Акафист Святому праведному отроку Артемию, Веркольскому чудотворцу Клуб православной семьи: http://vk.com/club43902602 14 страницаБританец выбежал на мостовую, глядя вслед удаляющимся коляскам. Я же на всякий случай затаился в кустах. Прошло минут пять, а то и десять, прежде чем милорду удалось сесть на извозчика. Очевидно, Бэнвилл знал или догадывался, куда отправляется мистер Карр, потому что крикнул вознице что-то очень короткое, и пролетка загромыхала по булыжнику. Теперь настал мой черед нервничать. Но я ждать свободного ваньку не стал - остановил мужичка-водовоза, посулил ему два целковых, и уселся на передок рядом с бочкой. Мужичок хлестнул своего битюга кнутом, тот тряхнул косматой гривой, фыркнул и побежал вдоль широкой улицы ничуть не плоше извозчичьей кобылы. Должно быть, в своем солидном наряде я смотрелся этой дощатой телеге престранно, однако это сейчас имело ровным счетом никакого значения - главное, что лорд Бэнвилл оставался в поле моего зрения. Мы переехали уже знакомый мне Крымский мост повернули в переулки, и, оставив по правой руке Храм Христа Спасителя, оказались на богатой, красивой улице, сплошь застроенной дворцами и особняками. У одного из домов, с ярко освещенным подъездом, одна за другой останавливались кареты и коляски. Там же, расплатившись с извозчиком, вышел и Бэнвилл. Он миновал важного, раззолоченного швейцара и исчез в высоких, украшенных лепниной дверях, а я остался стоять на тротуаре - водовоз со своей бочкой и моими двумя рублями загрохотал дальше. Судя по всему, в особняке намечался маскарад, потому что все приезжающие были в масках. Присмотревшись к гостям, я обнаружил, что они делятся на два типа: мужчины в обычных фраках и костюмах или же особы неопределенного пола, подобно мистеру Карру, закутанные в длинные-предлинные плащи. Многие прибывали парами, под руку, и я догадался, какого рода сборище здесь происходит. Кто-то взял меня сзади за локоть. Я обернулся - Эндлунг. - Это "Элизиум", - шепнул он, блеснув глазами. - Привилегированный клуб для московских бардашей. Мой тоже там. - Мистер Карр? - спросил я. Лейтенант кивнул, озабоченно двигая подкрученными пшеничными усиками. - Так запросто туда не влезешь. Нужно загримироваться. Эврика! - Он хлопнул меня по плечу. - За мной, Зюкин! Тут в пяти минутах Театр Варьете, у меня там полно приятельниц. Он взял меня под руку и быстро повел по быстро темнеющей улице. - Видели, некоторые в плащах до земли? Это и есть тапетки, у них под плащами женские платья. Из вас, Зюкин, тапетка не получится, будете теткой. Так и быть, совершу подвиг ради августейшей семьи, наряжусь тапеткой. - Кем я буду? - спросил я, думая, что ослышался. - Теткой. Так назвают тапеткиных покровителей. Мы повернули в служебный вход театра. Служитель низко поклонился Эндлунгу, да еще и снял фуражку, за что получил от лейтенанта монету. - Быстрей, быстрей, - подгонял меня решительный камер-юнкер, взбегая по крутой и не очень чистой лестнице. - Куда бы лучше? А вот хотя бы в уборную Зизи. Сейчас без пяти девять, скоро антракт. В пустой гримерной он по-хозяйски уселся перед зеркалом, критически осмотрел свою физиономию и со вздохом сказал: - Усы придется к чертовой матери сбрить. Таких жертв русский флот не приносил со времен затопления Черноморской эскадры. Ну, бугры английские, вы мне за это ответите... Недрогнувшей рукой он взял со столика ножницы и откромсал сначала один ус, потом другой. Подобная самоотверженность лишний раз продемонстрировала, что я недооценивал лейтенанта Эндлунга, а вот Георгий Александрович на его счет был совершенно прав. Когда храбрый моряк намылил оставшуюся щетину и раскрыл бритву, в комнату вошли две смазливые, хоть и до невероятия размалеванные барышни в платьях с блестками и с чрезмерно низкими декольте. - Филя! - вскричала