Литературная пародия

 

Как показал обзор научной литературы, наиболее детальное и внимательное исследование пародий до сих пор проводилось, в основном, в русле литературоведения, в связи с чем доминирующее представление об этом феномене традиционно связывается именно с областью литературы. Об этом свидетельствует определение «идеальной пародии» и требования к ней, размещенных на сайте международного литературного клуба «ИнтерЛит», который, совместно с редколлегией общественно – просветительского и литературного журнала «День», проводил международный конкурс поэтов – пародистов, посвященный памяти Александра Иванова:

«Пародия – особый жанр литературы, один из видов вторичных текстов, объектом изображений которого, его вторым планом, является другое произведение, художественные приемы какого – либо писателя, тематика, идейное содержание, целое литературное направление и т. п., с целью – создание комического образа объекта и его идейно – эмоциональная оценка. Пародия комически переосмысливает, дискредитирует отжившие, исчерпавшие себя литературные направления, стили, а также является способом осмысления новаторских явлений, художественных открытий. Конструктивным внутренним признаком пародии является позиция по отношению к оригиналу»[22].

Подобный только что приведенному подход к определению пародии доминирует в большинстве литературоведческих словарей.

Рождение светской литературы в 18 в. ознаменовывается и рождением литературной пародии. Самый авторитетный жанр литературы «века Разума» – ода – вскоре после своего фактического рождения в творчестве М.В.Ломоносова (1739г.) обретает пародического «двойника»: поэт А.П.Сумароков пишет несколько «вздорных од» (1759г.), пародируя гиперболический стиль и злоупотребление мифологической символикой в одах Ломоносова. Сравним[23]:

Не медь ли в чреве Этны ржет

И, с серою кипя, клокочет?

Не ад ли тяжки узы рвет

И челюсти разинуть хочет?

То род отверженной рабы,

В горах огнем наполнив рвы,

Металл и пламень в дол бросает,

Где в труд избранный наш народ

Среди врагов, среди болот

Чрез быстрый ток на огнь дерзает.

(Ломоносов. «Хотинская ода»)

 

Стремглав Персеполь упадает,

Подобно яко Фаэтон,

Нептун державу покидает

И в бездне повергает трон;

Гиганты руки возвышают,

Богов жилище разрушают,

Разят горами в твердь небес,

Борей, озлясь, ревет и стонет,

Япония в пучине тонет,

Дерется с гидрой Геркулес.

(Сумароков. «Ода II вздорная»)

В жанровой системе литературы классицизма особое место занимала ироикомическая поэма – пародия на эпическую поэму (самый «высокий» классицистический жанр). В русской литературе самой известной ироикомической поэмой является Елисей, или раздраженный Вакх (1771г.), в которой Вакх, намереваясь вести борьбу с торговцами спиртным, заламывающими немыслимые цены, выбирает извозчика Елисея себе в помощники. Появление Вакха на Олимпе представляет яркий пример травестии: вот как изображен верховный бог Зевс и его жена богиня Юнона[24]:

Владетель горних мест, межоблачных зыбей

Заснул и подпустил Юноне голубей,

От коих мать богов свой нос отворотила

И речью таковой над мужем подшутила,

Возведши на него сперва умильный взгляд:

«Или и боги так, как смертные шалят?

Знать, слишком, батька мой, нектарца ты искушал?»

Грубоватый юмор приведенных стихов только подчеркивает пародическую изобретательность автора: он снижает непременный атрибут Юноны, голубей, обыгрывая сленговое выражение «пускать голубей» (выпускать газы).

Пародия как жанр окончательно сложилась к концу 18 века. С этого времени пародийный жанр становится постоянным и неотъемлемым компонентом литературного процесса.

Посмотрим как развивалась западная пародия в это время. Лучшими пародистами того времени за рубежом являлись А. Браун, Дж. Хогг, Ч. Шерли, У. Мэгинн, Дж. Стивен, братья Смит и некоторые другие.

