителей.

Мы повернули в служебный вход театра. Служитель низко поклонился

Эндлунгу, да еще и снял фуражку, за что получил от лейтенанта монету.

- Быстрей, быстрей, - подгонял меня решительный камер-юнкер, взбегая по

крутой и не очень чистой лестнице. - Куда бы лучше? А вот хотя бы в уборную

Зизи. Сейчас без пяти девять, скоро антракт.

В пустой гримерной он по-хозяйски уселся перед зеркалом, критически

осмотрел свою физиономию и со вздохом сказал:

- Усы придется к чертовой матери сбрить. Таких жертв русский флот не

приносил со времен затопления Черноморской эскадры. Ну, бугры английские, вы

мне за это ответите...

Недрогнувшей рукой он взял со столика ножницы и откромсал сначала один

ус, потом другой. Подобная самоотверженность лишний раз продемонстрировала,

что я недооценивал лейтенанта Эндлунга, а вот Георгий Александрович на его

счет был совершенно прав.

Когда храбрый моряк намылил оставшуюся щетину и раскрыл бритву, в

комнату вошли две смазливые, хоть и до невероятия размалеванные барышни в

платьях с блестками и с чрезмерно низкими декольте.

- Филя! - вскричала одна, светловолосая, тоненькая, и бросилась на

Эндлунга сзади, звонко чмокнув его в щеку. - Какой сюрприз!

- Филюша! - не менее радостно взвизгнула вторая, полненькая брюнетка, и

поцеловала намыленного лейтенанта в другую щеку.

- Зизи, Лола, тише! - прикрикнул он на барышень. - Обрежусь.

Далее посыпался целый град вопросов и комментариев, так что я уже не

мог разобрать, какая из девиц что именно сказала:

- Зачем ты сбриваешь свои усы? Ты без них будешь сущий урод! Ах, ты

затупишь своей щетиной мой "золинген"! Мы куда-нибудь поедем после

спектакля? А где Полли? Кто это с тобой? Фи, какой надутый и несимпатичный!

- Кто несимпатичный - Афанасий? - заступился за меня Эндлунг. - Знали

бы вы... Он мне сто очков вперед даст. Усы? Это на пари. Мы с Афанасием едем

в маскарад. Ну-ка, девочки, сделайте из меня пухляшку-симпапошку, а из него

что-нибудь этакое, поавантажней. Что это?

Он снял с крючка н стене густую рыжую бороду и сам себе ответил:

- Ага, из "Нерона". Лолочка в этой роли просто прелесть.

Повернитесь-ка, брат Зюкин...

Актрисы, ни на минуту не умолкая, весело взялись за работу. И пять

минут спустя на меня таращился из зеркала пренеприятный господин с

окладистой рыжей бородищей, такого же цвета косматыми бровями, густыми

волосами в кружок, да еще и в монокле.

Преображение Эндлунга заняло больше времени, но зато его узнать стало

уж совершенно невозможно. Поправив оборки пышного, в сплошных рюшах платья,

лейтенант нацепил полумаску, растянул густо накрашенные губы, улыбнулся и

вдруг превратился из бравого морского волка в сдобную, разбитную бабенку. Я

впервые заметил, что на его розовых щеках имеются кокетливые ямочки.

- Шик!-одобрил Эндлунг. - Девочки, вы просто киски. Пари будет наше.

Вперед, Афанасий, время дорого!

 

 

X x x

 

 

Подходя к залитому электрическим светом подъезду, я тоже надел

полумаску. Очень боялся, что нас в клуб не впустят, но, очевидно, мы

выглядели совершенно comme il faut - швейцар распахнул перед нами двери с

почтительным поклоном.

Мы вошли в богатую прихожую, где Эндлунг сбросил плащ, накинутый поверх

своего воздушного платья.

Наверх вела широкая белая лестница, в конце пролета упиравшаяся в

огромное, обрамленное бронзой зеркало. Там стояли две пары, похожие на нашу,

и прихорашивались.