одна, светловолосая, тоненькая, и бросилась на Эндлунга сзади, звонко чмокнув его в щеку. - Какой сюрприз! - Филюша! - не менее радостно взвизгнула вторая, полненькая брюнетка, и поцеловала намыленного лейтенанта в другую щеку. - Зизи, Лола, тише! - прикрикнул он на барышень. - Обрежусь. Далее посыпался целый град вопросов и комментариев, так что я уже не мог разобрать, какая из девиц что именно сказала: - Зачем ты сбриваешь свои усы? Ты без них будешь сущий урод! Ах, ты затупишь своей щетиной мой "золинген"! Мы куда-нибудь поедем после спектакля? А где Полли? Кто это с тобой? Фи, какой надутый и несимпатичный! - Кто несимпатичный - Афанасий? - заступился за меня Эндлунг. - Знали бы вы... Он мне сто очков вперед даст. Усы? Это на пари. Мы с Афанасием едем в маскарад. Ну-ка, девочки, сделайте из меня пухляшку-симпапошку, а из него что-нибудь этакое, поавантажней. Что это? Он снял с крючка н стене густую рыжую бороду и сам себе ответил: - Ага, из "Нерона". Лолочка в этой роли просто прелесть. Повернитесь-ка, брат Зюкин... Актрисы, ни на минуту не умолкая, весело взялись за работу. И пять минут спустя на меня таращился из зеркала пренеприятный господин с окладистой рыжей бородищей, такого же цвета косматыми бровями, густыми волосами в кружок, да еще и в монокле. Преображение Эндлунга заняло больше времени, но зато его узнать стало уж совершенно невозможно. Поправив оборки пышного, в сплошных рюшах платья, лейтенант нацепил полумаску, растянул густо накрашенные губы, улыбнулся и вдруг превратился из бравого морского волка в сдобную, разбитную бабенку. Я впервые заметил, что на его розовых щеках имеются кокетливые ямочки. - Шик!-одобрил Эндлунг. - Девочки, вы просто киски. Пари будет наше. Вперед, Афанасий, время дорого!
X x x
Подходя к залитому электрическим светом подъезду, я тоже надел полумаску. Очень боялся, что нас в клуб не впустят, но, очевидно, мы выглядели совершенно comme il faut - швейцар распахнул перед нами двери с почтительным поклоном. Мы вошли в богатую прихожую, где Эндлунг сбросил плащ, накинутый поверх своего воздушного платья. Наверх вела широкая белая лестница, в конце пролета упиравшаяся в огромное, обрамленное бронзой зеркало. Там стояли две пары, похожие на нашу, и прихорашивались. Я хотел было пройти мимо, но Энддунг толкнул меня локтем, и я сообразил, что это выглядело бы подозрительно. Для виду мы задержались перед зеркалом, но я нарочно скосил глаза, чтобы не видеть карикатурного субъекта, сотворенного ловкими руками Лолы и Зизи. Зато лейтенант разглядывал свое отражение с видимым удовольствием: поправил букольки, повернулся и так, и этак, отставил ногу на носок. Слава Богу, платье ему выбрали без декольте и с закрытыми плечами. Просторный зал был обставлен с роскошью и вкусом, в новейшем венском стиле - с золотыми и серебряными разводами по стенам, с уютными альковами и небольшими гротами, составленными из тропических растений в кадках. В углу расположился буфет с винами и закусками, а на небольшом возвышении красовался ярко-синий рояль - таких я никогда прежде не видывал. Отовсюду доносились приглушенные голоса, смех, пахло духами и дорогим табаком. На первый взгляд все это выглядело как самый обычный светский суаре, однако, если приглядеться, обращала на себя внимание чрезмерная румяность и чернобро-вость некоторых кавалеров, дамы же и вовсе смотрелись странно: чересчур плечистые, с кадыкастыми шеями, а одна даже с тонкими усиками. Эндлунг тоже обратил на нее внимание, и по его оживленному лицу промелькнула тень - выходило, что усами он пожертвовал зря. Впрочем, попадались и такие особы, про которых нипочем не догадаешься, что это мужчина. Например одна в наряде Коломбины, показавшаяся мне смутно знакомой, пожалуй, поспорила бы тонкостью стана и гибкостью движения с самой госпожой