В 19 веке особой популярностью пользовались пародии Т. Пикока, Т. Гуда, Ч. Калверли, У. Эйтона, А. Хилтона и др. О расцвете жанра пародии свидетельствует тот факт, что в 1884-1889 годах вышло в свет 6-томное собрание пародий под редакцией У. Гамильтона.

В 20 веке прославились такие пародисты, как Дж. Сквайр, М. Бредбери, Р. Бенчли, М. Бирбом, Фр. Салливен, В. Аллен, Ст. Ликок, Л. Унтермайер, С. Конолли, К. Уэллс, Ф. Хотон, П. Де Райе, Ф. О'Брайен и др[25].

Среди зарубежных писателей мировой литературы широкую известность получили пародии таких выдающихся деятелей, как У. Шекспир, Дж. Чосер, Дж. Свифт, Ч. Диккенс, Г. Мелвил, М. Твен, Дж. Остин, У. Теккерей, Р. Киплинг, А. Суинберн, Б. Гарт, Фр. Норис, Дж. Джойс, Э. Хэмингуэй, Л. Кэролл, Гр. Грин, Т. Пратчетт. Эти и многие другие писатели либо использовали приём пародирования в своих произведениях, либо писали отдельные произведения в жанре пародии. Менее известны имена писателей, работавших почти исключительно в жанре пародии.

Приведем пример пародии, которую сочинили в 1826 г. А. С. Пушкин и Н. М. Языков:

Фиалка в воздухе свой аромат лила,

А волк злодействовал в пасущемся народе;

Он кровожаден был, фиалочка мила:

Всяк следует своей природе.

(«Закон природы»)

Конечно, это четверостишие не о волке и фиалочке. Эти стихи о стихах. Об «Апологах в четверостишиях» И. И. Дмитриева — очень серьезной книге, которую листали вместе Пушкин и приехавший в Тригор-ское Языков и которая настроила друзей-поэтов на шутливый лад. Если мы сейчас откроем эту старую книгу, то найдем в ней стихотворение, ставшее, как говорят литературоведы, объектом пародии[26]:

Между Репейником и Розовым кустом

Фиалочка себя от зависти скрывала;

Безвестною была, но горестей не знала.

Тот счастлив, кто своим доволен уголком.

(«Репейник и Фиалка»)

Пушкин и Языков написали свое четверостишие специально для того, чтобы высмеять дмитриевское. Иными словами, «Закон природы» — это комический образ «Репейника и Фиалки». Но не только. В таком назидательном тоне выдержана вся книга Дмитриева, поэтому можно сказать, что «Закон природы» — комический образ стиля всей книги и дидактического стиля вообще.

Уже из этого примера можно видеть, что героями пародии выступают не люди, не животные, а литературные произведения, стили, жанры. Поэтому пародии, даже самые веселые, читать трудно: здесь нужна определенная эрудиция, культура, а самое главное — нужно овладеть художественным языком необычного жанра.

За первым, буквальным и явным планом пародии неизменно скрывается второй — план объекта. Это отнюдь не всегда одно определенное произведение. Пародия, как и вся литература, тяготеет к обобщению. Так, злополучный «Репейник и Фиалка» стал для пародистов не единственным предметом изображения, а своеобразным прототипом, поскольку «Закон природы» оказался пародией и на Дмитриева, и на других стихотворцев.

Но узнать или угадать второй план пародии — это еще полдела. Самое главное в пародии — ее третий план, представляющий собой соотношение первого и второго планов, соотношение пародии и объекта. Увидеть третий план — значит прочесть главный смысл пародии, понять то, что пародист и хотел поведать читателям.

Своим четверостишием Дмитриев утверждал: хорошо жить в тиши, безвестности и покое, избегать крайностей, как Фиалочка, скромно притаившаяся между противоборствующими силами, между Розовым кустом и Репейником. Пушкину и Языкову такая проповедь показалась и неверной, и ненужной. В своей пародии они стремились подчеркнуть абстрактность, расплывчатость рассуждения Дмитриева, гиперболизируя эту черту и доводя ее до абсурда. Вместо непокорного Репейника, противопоставленного Фиалочке, у них появляется уже даже не растение, а животное — волк. Между волком и фиалкой нет ничего общего, и подчеркивание различий между ними («Он кровожаден был, фиалочка мила») выглядит комически нелепо.

