Средства перехода

Агнес использовала целый ряд известных приемов, чтобы скрыть от нас определенную информацию. Особенно активно она использовала эвфемизм — превращая то, о чем она говорила, в нечто значительно более привлекательное, ценное и приятное, чем это было в действи­тельности. Приведу несколько примеров: данное Агнес описание сво­ей первой работы, на которую она устроилась после возвращения из Мидвест-сити, мало чем отличалось от пустого словоблудия. «О, все было просто великолепно»; «Это была лучшая работа в моей жизни»; «Все были так милы; обстановка была такой дружеской»; «Я до сих пор переписываюсь со всеми девушками с той работы»; «Все было очень весело»; «Все просто излучали дружелюбие и радость». В своем рассказе Агнес обошла описание конкретных должностных обязанно­стей. Когда мы стали настаивать, она заявила, что «вообще» не нахо­дит их интересной темой для беседы. Кроме того, как мы заметили, Агнес акцентировала женский аспект своей биографии и всячески избегала упоминания того, что воспитывалась как мальчик.

Еще один способ утаивания информации состоял в том, чтобы го­ворить общими фразами, использовать намеки или осторожные, без­личные ссылки и безличные предложения. Мы пришли к пониманию того, что именно это делала Агнес, когда в нашем представлении была «уклончива». Еще один излюбленный прием заключался в том, чтобы притвориться несведущей в теме разговора или отрицать, что нечто сказанное ранее действительно было сказано.

Когда обсуждение того, о чем ей не хотелось говорить, становилось неизбежным, Агнес использовала то, что мы назвали «легализмами».

Она отвечала и утверждала, что отвечает на буквальный смысл слов и вопроса. Либо, если я предлагал ей вспомнить, что она говорила ра­нее, она настаивала на дословном восстановлении сказанного. Одним из излюбленных приемов было прежде чем дать ответ позволить дру­гим людям, и во многих случаях мне самому, взять инициативу в свои руки и посмотреть, куда это все приведет. Агнес давала возможность окружающим внушать ей ответы, ожидаемые на ими же заданные во­просы. Порой Агнес выдавала себя, интересуясь в разговоре, «нор­мальный» ли, с моей точки зрения, она дала ответ.

Во многих ситуациях, когда у нее было достаточно информации, она заранее планировала варианты развития событий и определяла условия выбора одной или другой линии поведения еще до осуществ­ления выбора. Например, думая о том, как уклониться от медицин­ского обследования, если врач заявит о необходимости осмотреть по­ловые органы, Агнес заранее рассмотрела различные варианты обо­снования отказа. Она сказала: «Меня никогда не осматривал врач, и надеюсь, этого никогда не случится». Я спросил Агнес, как, по ее мнению, отреагировал бы врач, если бы она не позволила ему осмот­реть ее половые органы. «Думаю, он бы зафиксировал это как нечто вроде идиосинкразии», — ответила она.

Когда это было возможно, и особенно когда речь шла о важных вы­игрышах и риске, Агнес заранее продумывала ситуацию. Она пыталась заранее разузнать о рискованных ситуациях. Например, ей очень хо­телось попасть на государственную службу, однако она боялась, что медицинский осмотр при приеме на работу в государственные органы будет очень тщательным. Она вспомнила, что хозяин квартиры, кото­рую она снимала, пожарный, должен был проходить эту процедуру, и попыталась узнать у него подробности. Агнес хотела уклониться от объяснения своих опасений по поводу прохождения процедуры обсле­дования; «Он не понимал, о чем я в действительности расспрашиваю его относительно моей проблемы. Я задавала вопросы как бы между прочим. Я говорила что-то вроде — тебе нужно было пройти медицин­ское обследование, правда? Он отвечал — да. Я говорила: в самом де­ле? И что это за обследование? Серьезное? Они пытались узнать, на­сколько ты благополучен? Нет, отвечал он, все было не так серьезно. Это было не очень глубокое обследование».