Зизи. Мы с Эндлунгом прошлись под руку между пальм, высматривая Бэнвилла и Карра. Почти тотчас же к нам подлетел некий господин с бантом распорядителя на груди и, прижимая руки к груди, укоризненно пропел: - Нарушение, нарушение устава! Те, кто пришел вместе, развлекаются по отдельности. Успеете еще намиловаться, голубки. Он пренагло подмигнул мне, а Эндлунга слегка ущипнул за щеку, за что немедленно получил от лейтенанта веером по лбу. - Резвушка, - любовно сказал распорядитель камер-юнкеру, - позволь познакомить тебя с графом Монте-Кристо. И подвел к Эндлунгу красногубого старика в черном, завитом парике. - А ты, рыженький, обретешь блаженство в обществе очаровательной нимфы. Я предположил, что в этом кругу заведено обращаться к незнакомым людям на "ты", и ответил в тон: - Благодарю тебя, мой заботливый друг, но я бы предпочел... Однако у меня на локте уже повисла развязная нимфа в греческой тунике и с зажатой подмышкой позолоченной арфой. Она немедленно принялась нести какую-то чушь, причем чрезвычайно ненатуральным фальцетом и еще все время складывала губы бантиком. Я протащил навязанную мне спутницу дальше по залу и вдруг увидел мистера Карра. Он был в бархатной маске, но я сразу узнал его по ослепительно желтым волосам. Англичанин - счастливец - сидел у стены в полном одиночестве и пил шампанское, поглядывая по сторонам. Оказалось, что и лейтенант со своим старичком пристроились за столиком неподалеку. Мы встретились с Эндлунгом глазами, и он многозначительно повел головой в сторону. Я проследил за направлением его взгляда. Неподалеку за колонной стоял лорд Бэнвилл, хотя опознать его было трудней, чем мистера Карра, потому что маска закрывала его лицо до самого подбородка, но я узнал знакомые брюки с алым кантом. Я опустился на кушетку, и нимфа охотно плюхнулась рядом, прижавшись ляжкой к моей ноге. - Устал? - шепнула она. - А с виду такой крепыш. Какая у тебя сладкая бородавочка. Будто изюмчик. И пальцем дотронулась до моей щеки. Я с трудом сдержался, чтобы не дать нахалке, то есть нахалу по руке. - Шелкова бородушка, маслена головушка, - проворковала нимфа. - Ты всегда такой бука? Не спуская глаз с Бэнвилла, я буркнул: - Всегда. - Ты сейчас так на меня глянул, словно кнутом ожег. - Будешь руки распускать - и ожгу, - огрызнулся я, решив с ней не церемониться. Моя угроза произвела на нимфу неожиданное воздействие. - По попке? - пропищала она, затрепетав, и привалилась ко мне всем телом. - Так отделаю, что надолго запомнишь, - отпихнул ее я. - Надолго-надолго? - пролепетала моя мучительница и глубоко вздохнула. Не знаю, чем закончился бы наш диалог, но тут по залу прокатилось некое едва уловимое шевеление, словно легкий ветер прошелся по морской глади. Все вокруг повернули головы в одном направлении, но как-то неявно, будто бы украдкой. - Ах, Филадорчик пришел! - прошелестела нимфа. - До чего же хорош! Прелесть, прелесть! Распорядитель легкой рысью подбежал к очень высокому стройному господину в алой шелковой маске, из-под которой виднелась холеная эспаньолка. Я разглядел за спиной вновьпришедшего строгое, бесстрастное лицо Фомы Аникеевича и сразу догадался, что это за Фила-дор такой. У генерал-губернаторского дворецкого вид был такой, будто он пришел со своим господином на самый обычный раут. Фома Аникеевич не надел маски, а на руке держал длинный бархатный плащ - очевидно, нарочно не оставил в гардеробе, чтобы у присутствующих не возникало заблуждений по поводу его статуса. Тонкий человек, ничего не скажешь. - К кому посадить тебя, божественный Филадор? - услышал я медоточивый голос распорядителя. Генерал-губернатор с высоты своего саженного роста осмотрел зал и решительно направился туда, где в одиночестве сидел мистер Карр. Сел рядом, поцеловал англичанина в щеку и зашептал что-то на