КОГДА несколько лет назад я начинал работать с умственно отсталыми,дело это представлялось мне крайне тягостным, и я написал Лурии, спрашиваясовета. К моему удивлению, он ответил ободряющим письмом, в котором говорил,что у него никогда не было пациентов дороже этих и что часы и годы работы вдефектологическом институте остаются самыми волнующими и плодотворными в егопрофессиональной жизни. Подобное отношение высказано в предисловии к первойиз написанных им клинических биографий ('Речь и развитие психическихпроцессов у ребенка', 1956): 'Пользуясь правом автора выражать отношение ксвоей работе, я хотел бы отметить, что всегда с теплым чувством возвращалсяк материалам, опубликованным в этой небольшой книге'. Что же это за 'теплоечувство', о котором говорит Лурия? В его словах отчетливо ощущается нечтоэмоциональное и личное, что было бы невозможно, не отзывайся умственноотсталые пациенты на человеческий контакт, 223 не обладай они, несмотря на физические и психические расстройства,подлинной восприимчивостью, эмоциональным и душевным потенциалом. Но Лурияговорит и о другом. Он утверждает, что эти пациенты представляют особыйнаучный интерес. Похоже, Лурию-ученого привлекало в них нечто большее, чемдефекты и нарушения функций, ибо дефектология сама по себе не так ужзанимательна. Итак, что же именно может интересовать нас в мире 'наивного'сознания? Ответ на этот вопрос связан с тем, что у пациентов с отклонениями вразвитии сохраняются определенные умственные способности - не затронутыеболезнью и часто даже превосходящие средний уровень, и эти способностиделают неполноценных в одних отношениях людей абсолютно состоятельными иглубокими в других. Неконцептуальные свойства мышления - вот что можем мынаблюдать с особой ясностью в жизни 'наивного' сознания. То же самоесправедливо и в отношении детей и дикарей, хотя, как неоднократноподчеркивал Клиффорд Гирц*, эти три группы нельзя уравнивать: дикари неявляются ни умственно отсталыми, ни детьми; у детей отсутствует племеннаякультура дикарей; умственно отсталые отличаются и от детей, и от дикарей. Нодаже с учетом подобных оговорок сравнительный анализ вскрывает важныепараллели, и все обнаруженное Пиаже** у детей, а Леви-Строссом*** у дикарейв особой форме заключено в 'наивном' сознании и ожидает своихпервооткрывателей*** *. * Клиффорд Гирц (р. 1926) - американский антрополог, основательинтерпретативной антропологии, занимающейся изучением различных культур ивлиянием концепции культуры на концепцию человека. ** Жан Пиаже (1896-1980) - швейцарский психолог, основатель женевскойшколы генетической психологии, исследовавший этапы когнитивного развитияребенка. *** Клод Леви-Стросс (р. 1908) - французский философ, социолог иэтнограф, основатель структурной антропологии. *** * Все ранние труды Лурии связаны с этими областями: он работал сдетьми в примитивных обществах Центральной Азии, а затем перешел кисследованиям в дефектологическом институте. Это положило начало изучениючеловеческого воображения, которому Лурия посвятил всю свою жизнь. (Прим.автора) 224 Особенно уместен здесь подход луриевской 'романтической науки',поскольку работа с такими пациентами затрагивает одновременно и рассудок, исердце ученого. Итак, что же это за особые способности? Какие свойства 'наивного'сознания сообщают человеку такую трогательную невинность, такую открытость,цельность и достоинство? Что это за новое качество, столь яркое, что можноговорить о мире умственно отсталого, как говорим мы о мире ребенка илидикаря? Если бы нужно было ответить одним словом, я назвал бы это качество конкретностью. Мир 'наивного' сознания столь ярок, насыщен и подробен и в тоже время столь непосредствен и прост потому, что он конкретен: его неосложняет, не разбавляет и не унифицирует абстракция. В результате странного обращения естественного порядка вещей неврологиячасто рассматривает конкретность как нечто убогое и презренное, как незаслуживающую внимания область хаоса и регресса. Курт Голдштейн, величайшийсистематизатор своего поколения, связывает мышление - гордость человека -исключительно с абстракцией и категоризацией. Любое нарушение функций мозга,считает он, выбрасывает человека из этой высшей сферы в недостойное homosapiens болото конкретности. Лишаясь 'абстрактно-категориальной установки'(Голдштейн) или 'пропозиционального мышления' (Хьюлингс Джексон), индивидуумопускается на дочеловеческий уровень и исчезает как объект исследования. Я называю это обращением естественного порядка вещей, поскольку вмышлении и восприятии более фундаментальным считаю не абстрактное, аконкретное. Именно оно делает реальность человека реальной - живой,личностной и осмысленной. На примере профессора П., принимавшего жену зашляпу, мы уже видели, к чему может привести потеря конкретного: человек регрессирует от частного к общему (в антиголдштейновском направлении) и врезультате оказывается практически в другом мире, на другой планете. 