Я хотел было пройти мимо, но Энддунг толкнул меня локтем, и я

сообразил, что это выглядело бы подозрительно. Для виду мы задержались перед

зеркалом, но я нарочно скосил глаза, чтобы не видеть карикатурного субъекта,

сотворенного ловкими руками Лолы и Зизи. Зато лейтенант разглядывал свое

отражение с видимым удовольствием: поправил букольки, повернулся и так, и

этак, отставил ногу на носок. Слава Богу, платье ему выбрали без декольте и

с закрытыми плечами.

Просторный зал был обставлен с роскошью и вкусом, в новейшем венском

стиле - с золотыми и серебряными разводами по стенам, с уютными альковами и

небольшими гротами, составленными из тропических растений в кадках. В углу

расположился буфет с винами и закусками, а на небольшом возвышении

красовался ярко-синий рояль - таких я никогда прежде не видывал. Отовсюду

доносились приглушенные голоса, смех, пахло духами и дорогим табаком.

На первый взгляд все это выглядело как самый обычный светский суаре,

однако, если приглядеться, обращала на себя внимание чрезмерная румяность и

чернобро-вость некоторых кавалеров, дамы же и вовсе смотрелись странно:

чересчур плечистые, с кадыкастыми шеями, а одна даже с тонкими усиками.

Эндлунг тоже обратил на нее внимание, и по его оживленному лицу промелькнула

тень - выходило, что усами он пожертвовал зря. Впрочем, попадались и такие

особы, про которых нипочем не догадаешься, что это мужчина. Например одна в

наряде Коломбины, показавшаяся мне смутно знакомой, пожалуй, поспорила бы

тонкостью стана и гибкостью движения с самой госпожой Зизи.

Мы с Эндлунгом прошлись под руку между пальм, высматривая Бэнвилла и

Карра. Почти тотчас же к нам подлетел некий господин с бантом распорядителя

на груди и, прижимая руки к груди, укоризненно пропел:

- Нарушение, нарушение устава! Те, кто пришел вместе, развлекаются по

отдельности. Успеете еще намиловаться, голубки.

Он пренагло подмигнул мне, а Эндлунга слегка ущипнул за щеку, за что

немедленно получил от лейтенанта веером по лбу.

- Резвушка, - любовно сказал распорядитель камер-юнкеру, - позволь

познакомить тебя с графом Монте-Кристо.

И подвел к Эндлунгу красногубого старика в черном, завитом парике.

- А ты, рыженький, обретешь блаженство в обществе очаровательной нимфы.

Я предположил, что в этом кругу заведено обращаться к незнакомым людям

на "ты", и ответил в тон:

- Благодарю тебя, мой заботливый друг, но я бы предпочел...

Однако у меня на локте уже повисла развязная нимфа в греческой тунике и

с зажатой подмышкой позолоченной арфой.

Она немедленно принялась нести какую-то чушь, причем чрезвычайно

ненатуральным фальцетом и еще все время складывала губы бантиком.

Я протащил навязанную мне спутницу дальше по залу и вдруг увидел

мистера Карра. Он был в бархатной маске, но я сразу узнал его по

ослепительно желтым волосам. Англичанин - счастливец - сидел у стены в

полном одиночестве и пил шампанское, поглядывая по сторонам. Оказалось, что

и лейтенант со своим старичком пристроились за столиком неподалеку. Мы

встретились с Эндлунгом глазами, и он многозначительно повел головой в

сторону.

Я проследил за направлением его взгляда. Неподалеку за колонной стоял

лорд Бэнвилл, хотя опознать его было трудней, чем мистера Карра, потому что

маска закрывала его лицо до самого подбородка, но я узнал знакомые брюки с

алым кантом.

Я опустился на кушетку, и нимфа охотно плюхнулась рядом, прижавшись

ляжкой к моей ноге.