ухо, щекочась усами. Карр улыбнулся, блеснул глазами, склонил голову набок. Я заметил, как Бэнвилл отступает глубже в тень. Неподалеку появилась и Коломбина, давеча впечатлившая меня своей неподдельной грациозностью. Она встала у стены, глядя на его высочество и ломая тонкие руки. Этот жест был мне знаком, и теперь я узнал, кто это - князь Глинский, адъютант Симеона Александровича. А на сцене тем временем началось представление. Две тапетки завели дуэтом модный романс господина Пойгина "Не уходи, побудь со мною". Пели они весьма искусно, с подлинной страстью, так что я поневоле заслушался, но на словах "Тебя я лаской огневою и обожгу и утомлю" нимфа вдруг положила мне голову на плечо, а пальцами как бы ненароком скользнула под мою рубашку, чем привела меня в совершеннейший ужас. Охваченный паникой, я оглянулся на Эндлунга. Тот, заливисто хохоча, лупил веером по рукам своего морщинистого кавалера. Кажется, лейтенанту приходилось не легче, чем мне. Певицы были вознаграждены бурными рукоплесканьями, к которым присоединилась и моя поклонница, что на время избавило меня от ее домогательств. Распорядитель поднялся на сцену и объявил: - По желанию нашего дорогого Филадора сейчас будет исполнен так всем полюбившийся танец живота. Танцует несравненная госпожа Дезире, специально ездившая в Александрию, чтобы постичь это высокое древнее искусство! Попросим! Под аплодисменты на возвышение поднялся упитанный господин средних лет в ажурных чулках, коротенькой накидке, вытканной блестками юбочке и с голым животом - круглым и противоестественно белым (надо думать, от свежего бритья). Аккомпаниатор заиграл персидскую мелодию из оперетки "Одалиска", и "госпожа Дезире" принялась качать бедрами и ляжками, отчего ее изрядное чрево все заколыхалось волнами. Мне это зрелище показалось крайне неаппетитным, но публика пришла в полнейшее неистовство. Со всех сторон кричали: - Браво! Чаровница! Тут уж моя нимфа совсем распоясалась - я едва поймал ее руку, опустившуюся на мое колено. - Ты такой неприступный, обожаю, - шепнула она мне в ухо. Симеон Александрович вдруг резко притянул к себе мистера Карра и впился ему в губы долгим поцелуем. Я поневоле взглянул на Фому Аникеевича, с невозмутимым видом стоявшего за креслом великого князя, и подумал: сколько нужно выдержки и силы воли, чтобы нести свой крест с таким достоинством. Если б Фома Аникеевич знал, что я здесь, в зале, он, наверное, провалился бы от стыда сквозь землю. Слава богу, в рыжей бороде узнать меня было невозможно. А дальше произошло вот что. Лсрд Бэнвилл с невнятным криком выбежал из-за своей колонны, в несколько прыжков преодолел расстояние до столика, схватил мистера Карра за плечи и оттащил в сторону, выкрикивая что-то на своем шепелявом наречии. Симеон Александрович вскочил на ноги, вцепился мистеру Карру в платье и потянул обратно. Я тоже приподнялся, понимая, что на моих глазах разворачивается отвратительный, опасный для монархии скандал, однако дальнейшее превзошло мои наихудшие опасения. Бэнвилл выпустил мистера Карра и с размаху влепил его высочеству звонкую оплеуху! Музыка оборвалась, танцовщица испуганно присела на корточки, и стало очень-очень тихо. Слышно было только, как возбужденно дышит лорд Бэнвилл. Это было неслыханно! Оскорбление действием, нанесенное августейшему дому! Да еще иностранцем! Кажется, я застонал вслух, и довольно громко. И лишь в следующую минуту я сообразил, что никакой августейшей особы здесь нет и быть не может. Пощечину получил некий господин Филадор, человек в алой маске. Брови Симеона Александровича растерянно изогнулись - кажется, в такие ситуации его высочеству попадать еще не доводилось. Генерал-губернатор непроизвольно схватился за ушибленную щеку и сделал шаг назад. Милорд же, более не проявлявший ни малейших признаков волнения, неспешно