Агнес особенно хорошо удавалось предоставлять информацию, ко­торая мешала собеседнику предположить, что Агнес воспитывалась как мальчик. «Откровенно говоря, я не хочу, чтобы кто-то меня про­верял. Проверял, я имею в виду, выяснял мое прошлое... Не думаю, что это возможно, конечно, если они не выяснят что-то о том времени, когда я была моложе, но...» Поэтому при устройстве на работу Агнес уклонялась от предоставления информации, которая бы побудила работодателя «проверить» ее. Она описала процедуру заполнения ан­кеты при приеме на работу следующим образом: «На вопрос "Делали ли вам серьезные операции?" я всегда отвечаю "Нет". "Есть ли у вас какие-либо физические недостатки?" Я всегда отвечаю "Нет". "Не бу­дете ли вы против тщательного медосмотра?" Я всегда отвечаю "Нет". Я говорю, что не имею ничего против, поскольку если бы я отказалась, это отметили бы в анкете и, возможно, потребовали бы объяснений. Поэтому я стараюсь этого избегать, чтобы не привлекать к себе вни­мание. Если бы я начала делать что-то подобное, то, наверное, оказа­лась бы в гораздо худшей ситуации. Я имею в виду, тогда было бы труд­нее найти работу и всякое другое в том же духе. В любом случае, не думаю, что мне стоит быть откровенной в таких вопросах». Агнесс так резюмировала свою позицию: «Мне нужно постоянно немножко при­вирать, но это ложь во спасение, и я думаю, что она... она необходима и должна быть необходима, чтобы достичь результатов».

В одних случаях эта ложь во спасение была заранее продумана, в других — становилась импровизацией. Что касается ответов на во­просы анкет при устройстве на работу, они отличались некоторыми особенностями: 1) Агнес выбирала те ответы, которые, по ее мнению, не должны требовать дальнейших объяснений; 2) ответы хотя и содер­жали ложные сведения о ней, по сути были ответами, подходящими для типичной машинистки, какой себя преподносила Агнес, ответами, создающими ожидания, которые она надеялась оправдать при приеме на работу; 3) Агнес полагалась на свою способность сымпровизиро­вать удовлетворительное объяснение для любых обнаруженных несо­ответствий. Агнес хорошо знала и чутко реагировала на конвенцио­нальные ожидания в чрезвычайно широком круге повседневных си­туаций, с которыми ей приходилось сталкиваться: «я всегда сознаю», что может произойти. Присущее Агнсс сознание обыденной, ничем не примечательной работы социальных структур, а также ее заинтере­сованность и готовность рассматривать их как основания для своих собственных действий придают действиям Агнес «манипулятивный» оттенок. Используя формулировку Парсонса, отдавая себе отчет в при­сущих ситуациям стабильных вероятностях, Агнес очевидно придава­ла наибольшую значимость полю «адаптации».

Перед Агнес неизменно стояла задача исключения смешивания атрибутов естественной женщины с альтернативными атрибутами мужчины, гомосексуалиста и т. п. Особенно часто ощущение двусмыс­ленности возникало в разговорах Агнес с врачами и со мной. Агнес все время порывалась «исправить», «вывести из заблуждения» собесед­ника, замечания которого могли быть достаточно нейтральны, но вос­принимались Агнес как намеренные или ненамеренные, неприятные для нее инсинуации, намеки на то, что она ненастоящая женщина, «фрик», гомосексуалист, ненормальная и т. п. Единственно верным выбором, безусловно, была естественная женщина. Агнсс постоянно настаивала на том, чтобы я «правильной ее понял». Не раз она утверж­дала, что я заблуждаюсь, мотивируя это тем, что основной смысл ис­кажается неверным подтекстом. Например, я как-то проанализировал некоторые материалы, в которых Агнес рассказывата о своих впечат­лениях от жизни со своей приятельницей в Лос-Анджелесе и от их первых совместных вечеринок. Агнес сказала: «Мне казалось, что окружающие воспринимали меня как совершенно нормальную и ес­тественную, и это вызвало естественное чувство удовлетворения от того, что меня так воспринимают». — «Ты имеешь в виду, что к тебе относились как к женщине?» — обобщил я. «Не как к женщине. Ко мне относились совершенно нормально, не видя во мне ничего необычно­го», — ответила Агнес. Когда бы в разговоре с Агнсс я ни использовал выражение «вести себя как женщина», в ответе в том или ином вари­анте присутствовала тема: я и есть женщина, но другие бы неправиль­но поняли, если бы узнали, как меня воспитывали или что у меня на­ходится между ног. Требование, чтобы я говорил об Агнес как о нор­мальной женщине, сопровождалось еще одним требованием: «Я хочу, чтобы вы правильно меня поняли». Например, «Я не испытывала уве­ренности, поскольку я должна была вести себя нормально. Я не могла вести себя иначе». Или дело было не в том, что первая вечеринка с приятельницей была «особенно приятна». Я охарактеризовал это со­бытие как особенно приятное, на что получил резкий ответ: «Что вы имеете в виду? Это не было особенно приятно. Я сказала, что впервые в жизни веселилась, вышла в свет, развлекалась... Ничего особенно приятного. Все было, я бы сказала, естественно/»

