Наука как тип рациональности. Историческая смена типов научной рациональности

Рациональность есть разумность и в этом смысле — одно из самых существенных определений, связанных с человеческой деятельно­стью. В самом общем виде можно понимать рациональность как спо­собность упорядочивать восприятие мира, способность давать миру определения, правила, законы. Нередко встречается понятие рацио­нального действия. Это означает действие сообразно с установлен­ными в мире законами, правилами, определениями. Так как в разные исторические эпохи эта способность видоизменяется, принято гово­рить об исторических типах рациональности. Но прежде нужно оп­ределить, что представляет собой наука как тип рациональности, возможны ли иные типы рациональности, кроме науки.

Мы всегда говорим о человеке как о существе разумном, которому во все периоды исторического бытия свойственна рациональность. Существует представление о том, что и мифологическая, и практиче­ская деятельность есть определенный способ «приводить мир в поря­док» и, соответственно, ориентироваться в этом мире; потому миф — специфическая рациональность. Однако существует другая точка зрения. Она подчеркивает радикальную смену установки при пе­реходе от мифопрактического к теоретическому способу отношения к миру, который предполагает возникновение европейских филосо­фии и науки. Чтобы в самых общих чертах охарактеризовать разли­чие этих типов отношения человека к миру, отметим, что в первом случае имеет место «погруженность» человека в мир, направлен­ность на конечные практические цели, а во втором — «выделение» человека, направленного на непрерывное обновление и бесконечные цели. У человека появляется возможность созерцания, свободного от практических интересов, возможность оставаться на позиции «не­заинтересованного наблюдателя», возможность теоретической дея­тельности.

Теперь определимся с возможным отличием научной рациональ­ности от рациональности философской. Вообще это отличие зависит от того, как трактовать понятие науки. И здесь можно отметить, что наука также может быть понята в широком и узком смысле слова. В первом случае наука как теоретическая деятельность, доказатель­ное выведение из принципов (Аристотель) пересечется с понятием философии (с уточнением, что при этом правильнее говорить о «пер- вопринципах»). Поэтому у философов действительно есть осно­вания говорить о философии как науке (например, «наука логики» у Гегеля, «философия как строгая наука» у Гуссерля, «философия как наука о бытии» у Хайдеггера). Во втором случае мы должны за­фиксировать определенное различие между наукой и философией; при этом мы будем говорить уже о науке в более узком смысле сло­ва. В чем же тогда состоит это различие? Смысл его может быть со­отнесен с тем, что было сказано еще Платоном в «Государстве» при описании разделов умопостигаемого:

«.Те, кто занимается геометрией, счетом или тому подобным, предполагают в любом своем исследовании, будто им известно, что такое чет и нечет. и прочее в том же роде. Это они принима­ют за исходные положения и не считают нужным отдавать в них отчет ни себе, ни другим, словно это всякому и без того ясно»^[34].

При этом душа действует на основании предпосылок, устремля­ясь от них к «завершению».

«.Вторым разделом умопостигаемого я называю то, чего наш разум достигает с помощью диалектической способности. Свои предпо­ложения он не выдает за нечто изначальное, напротив, они для

него только предположения как таковые, то есть некие подступы

и устремления к началу всего, которое уже не предположительно»^[35].

В этом смысле наука оказывается системой, которая не включает в себя условия своего обоснования (непротиворечивой, но всегда неполной системой), не обосновывает язык, на котором сама говорит, а философия существует как полная «система», как выход в про­странство самообоснования. Правда, при этом философия неизбежно должна пожертвовать непротиворечивостью, и потому если и можно говорить о каком-то «первопринципе» в философии, то этот прин­цип необходимым образом будет противоречием, но творческим противоречием, источником жизни всей системы. У современного ученого В. Гейзенберга есть известная фраза о том, что перспективы современной физики связаны с тем, чтобы «суметь написать одно единое определяющее уравнение, из которого вытекали бы свойства всех элементарных частиц и тем самым поведение материи вооб­ще»^[36]. Эта перспектива могла бы быть понята и как цель современной философии, если добавить (и это добавление существенно), что это записанное уравнение должно включать и условия определения соб­ственных переменных, и каким-то образом — самого пишущего. Известный немецкий философ М. Хайдеггер так определяет смысл метафизического (философского) вопроса: это вопрос о мире в це­лом, причем вопрос, который задан так, что «спрашивающий — в ка­честве спрашивающего — тоже вовлекается в него, т. е. тоже попада­ет под вопрос»^[37].