потянул с руки белую перчатку. О боже! Вот сейчас и в самом деле произойдет непоправимое - последует вызов на дуэль, причем публичный. Бэнвилл назовет свое имя, и тогда его высочеству сохранить инкогнито уже не удастся! Фома Аникеевич двинулся вперед, но его опередила Коломбина. Подбежала к милорду и быстро - раз, два, три, четыре - отвесила британцу целый град затрещин, еще более громких, чем та, что досталась Симеону Александровичу. У Бэнвилла только голова моталась из стороны в сторону. - Я - князь Глинский! - вскричал адъютант по-французски, срывая с себя маску. Он был очень хорош собой в эту минуту - и не барышня, и не юноша, а некое особенное существо, похожее на архангелов со старинных итальянских картин. - Вы, сударь, нарушили устав нашего клуба, и за это я требую от вас удовлетворения! Бэнвилл тоже снял маску, и я словно впервые увидел его по-настоящему. Огненный взгляд, жесткие складки от крыльев носа, бескровные губы и два алых пятна на щеках. Страшнее лица мне никогда еще видеть не приходилось. Как я мог считать этого вурдалака безобидным чудаком! - Я - Доналд Невилл Ламберт, одиннадцатый виконт Бэнвилл. И вы, князь, получите от меня полное удовлетворение. А я от вас. Фома Аникеевич набросил великому князю на плечи плащ и деликатно потянул за локоть. Ах, какой молодец! Сохранил полнейшее присутствие духа в таких отчаянных обстоятельствах. Генерал-губернатору, пусть даже в маске, невозможно присутствовать при вызове на дуэль. Ведь это уже не просто скандал, а уголовное преступление, пресечение которых является священной обязанностью административной власти. Его высочество и Фома Аникеевич поспешно удалились. Мистер Карр, придерживая полумаску, упорхнул за ними. Распорядитель махнул аккомпаниатору, тот вновь ударил по клавишам, и чем закончился разговор милорда с князем, я не слышал. Почти сразу же они вышли в сопровождении еще двух господ, один из которых был в смокинге, а другой в дамском платье и перчатках до локтя. Поступок юного адъютанта вызвал у меня искреннее восхищение. Вот вам и тапетка! Пожертвовать карьерой, репутацией, поставить на карту самое жизнь - и все ради спасения любимого начальника, который к тому же обходился с ним не самым милосердным образом. Скандал, казалось, лишь оживил веселье. После танца живота раздались звуки залихватского канкана, и сразу три господина в юбках пустились в пляс, взвизгивая и высоко задирая ноги. Мы с Эндлунгом встретились глазами и, не сговариваясь, поднялись. Оставаться здесь далее было незачем. Нимфа немедленно вскочила на ноги. - Да-да, пойдем, - шепнула она, крепко обхватив меня за локоть. - Я вся горю. Рассудив, что на улице мне будет нетрудно избавиться от этой беспардонной особы, я направился к выходу, однако нимфа потянула меня в противоположном направлении. - Нет же, дурачок. Не туда. Здесь внизу, в подвале, отличные кабинеты! Ты же обещал меня отделать так, что я надолго запомню... Здесь мое терпение лопнуло. - Сударь, позвольте руку, - сухо сказал я. - Я спешу. - "Сударь?!" - ахнула нимфа, будто я обложил ее площадной бранью. И пронзительно крикнула. - Господа! Он назвал меня "сударь"! Это не наш, господа! Она брезгливо отшатнулась в сторону. Сбоку кто-то сказал: - Я и смотрю, борода вроде как фальшивая! Крепкий господин в голубой визитке дернул меня за неронову бороду, и она самым предательским образом скособочилась. - Ну, мерзавец, гнусный шпион, ты за это ответишь! - нехорошо оскалился решительный господин, размахнулся, и я едва увернулся от его увесистого кулака. - Руки прочь! - взревел Эндлунг, кидаясь к моему обидчику, и по всем правилам английского бокса сделал ему хук в челюсть. От этого удара господин в голубой визитке опрокинулся на полено здесь уже к нам бросились со всех сторон. - Господа, это "Блюстители"! - закричал