Аполог Дмитриева завершается однозначной моралью: «Тот счастлив, кто своим доволен уголком». Пушкин и Языков подчеркивают банальность этой проповеди, делая ее еще «глобальнее», доводя ее обобщенность до бессмыслицы. И название пародии комически выразительно: оно высмеивает тех, кто пытается в четырех строках объяснить смысл бытия, «закон природы».

Приведенный пример говорит еще и о том, что пародия может быть действенным и остроумным средством литературной критики. Пародии А. П. Сумарокова, Н. А. Полевого, И. И. Панаева, Д. Д. Минаева, Н. А. Добро- любова по своей направленности напоминают критические статьи и рецензии. С той же целью прибегали к пародии А. С. Пушкин, Н. А. Некрасов, Ф. М. Достоевский. До сих пор сохранили свой утонченно-язвительный комизм замечательные пародии Козьмы Пруткова (псевдоним-маска А. К. Толстого и братьев Жемчужниковых).

Наиболее авторитетный жанр эпохи романтизма – элегия – пародировался самими же творцами этого жанра. В романе А.С.Пушкина Евгений Онегин (1823–1830 гг.) Владимир Ленский, проникнутый романтической серьезностью, пишет элегию, которая является нагромождением жанровых клише: «златые дни», «глубокая мгла» и т.д. «Двойное авторство» элегии придает ей пародийное звучание. Сравним пушкинскую элегию 1920г. и стихи Ленского[27]:

Мне вас не жаль, года весны моей,

Протекшие в мечтах любви напрасной,–

Мне вас не жаль, о таинства ночей,

Воспетые цевницей сладострастной:

Мне вас не жаль, неверные друзья

Венки пиров и чаши круговые,–

Задумчивый, забав чуждаюсь я.

Но где же вы, минуты умиленья,

Младых надежд, сердечной тишины?

Где прежний жар и слезы вдохновенья?

Придите вновь, года моей весны!

(«Элегия»)

 

Куда, куда вы удалились,

Весны моей златые дни?

Что день грядущий мне готовит?

Его мой взор напрасно ловит

В глубокой мгле таится он.

Нет нужды; прав судьбы закон.

Паду ли я, стрелой пронзенный,

Иль мимо пролетит она,

Все благо: бдения и сна

Приходит час определенный;

Благословен и день забот,

Благословен и тьмы приход!

(«Евгений Онегин», гл. 6 строфа 21)

Создатели русского реалистического романа 19 в. охотно прибегали к пародии в литературно-полемических целях. Ф.М.Достоевский в своем романе «Бесы» (1871–1872гг.) спародировал «фенологическую» точность описаний прозы Тургенева и изощренную нюансировку воспринимающего сознания рассказчика:

«Тут непременно кругом растет дрок (непременно дрок или какая-нибудь такая трава, о которой надобно справляться в ботанике). При этом на небе непременно какой-то фиолетовый оттенок, которого, конечно, никто никогда не примечал из смертных, то есть и все видели, но не умели приметить, а «вот, дескать, я поглядел и описываю вам, дуракам, как самую обыкновенную вещь». Дерево, под которым уселась интересная пара, непременно какого-нибудь оранжевого цвета».[28]

Сам же М. Достоевский стал объектом пародии Марка Алданова в его романе «Истоки» (1942–1946 гг.). М. Алданов спародировал в пересказе своего героя, либерального профессора, пристрастие М. Достоевского к парадоксальным траги-фарсовым ситуациям и к экстремальным проявлениям человеческой души:

«Вдруг к какой-нибудь этакой блуднице нагрянет в дом сразу человек тридцать, и князь при тридцати непрошеных гостях сделает предложение, а блудница тут же бросит в камин сто тысяч рублей и велит корыстолюбцу их вытащить и взять себе, а когда корыстолюбец откажется, подарит ему эти сто тысяч, а он их из гордости вернет. Или ввалится в дом шайка радикалов, чтобы шантажировать, тоже при толпе гостей, хорошего, ни в чем неповинного человека уже напечатанной ими о нем пасквильной статьей, а он, по своей доброте, даст шайке десять тысяч, а главный шантажист сначала скажет, что мало, а потом по гордости от всего откажется, и тут же с шантажистами и с гостями начнется разговор о Христе и о частных интимных делах, причем все у всех будут читать в душе как в открытой книге и потом исступленно с ненавистью друг на друга завопят... Это уж у него непременно: люди говорят о божественном и подслушивают у чужих дверей»[29].

Философ и поэт девятнадцатого века В.С.Соловьев в 1894г. и 1895г. откликнулся едкими полемическими рецензиями на выход трех сборников «Русские символисты». Эти рецензии могут рассматриваться и как пародия, и как блестящие стилизация-подражание темному метафорическому языку символистов. В очередной раз кольнув символистов указанием на бессмысленность их стихов, В.С.Соловьев завершает свою третью рецензию издевательским анализом моностиха Брюсова и двумя пародиями на перевод стихотворения М.Метерлинка (прозаической и поэтической):

«Должно заметить, что одно стихотворение в этом сборнике имеет несомненный и ясный смысл. Оно очень коротко – всего одна строчка:

О, закрой свои бледные ноги»[30].

Для полной ясности следовало бы, пожалуй, прибавить: «ибо иначе простудишься», но и без этого совет г. Брюсова, обращенный, очевидно, к особе, страдающей малокровием, есть самое осмысленное произведение всей символической литературы, не только русской, но и иностранной. Из образчиков этой последней, переведенных в настоящем выпуске, заслуживает внимания следующий шедевр знаменитого Метерлинка[31]:

Моя душа больна весь день,

Моя душа больна прощаньем,

Моя душа в борьбе с молчаньем,

Глаза мои встречают тень.

И под кнутом воспоминанья

Я вижу призраки охот.

Быть может, у иного строгого читателя уже давно «залаяла в сердце собака секретного желанья», – именно того желанья, чтобы авторы и переводчики таких стихотворений писали впредь не только «под кнутом воспоминания», а и «под воспоминанием кнута»... Но моя собственная критическая свора отличается более «резвостью», чем «злобностью», и «синее дыханье» символистов вызвало во мне только оранжевую охоту к лиловому сочинению желтых стихов, а пестрый павлин тщеславия побуждает меня поделиться с публикою тремя образчиками моего гри-де-перлевого, вер-де-мерного и фель-мортного вдохновения.

На небесах горят паникадила,

А снизу – тьма.

Ходила ты к нему иль не ходила?

Скажи сама!

Но не дразни гиену подозренья,

Мышей тоски!

Не то, смотри, как леопарды мщенья

Острят клыки!

И не зови сову благоразумья

Ты в эту ночь!».

Процитировав стихотворение Метерлинка и выделив в нем наиболее абсурдные, с его точки зрения, строки, В.С.Соловьев сначала как будто анализирует предложенный текст, но на самом деле пародирует его прозаическими средствами. После этого он дает уже стихотворную пародию на «невразумительную», по его мнению, стилистику символистов.

В 20 в., чрезвычайно богатом на различные литературные направления, течения и школы, пародия, можно сказать, переживает период расцвета. Соловьевские пародии открывают собой длинную череду литературных пародий, которыми обменивались литературные партии и группировки.

Писательнице Тэффи (псевдоним Н.А.Бучинской) приписывали пародию 1913г. на «эгофутуристический» стиль И.Северянина. Пародия представляет собой «перевод» знаменитой строфы А.С.Пушкина на вычурный, жеманный «офранцуженный» язык Северянина. Сравним:

Зима!.. Крестьянин, торжествуя

На дровнях обновляет путь;

Его лошадка снег почуя,

Плетется рысью как-нибудь;

Бразды пушистые взрывая,

Летит кибитка удалая;

(«Евгений Онегин», глава 5, строфа 2)

 

Зима! Пейзанин, экстазуя,

Ренувелирует шоссе,

И лошадь, снежность ренифлуя,

Ягуарный делает эссе.