Еще один момент, который волновал Агнес в связи с ее желанием, чтобы я все правильно понимал, был связан с моими записями. Од­нажды она спросила, что я записываю и, по-видимому, была смущена тем фактом, что беседы с ней фиксировались, хотя дискомфорт исчез

12-2588

уже через четыре-пять сеансов. Подумав немного, Агнес, казалось, со­гласилась на ведение записей, сказав: «Конечно, вы всегда можете вер­нуться к своим записям и что-нибудь исправить в них. Каким бы ум­ным ни был человек, он может неправильно понять слова другого, если они сказаны без надлежащих разъяснений. Сказанное может иметь отношение к делу. Наверное, другие врачи захотят послушать эти раз­говоры и там, где есть что-то подобное, они могут... использовать это».

Наконец, Агнес буквально не позволяла мне «неправильно пони­мать» объясняемые ею «причины» и «мотивы» своих действий. Она также стремилась сохранить контраст между своей биографией и пла­нами на будущее и тем, как они могли предстать в художественной литературе, играх, притворстве, маскараде, предположениях, простом теоретизировании и т. п. Возможно, Агнес сама ощущала, что дальней­шие интерпретации будут связаны между собой событиями прошло­го, установленными в обоюдно известной истории ее взаимодействия с тем или иным человеком, и, конечно, в особенности в истории взаи­модействия с врачами и с Биллом, Во взаимодействии с нами возмож­ность «неправильного понимания» создавала не только риск небла­гоприятного решения в связи с операцией, но и благодаря установлен­ным доверительным отношениям угрозу предательства.

В наших с нею беседах Агнес неоднократно подчеркивала, что «без­заботность», под которой она подразумевала демонстрирование не­принужденности, была результатом тренировок. Она не раз говорила о выработанной «беззаботности». «Все выглядит так, будто ты очень беззаботна, но когда следишь за тем, что происходит вокруг, это нельзя назвать беззаботностью». Агнес подчеркивала важность демонстриро­вания непринужденности при сохранении внутренней бдительности. Когда я заметил: «То есть, хотя может казаться, что ты непринужден­на, в действительности это не так, ты не чувствуешь себя непринуж­денно. Ты это имела в виду?» — она ответила: «Не совсем. Я чувствую себя непринужденно в том смысле, что я чувствую себя нормально, естественно и тому подобное, но я сознаю... что я... должна быть осто­рожна. Но не забывайте, при этом я остаюсь нормальной девушкой», — добавила она. Как тактику, сопутствующую отработанной беззаботно­сти, Агнес упомянула стремление избегать каких бы то ни было тес­тов и, когда это возможно, заранее оценивать трудность и шансы на успех в выполнении теста, который ей могут предложить. Агнес явно старалась уклониться от любых испытаний, которые, по ее мнению, могла не пройти.