кто-то. - Их тут целая шайка! Бей их! На меня обрушились тумаки и пинки со всех сторон, от одного, пришедшегося в живот, перехватило дыхание. Я согнулся пополам, меня сбили с ног и уж не дали подняться. Эндлунг, кажется, оказывал отчаянное сопротивление, но силы были слишком неравны. Вскоре мы уже стояли бок о бок, и каждого держал добрый десяток рук. Повсюду были дышащие ненавистью лица. - Это "Блюстители", квадраты! Свиньи! Опричники! Убить их, господа, как они наших! На меня обрушились новые удары. Во рту стало солоно, зашатался зуб. - В "Пытошную" их, пусть там сдохнут! - выкрикнул кто-то. - Чтоб другим неповадно было! Это зловещее предложение пришлось остальным по вкусу. Нас выволокли в коридор и потащили вниз по какой-то узкой лестнице. Я только уворачивался от пинков, зато Эндлунг ругался разными морскими словами и бился за каждую ступеньку. В конце концов нас пронесли на руках по тускло освещенному проходу без единого окна и швырнули в темную комнату. Я больно ударился спиной об пол, сзади захлопнулась железная дверь. Когда глаза немного привыкли к мраку, я увидел в дальнем верхнем углу маленький серый прямоугольник. Держась за стену, приблизился. Это было окошко, но не дотянуться - высоко. Повернувшись туда, куда, по моим расчетам, должны были бросить Эндлунга, я спросил: - Они что, с ума посходили, эти господа? Какие еще квадраты? Какие блюстители? Невидимый в темноте лейтенант закряхтел, сплюнул. -........................ - произнес он с глубоким чувством слова, которых я повторять не буду. - Зуб с коронкой сломали. Квадраты - это все мужчины-негомосексуалисты, то есть в том числе и мы с вами. А "Блюстители", Зюкин, - это тайное общество, оберегающее честь династии и древних российских родов от позора и поношения. Неужто не слыхали? В позапрошлом году они заставили отравиться этого... ну как его... композитора... черт, фамилию не вспомню. За то, что оттапетил NN [Эндлунг назвал имя одного из молоденьких великих князей, которое я тем более повторять не стану]. А в прошлом году кинули в Неву старого бугра Квитковского, ударявшего по юным правоведам. Вот за этих-то самых "Блюстителей" нас и приняли. Хорошо еще, что на месте не растерзали. Стало быть, будем околевать в этом подвале от голода и жажды. Вот он, понедельничек, тринадцатое. Лейтенант заворочался на полу, очевидно, устраиваясь поудобнее, и философски заметил: - А нагасакский гадальщик напророчил мне смерть в морском сражении. Вот и верь после этого предсказаниям.
14 мая
Проснувшись, я едва смог распрямить члены. Спать на каменном полу, хоть бы даже и покрытом ковром, было жестко и холодно. Накануне я долго не мог успокоиться. То принимался ходить вдоль стен, то пробовал ковырять галстучной заколкой в замке-до тех пор, пока не почувствовал, что мои силы на исходе. Лег. Думал, не усну, и завидовал Эндлунгу, безмятежно похрапывавшему из темноты. Однако в конце концов сон сморил и меня. Не могу сказать, чтобы он был освежающим - очнулся я весь разбитый. А лейтенант по-прежнему сладко спал, подложив под голову локоть, и все ему, толстокожему, было нипочем. Позу, в которой почивал мой товарищ по несчастью, я смог рассмотреть, потому что в нашем узилище было уже не черным-черно, через окошко в темницу проникал серый, тусклый свет. Я поднялся и прихрамывая подошел поближе. Окошко оказалось зарешеченным и разглядеть через него что-либо не удалось. Очевидно, оно выходило в нишу, расположенную много ниже уровня улицы. А в том, что ниша выходит именно на улицу, сомнений не было - я разобрал приглушенный стук колес, конское ржание, свисток городового. Из всего этого следовало, что утро не такое уж раннее. Я достал из кармашка часы. Почти девять. Что думают в Эрмитаже по поводу нашего отсутствия? Ах, сегодня их высочествам будет не до нас - коронация. Да и потом, когда Павел Георгиевич расскажет о нашей с Эндлунгом миссии, это ничего не даст. Ведь Бэнвилл с Карром в том, что с нами случилось, невиновны. Неужто и в самом деле околевать в этом каменном мешке? Я осмотрелся по сторонам. Высокий мрачный потолок. Голые стены, совсем пустые. Вдруг, приглядевшись, я увидел, что стены вовсе не пустые - на них были развешаны какие-то непонятные предметы. Я подошел поближе и задрожал от ужаса. Впервые в жизни понял, что холодный пот - не фигура речи, а истинное явление натуры: непроизвольно дотронулся до лба, и он оказался весь липкий, мокрый и холодный. На стенах в строгом геометрическом порядке располагались ржавые цепи с кандалами, чудовищные шипастые бичи, семихвостные плети и прочие орудия, предназначенные для бесчеловечных истязаний. Нас действительно заточили в пыточный застенок! Я не считаю себя трусом, но тут у меня вырвался настоящий вопль ужаса. Эндлунг оторвал голову от локтя, сонно замигал, глядя по сторонам. Сказал зевая: - Доброе утро, Афанасий Степаныч. Только не говорите мне, что оно никакое не доброе. Я это и так вижу по вашей перекошенной физиономии. Я показал дрожащим пальцем на орудия пыток. Лейтенант так и замер с разинутым ртом, не завершив зевок. Присвистнул, легко поднялся и снял со стены сначала кандалы, потом страшный бич. Повертел и так, и этак, покачал головой. - Ох, проказники. Взгляните-ка... Я боязливо взял бич и увидел, что он не кожаный, а совсем легкий и мягкий, из шелка. Оковы тоже оказались бутафорскими, железные обручи для запястий и щиколоток изнутри были проложены толстой стеганой тканью. - Зачем это? - недоуменно спросил я. - Надо полагать, что этот кабинет предназначен для садически-мазохических забав, - с видом знатока пояснил Эйдлунг. - Каких забав? - Зюкин, нельзя быть таким игнорамусом, при ваших-то талантах. Все люди делятся на две категории. - Он наставительно поднял палец. - Тех, кто любит мучить других, и тех, кто любит, чтобы его мучили. Первых зовут садистами, вторых мазохистами, уж не помню, почему. Вот вы, например, несомненный мазохист. Я читал, что именно мазохисты чаще всего идут в прислугу. А я, скорее, садист, потому что ужасно не люблю, когда меня колотят по мордасам, как вот давеча. Самые лучшие супружеские и дружеские пары образуются из садиста и мазохиста - один дает то, что потребно другому. То есть, проще говоря, я вас лупцую и всяко обижаю, а вам это как пряник. Понятно? Нет, мне это было совсем непонятно, но я вспомнил загадочные слова вчерашней нимфы и предположил, что в странной теории Эндлунга, возможно, есть доля истины. Относительно кнутов и цепей я успокоился, но и без того причин для терзаний у меня было сколько угодно. Во-первых, собственная участь. Неужто нас и вправду собрались заморить здесь голодом и жаждой? Мы подошли к внешней стене, лейтенант встал мне на плечи и долго кричал в окошко зычным голосом, но с улицы нас явно не слышали. Потом мы стали колотить в дверь. Изнутри она была обита войлоком, и удары выходили глухими. А снаружи не доносилось ни единого звука. Во-вторых, меня угнетала глупость создавшегося положения. Вчера мадемуазель Деклик должна была установить местонахождение Линда. Сегодня Фандорин будет проводить операцию по освобождению Михаила Георгиевича, а я сижу тут, как мышь в мышеловке, и все по собственной дурости. Ну а в-третьих, очень хотелось есть. Ведь вчера не ужинали. Я поневоле вздохнул. - А вы, Зюкин, молодцом, - сказал несколько осипший от криков Эндлунг. - Я всегда про таких, как вы, говорил, что в тихом омуте черти водятся. И по красоткам ходок, и лихой товарищ, и не плакса. Хрена ли вам в лакейской службе? Переходите лучше к нам на "Ретви-зан" старшим каптенармусом. Наши вас с дорогой душой примут-еще бы, великокняжеский дворецкий. Всем прочим
|