Пропеллером лансуя в"али,

Снегомобиль рекордит дали,

Шофер рулит; он весь в бандо,

В люнетках, маске и манто.

Гарсонит мальчик в акведуке:

Он усалазил пса на ски,

Мотором ставши от тоски,

Уж отжелировал он руки.

Ему суфрантный амюзман,

Вдали ж фенетрится маман.

Пародия строится здесь как с помощью простого транслитерирования французских слов: «renouveler» – обновлять, «renifler» – втягивать носом, «ski» – лыжи, «geler» – мерзнуть, «souffrir» – страдать, «amusement» – развлечение, так и с помощью сложных стилистических фигур: плеоназма «гарсонит мальчик» («garçon» – мальчик), эллипсиса (вместо русского «мать грозит ему в окно» – окказиональный глагол фенетрится (от «fenêtre» – окно)[32].

Широко распространенный в «крестьянской», «региональной» прозе 1920-х годов стиль, злоупотребляющий диалектными словами и напевно-сказовой интонацией, был спародирован И.Ильфом и Е.Петровым в романе «Золотой теленок» (1931г.). Сравним:

«Июнь-растун сделал свое дело. Поклонилась горизонту колосом наливная рожь, посерели широкоперые овсы... и над полями уныло затрюкали молодые перепела. Рожь идет, пары полны черной тоской по золоту семян» (В.Ряховский «Золотое дно», 1929г.).

«Инда взапрели озимые. Рассупонилось солнышко, расталдыкнуло лучи по белу светушку. Понюхал старик Рамуальдыч свою портянку и аж заколдобился...» (И.Ильф, Е.Петров «Золотой теленок»)[33].

В советский период широкую известность получили пародии А.Иванова – ведущего телепередачи «Вокруг смеха». Не остались без внимания пародиста попытки поэта В.Цыбина изобразить лепечущий язык влюбленного с помощью нагнетания уменьшительно-ласкательных суффиксов.

Я слышу, как под кофточкой иглятся

Соски твои – брусничинки мои,

ты властна надо мною и невластна,

и вновь сухи раскосинки твои...

(В.Цыбин)

 

Ты вся с такой изюминкой, с грустинкой,

с лукавинкой в раскосинках сухих,

что сам собою нежный стих с лиринкой

слагаться стал в извилинках моих (...)

(А.Иванов)

В 20 в. престиж пародии вырос настолько, что появились пародисты-профессионалы, полностью или почти полностью посвятившие свое художественное творчество этому жанру: А. А. Измайлов, Е. О. Венский, А. Г. Архангельский, А. М. Флит, А. Б. Раскин и другие.

Но сущность пародии не исчерпывается одной только критикой. Этот жанр может ставить перед собой совершенно противоположную задачу — положительную эстетическую оценку объекта. Иначе говоря, пародисты могут выставлять пародируемым авторам не только двойки, но и пятерки. Такая пародия ничуть не менее смешна, чем критическая. Ведь и признание в любви к пародируемому автору может быть веселым. Так, например, Ю. Д. Левитанский пишет пародии главным образом на тех, кого считает настоящими поэтами. Он взял старый детский стишок о зайчике и излагает его от имени самых разных своих коллег-лириков. Скажем, вот так[34]:

О ряд от единицы до пяти!

Во мне ты вновь сомнения заронишь.

Мой мальчик, мой царевич, мой звереныш,

Не доверяйся этому пути!

Здесь отчетливо угадывается почерк Б. А. Ахмадулиной. Пародист создал обобщенный комический образ стиля поэтессы. Такая пародия вызывает у читателя добрую улыбку, помогая вновь ощутить радость узнавания.