225 При повреждениях мозга, не затрагивающих 'наивные' способности, гораздоестественнее говорить не о регрессе, а о сохранении конкретного, так как вэтом случае пострадавший индивидуум не теряет личность, свое индивидуальноебытие. Именно это видим мы в Засецком из 'Потерянного и возвращенного мира'.Пациент Лурии в чем-то главном остается человеком и, несмотря на крахабстрактно-категориального мышления, не утрачивает ни нравственногодостоинства, ни воображения. Здесь Лурия, в принципе поддерживая идеиХьюлингса Джексона и Голдштейна, наполняет их прямо противоположнымсодержанием. Засецкий - не раздавленный болезнью калека, а полноправныйчеловек, боец, с сохранившимися и, возможно, усилившимися духовнымиспособностями. Он не потерял, а отстоял свой мир, и даже в отсутствиеобъединяющих абстракций переживает его как насыщенную и глубокую реальность. Я полагаю, что все это - и даже в большей степени - верно для больных сзадержками в развитии, поскольку им вообще незнакомы соблазны абстрактного.Они переживают реальность вне схем и категорий, целиком погружаясь в еепервозданную, порой сокрушительную стихию. Мы вступаем здесь в область чудес и парадоксов, связанных с загадкойконкретного. Как врачи и терапевты, как учителя и ученые, мы неизбежноприходим к этой загадке. В ней - суть 'романтической' науки Лурии. Обенаписанные им литературно-клинические биографии можно рассматривать какисследования конкретного: в одной описано, как в поврежденном сознанииЗасецкого оно сохраняется на службе реальности, в другой - как, пожираяреальность, гипертрофирует его 'сверхразум' мнемониста. В классической науке нет места конкретному - неврология и психиатриясчитают этот уровень тривиальным. Только 'романтическая' наука может подостоинству оценить его поразительные возможности и опасности. Потенциальноедействие конкретного двояко. Развивая восприимчивость и воображение, ономожет углубить 226 внутреннюю жизнь человека, но иногда действует и в противоположномнаправлении, подавляя личность и сводя мир к набору бессмысленныхчастностей. Обе эти возможности ярко, словно под увеличительным стеклом,проявляются у умственно отсталых. Развивая в них образное мышление и память,природа как бы возмещает им утрату аналитических способностей. Этот процессможет пойти двумя путями. Один из них ведет к одержимости деталями, кгипертрофии образа и запоминания и в конце концов порождает ментальностьтрюкача и вундеркинда. Такова судьба луриевского мнемониста. Эта крайностьизвестна с древних времен в виде культа 'искусства памяти'*. Подобныетенденции, подстегиваемые как спросом на публичные представления, так исклонностью самих пациентов к навязчивым состояниям и эксгибиционизму, мывидим в Мартине А. (глава 22), в Хосе (глава 24) и особенно в близнецах(глава 23). Гораздо более интересным, более человечным и реальным является другойпуть. Он систематически замалчивается наукой, но хорошо известенвнимательным родителям и учителям. Речь идет о правильном, естественномразвитии области конкретного. В той же мере, что и любые абстракции, областьэта может стать подлинным средоточием красоты и тайны, основойэмоциональной, творческой и духовной жизни. Возможно, она даже ближе к жизнидуха, чем абстракции, - именно это утверждал Гершом Шолем (1965),противопоставляя концепт и символ, а также Джером Брунер (1984), сравниваясхематические и сказовые формы**. Конкретное насыщено чувством и смыслом(возможно, даже в большей степени, чем любая абстрактная концепция), иименно отсюда проистекает его глубинная связь с красотой и смехом, с драмойи символом - с огромным миром искусства и духовности. На формальном уровнебольные с задержками развития * См. замечательную книгу Фрэнсис Йейтс с тем же названием (1966).(Прим. автора) ** См. библиографию в конце книги. 227 могут быть калеками, но если перенести внимание на их способности квосприятию индивидуального и символического, впечатление ущербностиисчезает. Никто не выразил это лучше Кьеркегора: 'Приглядимся к простецу! -гласят его предсмертные слова (я слегка перефразирую). - Символизм Священного Писания бесконечно высок... но эта 'высота' неимеет ничего общего ни с величием разума, ни с разницей в умственныхспособностях... Нет, она - для всех... Каждому доступна эта бесконечная высота'. Один человек в' умственном отношении может быть гораздо 'ниже' другого.Есть люди, которые не могут даже отпереть дверь ключом, не говоря уже опонимании законов Ньютона; есть и такие, кто вообще не в состояниивоспринимать мир концептуально. Но интеллектуальная неполноценность отнюдьне исключает наличия в человеке ярких способностей и даже талантов вотношении конкретного и символического. Именно в таких талантах - иная,высокая природа этих особых существ, блестяще одаренных простаков, к которымпринадлежат Мартин, Хосе и близнецы. Мне могут возразить, что подобные вундеркинды - редкие и выдающиесяисключения, и в ответ на это я открываю последнюю часть своей книги историейРебекки - ничем не примечательной, 'простой' девушки, которую я наблюдалдвенадцать лет назад. Я вспоминаю о ней с теплым чувством. 228