- Устал? - шепнула она. - А с виду такой крепыш. Какая у тебя сладкая

бородавочка. Будто изюмчик.

И пальцем дотронулась до моей щеки. Я с трудом сдержался, чтобы не дать

нахалке, то есть нахалу по руке.

- Шелкова бородушка, маслена головушка, - проворковала нимфа. - Ты

всегда такой бука? Не спуская глаз с Бэнвилла, я буркнул:

- Всегда.

- Ты сейчас так на меня глянул, словно кнутом ожег.

- Будешь руки распускать - и ожгу, - огрызнулся я, решив с ней не

церемониться.

Моя угроза произвела на нимфу неожиданное воздействие.

- По попке? - пропищала она, затрепетав, и привалилась ко мне всем

телом.

- Так отделаю, что надолго запомнишь, - отпихнул ее я.

- Надолго-надолго? - пролепетала моя мучительница и глубоко вздохнула.

Не знаю, чем закончился бы наш диалог, но тут по залу прокатилось некое

едва уловимое шевеление, словно легкий ветер прошелся по морской глади. Все

вокруг повернули головы в одном направлении, но как-то неявно, будто бы

украдкой.

- Ах, Филадорчик пришел! - прошелестела нимфа. - До чего же хорош!

Прелесть, прелесть!

Распорядитель легкой рысью подбежал к очень высокому стройному

господину в алой шелковой маске, из-под которой виднелась холеная

эспаньолка. Я разглядел за спиной вновьпришедшего строгое, бесстрастное лицо

Фомы Аникеевича и сразу догадался, что это за Фила-дор такой. У

генерал-губернаторского дворецкого вид был такой, будто он пришел со своим

господином на самый обычный раут. Фома Аникеевич не надел маски, а на руке

держал длинный бархатный плащ - очевидно, нарочно не оставил в гардеробе,

чтобы у присутствующих не возникало заблуждений по поводу его статуса.

Тонкий человек, ничего не скажешь.

- К кому посадить тебя, божественный Филадор? - услышал я медоточивый

голос распорядителя.

Генерал-губернатор с высоты своего саженного роста осмотрел зал и

решительно направился туда, где в одиночестве сидел мистер Карр. Сел рядом,

поцеловал англичанина в щеку и зашептал что-то на ухо, щекочась усами. Карр

улыбнулся, блеснул глазами, склонил голову набок.

Я заметил, как Бэнвилл отступает глубже в тень.

Неподалеку появилась и Коломбина, давеча впечатлившая меня своей

неподдельной грациозностью. Она встала у стены, глядя на его высочество и

ломая тонкие руки. Этот жест был мне знаком, и теперь я узнал, кто это -

князь Глинский, адъютант Симеона Александровича.

А на сцене тем временем началось представление.

Две тапетки завели дуэтом модный романс господина Пойгина "Не уходи,

побудь со мною".

Пели они весьма искусно, с подлинной страстью, так что я поневоле

заслушался, но на словах "Тебя я лаской огневою и обожгу и утомлю" нимфа

вдруг положила мне голову на плечо, а пальцами как бы ненароком скользнула

под мою рубашку, чем привела меня в совершеннейший ужас.

Охваченный паникой, я оглянулся на Эндлунга. Тот, заливисто хохоча,

лупил веером по рукам своего морщинистого кавалера. Кажется, лейтенанту

приходилось не легче, чем мне.

Певицы были вознаграждены бурными рукоплесканьями, к которым

присоединилась и моя поклонница, что на время избавило меня от ее

домогательств. Распорядитель поднялся на сцену и объявил:

- По желанию нашего дорогого Филадора сейчас будет исполнен так всем

полюбившийся танец живота. Танцует несравненная госпожа Дезире, специально

ездившая в Александрию, чтобы постичь это высокое древнее искусство!

Попросим!