Утверждающая, «положительная» пародия имеет еще более древнюю историю, чем пародия критическая. Такова знаменитая древнегреческая «Батрахомиомахия» («Война мышей и лягушек») — пародия на «Илиаду». Таковы русские фольклорные пародии на свадебные песни, былины.

Этот тип пародии как бы заново родился в 20 в. Доброжелательные пародии встречаются у Архангельского и Флита. А в 1925 г. вышла книга «Парнас дыбом» — сборник пародий, синтезирующий чуть ли не все стили русской и мировой литературы: от Гомера до ОТенри, от Симеона Полоцкого до В. В. Маяковского[35].

Непревзойденным мастером пародии был А.П.Чехов. Убежденный реалист, А.П. Чехов пародирует романтически взвинченный стиль Виктора Гюго, фантастику Жюля Верна, пародирует детективные романы и т. д. В этих случаях действительно пародируется индивидуальный стиль писателя, но этот индивидуальный стиль есть вместе с тем признак известного направления, к которому принадлежит писатель, и это-то направление высмеивается с точки зрения эстетики нового направления[36].

Высмеиваются также недостатки и текущей литературы.

Пародия — одно из сильнейших средств общественной сатиры. Чрезвычайно яркие примеры этого дает фольклор. В мировом и русском фольклоре имеется множество пародий на церковную службу, на катехизис, на молитвы.

Пародия смешна только тогда, когда она вскрывает внутреннюю слабость того, что пародируется.

От пародий следует отличать использование форм общеизвестных произведений в сатирических целях, направленных не против авторов таких произведений, а против явлений общественно-политического характера. Так, например, «Памятник» А.С. Пушкина или «Колыбельная песня» М.Ю. Лермонтова не могут быть подняты на смех. В 1905 г. в ходу было много различных сатир, по форме подражавших А.С.Пушкину и М.Ю.Лермонтову. Но это не сатиры на них, и в этом их отличие от литературных пародий. В журнале «Сигнал» за 1905 г. был помещен сонет, который начинался так:

Палач, не дорожи любовию народной!

Сонету предпослано посвящение: «Посвящается Трепопу» (Трепов — петербургский генерал-губернатор с чрезвычайными полномочиями). Против него, а не против А.С. Пушкина направлена сатира. Стихотворение Н. Шебуева «Журналисту» (на мотив «Горные вершины») говорит о лживом обещании свободы слова в царском манифесте и предупреждает журналистов, чтобы они не верили ему[37]:

Подожди немного, Посидишь и ты!..

(Народно-поэтическая сатира, 403)

Такие случаи не представляют собой пародий. Скорее их можно назвать травестиями, подразумевая под травестией использование готовой литературной формы в иных целях, чем те, которые имел в виду автор. Травестия всегда преследует цели комизма и очень часто используется в целях сатиры. Далее в нашей работе травестии посвящен отдельный раздел.

Исследование пародий разных писателей 18-20 веков показало, что функции пародирования достаточно разнообразны.

Во-первых, это род литературной полемики, средство выражения несогласия с предшествующими литературными направлениями, своего рода борьба с отжившими литературными формами, языковыми средствами и стилистическими приёмами. Такая функция пародии в большей мере свойственна литературе 18 - начала 19 вв.

В реалистических произведениях 19 в. на первый план выступает комическая функция пародии. Интертекстуальные включения разного типа -аллюзии, цитаты, реминисценции - служат средством создания юмористической окраски произведений. Здесь пародия приобретает форму литературной игры, и лингвистические средства пародии также имеют, в основном, игровой характер.

В литературе постмодерна пародия занимает особое место, поскольку она становится основой постмодернистского мировоззрения, формирует новую модель художественного процесса. Пародия постмодерна распространяет свои стрелы на всё и вся, включая и само постмодернистское направление, превращаясь, тем самым, в самопародию. Самопародия свойственна и другим литературным жанрам, в частности жанру фэнтези.

Таким образом, пародия эволюционирует от формы литературной игры, шутки к основополагающей позиции в художественном осмыслении действительности, от критики предшествующих авторов и литературных направлений к самокритике современных авторов.