Теперь необходимо сказать об исторических типах рационально­сти. Правда, нужно оговориться, что само представление о различ­ных типах рациональности — плюрализм — есть определяющая ха­рактеристика современного типа рациональности. Итак, в разные периоды исторического существования целесообразно действующий человек различным образом относился к миру как подлежащему его упорядочивающей, определяющей деятельности. То есть способность давать определения миру была качественно различной, различались идеалы рациональности — другими словами, системы существующих в обществе познавательных, социокультурных ценностей и норм, которые определяют особенности теоретического и практического отношения человека к миру. Можно выделить порядок мира антич­ного человека, человека средневековья, Нового времени и т. д. При этом, конечно, имеются в виду все виды деятельности человека, про­сто нас в данном случае интересует преимущественно теоретическая. Пожалуй, самой существенной здесь представляется не проблема критерия различия этих типов и того, какие специфические харак­теристики определяют их различия, а проблема смены этих типов и, соответственно, возможное «взаимопонимание» между ними. Эту тему не раскроешь, просто описывая события перехода. Если не придерживаться концепции непрерывности истории, то это должны быть «революционные» события. Также недостаточно указать на то, что есть некоторая «общая рациональность», свойственный всем без различия людям способ упорядочивания мира. Здесь необходимо понять, что разумность человека (как социального существа) за­ключается не в том, что он живет и действует совместно с другими людьми, а в том, что его рациональность открыта признанию Дру­гого в качестве рационального существа. И чем больше эта откры­тость, тем больше вероятность понимания как другой культуры (ти­па рациональности), так и самого себя.

Определения типов рациональности можно соотнести с тем, что известный французский философ М. Фуко называет «эпистема- ми», специфическими эпистемологическими пространствами поряд­ка, в соответствии с которыми конструировались знания в каждую эпоху. Таких «эпистем» в европейской культуре нового времени Фуко выделяет три: ренессансную (XVI в.), классическую (рациона­лизм XVII-XVIII вв.) и последнюю, современную.

Необходимо отметить, что проблема определения исторических типов рациональности широко разрабатывается в отечественной фи­лософской традиции. Основное внимание при этом уделяется совре­менному типу рациональности, переходу от классического идеала рациональности к современному, смене типов научной рационально­сти. Наиболее значительными в этом отношении являются труды Н. С. Автономовой, П. П. Гайденко, Б. И. Липского, В. Н. Поруса, В. С. Степина, В. С. Швырева. Уже практически классикой в этом во­просе стали работы М. К. Мамардашвили «Классический и некласси­ческий идеалы рациональности» и совместная статья М. К. Мамарда­швили, Э. Ю. Соловьева и В. С. Швырева. «Классика и современность: две эпохи в развитии буржуазной философии». Вот как определя­ет интересующее нас различие известный отечественный философ В. С. Швырев: классическая рациональность предполагает «направ­ленность сознания на существующий независимо от субъекта миро­порядок, причем предпосылки воспроизведения этого миропорядка в рациональном сознании не выступают предметом специального анализа»^[38]. Современная рациональность включает «критико-рефлек- сивную установку по отношению к своим собственным предпосыл­кам. Предметом рационального сознания становится, тем самым, дея­тельность по выработке рационального знания на основе имеющихся познавательных средств и предпосылок»^[39]. В самом общем виде мир классической рациональности — это мир целостности и единства, единства, которое может быть познано, а познающий — автономный независимый субъект. Уверенность в том, что возможно универсаль­ное познание мира (создание единой системы, объясняющей мир), обнаружение единого порядка изменчивости мира, связана с осозна­нием права и на изменение этого мира в соответствии с известным ходом истории. Современная рациональность возникает тогда, когда человек сталкивается с тем, что единое универсальное объяснение мира перестает «работать», единый порядок оказывается внутренне противоречивым, мир как объект нашей упорядочивающей деятель­ности (деятельности философского разума, научного рассудка или здравомыслия) «вырывается из-под его контроля». Примером этому могут служить как общественные события такого масштаба, которых раньше не знал человеческий разум, катастрофические для челове­ческого разума (мировые войны, революции), так и результаты на­учных исследований, в которых обнаруживаются противоречивость классических схем (естествознание) или невозможность взгляда на мир как на внеличностную конструкцию (социально-гуманитарное познание). Тогда возникает необходимость изменить свой взгляд на мир, свою «привычную схему»; тогда становится заметным, что то, что мы видим, зависит и от того, как мы смотрим, и потому не учи­тывать этого нельзя. Это осознание постепенно проникает во все сферы теоретической и практической деятельности.

Что можно сказать о типах собственно научной рациональности? Наиболее отчетливую формулировку различия этих типов дает ака­демик В. С. Степин:

«Классический тип научной рациональности, центрируя внимание на объекте, стремится при теоретическом объяснении и описании элиминировать все, что относится к субъекту, средствам и операци­ям его деятельности. Неклассический тип научной рациональности учитывает связи между знаниями об объекте и характером средств и операций деятельности. Экспликация этих связей рассматривается в качестве условий объективно-истинного описания и объяснения мира. Постнеклассический тип научной рациональности расширяет поле рефлексии над деятельностью. Он учитывает соотнесенность получаемых знаний об объекте не только с особенностью средств и операций, но и с ценностно-целевыми структурами. Причем экс­плицируется связь внутринаучных целей с вненаучными, социаль­ными ценностями и целями»^[40].

Может создаться впечатление, что научная рациональность, на­учный способ постановки вопросов, предполагающий учет условий, оснований и границ научной деятельности, все более становится похож на философский. Может быть, наука становится «сама себе философией», включая философский способ постановки вопросов в свой метод? Однако это не так. Современные конкретные науки, учитывая степень их дифференциации, в своей деятельности никог­да не сравнятся с всеобщностью постановки проблем в философии, хотя необходимость развития способности одновременно давать от­ветственный ответ и задавать критический к нему вопрос — это то, в чем современная наука может понять философию, если она, конеч­но, наука современная.