Под аплодисменты на возвышение поднялся упитанный господин средних лет

в ажурных чулках, коротенькой накидке, вытканной блестками юбочке и с голым

животом - круглым и противоестественно белым (надо думать, от свежего

бритья).

Аккомпаниатор заиграл персидскую мелодию из оперетки "Одалиска", и

"госпожа Дезире" принялась качать бедрами и ляжками, отчего ее изрядное

чрево все заколыхалось волнами.

Мне это зрелище показалось крайне неаппетитным, но публика пришла в

полнейшее неистовство. Со всех сторон кричали:

- Браво! Чаровница!

Тут уж моя нимфа совсем распоясалась - я едва поймал ее руку,

опустившуюся на мое колено.

- Ты такой неприступный, обожаю, - шепнула она мне в ухо.

Симеон Александрович вдруг резко притянул к себе мистера Карра и впился

ему в губы долгим поцелуем. Я поневоле взглянул на Фому Аникеевича, с

невозмутимым видом стоявшего за креслом великого князя, и подумал: сколько

нужно выдержки и силы воли, чтобы нести свой крест с таким достоинством.

Если б Фома Аникеевич знал, что я здесь, в зале, он, наверное, провалился бы

от стыда сквозь землю. Слава богу, в рыжей бороде узнать меня было

невозможно.

А дальше произошло вот что.

Лсрд Бэнвилл с невнятным криком выбежал из-за своей колонны, в

несколько прыжков преодолел расстояние до столика, схватил мистера Карра за

плечи и оттащил в сторону, выкрикивая что-то на своем шепелявом наречии.

Симеон Александрович вскочил на ноги, вцепился мистеру Карру в платье и

потянул обратно. Я тоже приподнялся, понимая, что на моих глазах

разворачивается отвратительный, опасный для монархии скандал, однако

дальнейшее превзошло мои наихудшие опасения. Бэнвилл выпустил мистера Карра

и с размаху влепил его высочеству звонкую оплеуху!

Музыка оборвалась, танцовщица испуганно присела на корточки, и стало

очень-очень тихо. Слышно было только, как возбужденно дышит лорд Бэнвилл.

Это было неслыханно! Оскорбление действием, нанесенное августейшему

дому! Да еще иностранцем! Кажется, я застонал вслух, и довольно громко.

И лишь в следующую минуту я сообразил, что никакой августейшей особы

здесь нет и быть не может. Пощечину получил некий господин Филадор, человек

в алой маске.

Брови Симеона Александровича растерянно изогнулись - кажется, в такие

ситуации его высочеству попадать еще не доводилось. Генерал-губернатор

непроизвольно схватился за ушибленную щеку и сделал шаг назад.

Милорд же, более не проявлявший ни малейших признаков волнения,

неспешно потянул с руки белую перчатку. О боже! Вот сейчас и в самом деле

произойдет непоправимое - последует вызов на дуэль, причем публичный.

Бэнвилл назовет свое имя, и тогда его высочеству сохранить инкогнито уже не

удастся!

Фома Аникеевич двинулся вперед, но его опередила Коломбина. Подбежала к

милорду и быстро - раз, два, три, четыре - отвесила британцу целый град

затрещин, еще более громких, чем та, что досталась Симеону Александровичу. У

Бэнвилла только голова моталась из стороны в сторону.

- Я - князь Глинский! - вскричал адъютант по-французски, срывая с себя

маску. Он был очень хорош собой в эту минуту - и не барышня, и не юноша, а

некое особенное существо, похожее на архангелов со старинных итальянских

картин. - Вы, сударь, нарушили устав нашего клуба, и за это я требую от вас

удовлетворения!

Бэнвилл тоже снял маску, и я словно впервые увидел его по-настоящему.

Огненный взгляд, жесткие складки от крыльев носа, бескровные губы и два алых

пятна на щеках. Страшнее лица мне никогда еще видеть не приходилось. Как я

мог считать этого вурдалака безобидным чудаком!

- Я - Доналд Невилл Ламберт, одиннадцатый виконт Бэнвилл. И вы, князь,

получите от меня полное удовлетворение. А я от вас.

Фома Аникеевич набросил великому князю на плечи плащ и деликатно

потянул за локоть. Ах, какой молодец! Сохранил полнейшее присутствие духа в

таких отчаянных обстоятельствах. Генерал-губернатору, пусть даже в маске,

невозможно присутствовать при вызове на дуэль. Ведь это уже не просто

скандал, а уголовное преступление, пресечение которых является священной

обязанностью административной власти.

Его высочество и Фома Аникеевич поспешно удалились. Мистер Карр,

придерживая полумаску, упорхнул за ними.

Распорядитель махнул аккомпаниатору, тот вновь ударил по клавишам, и

чем закончился разговор милорда с князем, я не слышал. Почти сразу же они

вышли в сопровождении еще двух господ, один из которых был в смокинге, а

другой в дамском платье и перчатках до локтя.

Поступок юного адъютанта вызвал у меня искреннее восхищение. Вот вам и

тапетка! Пожертвовать карьерой, репутацией, поставить на карту самое жизнь -

и все ради спасения любимого начальника, который к тому же обходился с ним

не самым милосердным образом.

Скандал, казалось, лишь оживил веселье. После танца живота раздались

звуки залихватского канкана, и сразу три господина в юбках пустились в пляс,

взвизгивая и высоко задирая ноги. Мы с Эндлунгом встретились глазами и, не

сговариваясь, поднялись. Оставаться здесь далее было незачем.

Нимфа немедленно вскочила на ноги.

- Да-да, пойдем, - шепнула она, крепко обхватив меня за локоть. - Я вся

горю.

Рассудив, что на улице мне будет нетрудно избавиться от этой

беспардонной особы, я направился к выходу, однако нимфа потянула меня в

противоположном направлении.

- Нет же, дурачок. Не туда. Здесь внизу, в подвале, отличные кабинеты!

Ты же обещал меня отделать так, что я надолго запомню...

Здесь мое терпение лопнуло.

- Сударь, позвольте руку, - сухо сказал я. - Я спешу.

- "Сударь?!" - ахнула нимфа, будто я обложил ее площадной бранью. И

пронзительно крикнула. - Господа! Он назвал меня "сударь"! Это не наш,

господа!

Она брезгливо отшатнулась в сторону. Сбоку кто-то сказал:

- Я и смотрю, борода вроде как фальшивая!

Крепкий господин в голубой визитке дернул меня за неронову бороду, и

она самым предательским образом скособочилась.

- Ну, мерзавец, гнусный шпион, ты за это ответишь! - нехорошо оскалился

решительный господин, размахнулся, и я едва увернулся от его увесистого

кулака.

- Руки прочь! - взревел Эндлунг, кидаясь к моему обидчику, и по всем

правилам английского бокса сделал ему хук в челюсть.

От этого удара господин в голубой визитке опрокинулся на полено здесь

уже к нам бросились со всех сторон.

- Господа, это "Блюстители"! - закричал кто-то. - Их тут целая шайка!

Бей их!

На меня обрушились тумаки и пинки со всех сторон, от одного,

пришедшегося в живот, перехватило дыхание. Я согнулся пополам, меня сбили с

ног и уж не дали подняться.

Эндлунг, кажется, оказывал отчаянное сопротивление, но силы были

слишком неравны. Вскоре мы уже стояли бок о бок, и каждого держал добрый

десяток рук.

Повсюду были дышащие ненавистью лица.

- Это "Блюстители", квадраты! Свиньи! Опричники! Убить их, господа, как

они наших!

На меня обрушились новые удары. Во рту стало солоно, зашатался зуб.

- В "Пытошную" их, пусть там сдохнут! - выкрикнул кто-то. - Чтоб другим

неповадно было!

Это зловещее предложение пришлось остальным по вкусу.

Нас выволокли в коридор и потащили вниз по какой-то узкой лестнице. Я

только уворачивался от пинков, зато Эндлунг ругался разными морскими словами

и бился за каждую ступеньку. В конце концов нас пронесли на руках по тускло

освещенному проходу без единого окна и швырнули в темную комнату. Я больно

ударился спиной об пол, сзади захлопнулась железная дверь.

Когда глаза немного привыкли к мраку, я увидел в дальнем верхнем углу

маленький серый прямоугольник. Держась за стену, приблизился. Это было

окошко, но не дотянуться - высоко.

Повернувшись туда, куда, по моим расчетам, должны были бросить

Эндлунга, я спросил:

- Они что, с ума посходили, эти господа? Какие еще квадраты? Какие

блюстители?

Невидимый в темноте лейтенант закряхтел, сплюнул.

-........................ - произнес он с глубоким чувством слова,

которых я повторять не буду. - Зуб с коронкой сломали. Квадраты - это все

мужчины-негомосексуалисты, то есть в том числе и мы с вами. А "Блюстители",

Зюкин, - это тайное общество, оберегающее честь династии и древних

российских родов от позора и поношения. Неужто не слыхали? В позапрошлом

году они заставили отравиться этого... ну как его... композитора... черт,

фамилию не вспомню. За то, что оттапетил NN [Эндлунг назвал имя одного из

молоденьких великих князей, которое я тем более повторять не стану]. А в

прошлом году кинули в Неву старого бугра Квитковского, ударявшего по юным

правоведам. Вот за этих-то самых "Блюстителей" нас и приняли. Хорошо еще,

что на месте не растерзали. Стало быть, будем околевать в этом подвале от

голода и жажды. Вот он, понедельничек, тринадцатое.

Лейтенант заворочался на полу, очевидно, устраиваясь поудобнее, и

философски заметил:

- А нагасакский гадальщик напророчил мне смерть в морском сражении. Вот

и верь после этого предсказаниям.

 

14 мая

 

Проснувшись, я едва смог распрямить члены. Спать на каменном полу, хоть

бы даже и покрытом ковром, было жестко и холодно. Накануне я долго не мог

успокоиться. То принимался ходить вдоль стен, то пробовал ковырять

галстучной заколкой в замке-до тех пор, пока не почувствовал, что мои силы

на исходе. Лег. Думал, не усну, и завидовал Эндлунгу, безмятежно

похрапывавшему из темноты. Однако в конце концов сон сморил и меня. Не могу

сказать, чтобы он был освежающим - очнулся я весь разбитый. А лейтенант

по-прежнему сладко спал, подложив под голову локоть, и все ему,

толстокожему, было нипочем.

Позу, в которой почивал мой товарищ по несчастью, я смог рассмотреть,

потому что в нашем узилище было уже не черным-черно, через окошко в темницу

проникал серый, тусклый свет. Я поднялся и прихрамывая подошел поближе.

Окошко оказалось зарешеченным и разглядеть через него что-либо не удалось.

Очевидно, оно выходило в нишу, расположенную много ниже уровня улицы. А в

том, что ниша выходит именно на улицу, сомнений не было - я разобрал

приглушенный стук колес, конское ржание, свисток городового. Из всего этого

следовало, что утро не такое уж раннее. Я достал из кармашка часы. Почти

девять. Что думают в Эрмитаже по поводу нашего отсутствия? Ах, сегодня их

высочествам будет не до нас - коронация. Да и потом, когда Павел Георгиевич

расскажет о нашей с Эндлунгом миссии, это ничего не даст. Ведь Бэнвилл с

Карром в том, что с нами случилось, невиновны. Неужто и в самом деле

околевать в этом каменном мешке?

Я осмотрелся по сторонам. Высокий мрачный потолок. Голые стены, совсем

пустые.

Вдруг, приглядевшись, я увидел, что стены вовсе не пустые - на них были

развешаны какие-то непонятные предметы. Я подошел поближе и задрожал от

ужаса. Впервые в жизни понял, что холодный пот - не фигура речи, а истинное

явление натуры: непроизвольно дотронулся до лба, и он оказался весь липкий,

мокрый и холодный.

На стенах в строгом геометрическом порядке располагались ржавые цепи с

кандалами, чудовищные шипастые бичи, семихвостные плети и прочие орудия,

предназначенные для бесчеловечных истязаний.

Нас действительно заточили в пыточный застенок!

Я не считаю себя трусом, но тут у меня вырвался настоящий вопль ужаса.

Эндлунг оторвал голову от локтя, сонно замигал, глядя по сторонам.

Сказал зевая:

- Доброе утро, Афанасий Степаныч. Только не говорите мне, что оно

никакое не доброе. Я это и так вижу по вашей перекошенной физиономии.

Я показал дрожащим пальцем на орудия пыток. Лейтенант так и замер с

разинутым ртом, не завершив зевок. Присвистнул, легко поднялся и снял со

стены сначала кандалы, потом страшный бич. Повертел и так, и этак, покачал

головой.

- Ох, проказники. Взгляните-ка...

Я боязливо взял бич и увидел, что он не кожаный, а совсем легкий и

мягкий, из шелка. Оковы тоже оказались бутафорскими, железные обручи для

запястий и щиколоток изнутри были проложены толстой стеганой тканью.

- Зачем это? - недоуменно спросил я.

- Надо полагать, что этот кабинет предназначен для

садически-мазохических забав, - с видом знатока пояснил Эйдлунг.

- Каких забав?

- Зюкин, нельзя быть таким игнорамусом, при ваших-то талантах. Все люди

делятся на две категории. - Он наставительно поднял палец. - Тех, кто любит

мучить других, и тех, кто любит, чтобы его мучили. Первых зовут садистами,

вторых мазохистами, уж не помню, почему. Вот вы, например, несомненный

мазохист. Я читал, что именно мазохисты чаще всего идут в прислугу. А я,

скорее, садист, потому что ужасно не люблю, когда меня колотят по мордасам,

как вот давеча. Самые лучшие супружеские и дружеские пары образуются из

садиста и мазохиста - один дает то, что потребно другому. То есть, проще

говоря, я вас лупцую и всяко обижаю, а вам это как пряник. Понятно?

Нет, мне это было совсем непонятно, но я вспомнил загадочные слова

вчерашней нимфы и предположил, что в странной теории Эндлунга, возможно,

есть доля истины.

Относительно кнутов и цепей я успокоился, но и без того причин для

терзаний у меня было сколько угодно. Во-первых, собственная участь. Неужто

нас и вправду собрались заморить здесь голодом и жаждой?

Мы подошли к внешней стене, лейтенант встал мне на плечи и долго кричал

в окошко зычным голосом, но с улицы нас явно не слышали. Потом мы стали

колотить в дверь. Изнутри она была обита войлоком, и удары выходили глухими.

А снаружи не доносилось ни единого звука.

Во-вторых, меня угнетала глупость создавшегося положения. Вчера

мадемуазель Деклик должна была установить местонахождение Линда. Сегодня

Фандорин будет проводить операцию по освобождению Михаила Георгиевича, а я

сижу тут, как мышь в мышеловке, и все по собственной дурости.

Ну а в-третьих, очень хотелось есть. Ведь вчера не ужинали.

Я поневоле вздохнул.

- А вы, Зюкин, молодцом, - сказал несколько осипший от криков Эндлунг.

- Я всегда про таких, как вы, говорил, что в тихом омуте черти водятся. И по

красоткам ходок, и лихой товарищ, и не плакса. Хрена ли вам в лакейской

службе? Переходите лучше к нам на "Ретви-зан" старшим каптенармусом. Наши

вас с дорогой душой примут-еще бы, великокняжеский дворецкий. Всем прочим